Скрипка Льва

Аттли Хелена

Все это случилось в Милане, и все же первым дилером, узнавшим о смерти Таризио, был Вийом. Он знал, что торговцы по всей Италии и Франции отчаянно пытаются заполучить коллекцию Таризио, поэтому он не терял времени даром. В течение часа он выгреб все наличные, которые смог найти, и вскочил в поезд, идущий из Парижа в Новару в Ломбардии. Оттуда он направился прямо в маленькую деревню, где родился Таризио и где по-прежнему жила его сестра с семьей. Когда он прибыл на ферму, она показала ему шесть скрипок, хранившихся в старом сундуке. Среди них был легендарный «Мессия», и эта скрипка, действительно, была столь же прекрасна, как рассказывал ему Таризио, да и все, кому удалось её послушать. На следующее утро Вийом упаковал эти сокровища и отправился в Милан с двумя племянниками Таризио. В унылой комнате, где жил и умер Таризио, они обнаружили груды скрипок, альтов и виолончелей. Вийом не колебался. Он вытряхнул содержимое бумажника на старую кровать Таризио и пересчитал свои деньги. Он привез с собой сумму, эквивалентную 200 000 фунтов стерлингов. «Это все мои деньги», - сказал он, подталкивая пачку денег и стопку монет через одеяла к двум мальчикам.

Вийом вернулся в Париж не только с «Мессией» и пятью другими инструментами,

хранившимися на ферме, но и со всеми теми, которые он обнаружил в комнате Таризио в Милане. Всего их было 150, а двадцать четыре были изготовлены самим Страдивари [58] . Вернувшись в Париж, Вийом принялся приспосабливать их для концертных выступлений, не пощадив даже «Мессию». Он удлинил его гриф, снабдил новыми штифтами и пружиной, и добавил резной подгрифок с изображением Рождества - остроумная отсылка к названию, под которым он был известен [59] .

58

Faber, Stradivarius, pp. 143—5.

59

Jon Whiteley, Stringed Instruments, Ashmolean Museum, Oxford University Press, 2008, p. 56.

На протяжении многих лет Вийом продавал скрипки Таризио одну за другой с огромной прибылью, но только не «Мессию». История того, как он обнаружил ее в мрачном фермерском доме, превратилась в легенду, так что теперь это была самая известная скрипка в мире. Он мог продать её за любую цену, которую бы назвал, и все же он не смог расстаться с ней. Он хранил его в стеклянном шкафу в своем доме на улице Демур-о-Терн, где, возможно, пытался копировать её раз за разом [60] . После смерти Вийома в 1875 году «Мессия» перешел к его зятю, Дельфину Алару, от которого пошло это имя и благодаря которому слава инструмента стала всеевропейской. Следующий поворот в судьбе инструмента произошел в 1890 году, когда он был куплен Альфредом Хиллом в Лондоне. Хилл смог собрать необходимые ему 2000 фунтов, только заключив соглашение с богатым шотландцем по имени Роберт Кроуфорд, который купил инструмент от его имени, пообещав вернуть его Хиллу за справедливую цену [61] . К тому времени, когда в 1904 году скрипка была включена в коллекцию Хилла, на ней удалось поиграть всего лишь нескольким музыкантам, и лак на корпусе был все еще таким же свежим, каким был, когда Страдивари повесил её сушиться.

60

Ibid., p. 147.

61

Charles Beare, The Life of a Masterpiece, in The Absolute Stradivari: The «Messie» Violin 1716/2016, Catalogue for 'Lo Stradivari Messia torna a Cremona' Exhibition, 2016, pp. 26—7.

«Мессия» выглядел таким новым, что казалось, будто Страдивари опять творит в Кремоне, и все же в этом городе к моменту смерти Таризио искусство лютерии было почти полностью забыто. Нижняя часть узких улочек Изолы исчезла, а в 1869 году Сан-Доменико, массивная церковь с гробницей Страдивари, была снесена, а окружающая ее площадь была превращена в сквер и переименована в площадь Рима (Piazza Roma). Никто не озаботился сохранением останков Страдивари, и к тому времени, когда в 1870-х годах прибыл некто Хью Хавейс, все в городе, казалось, совсем забыли о великом мастере. Хавейс был лондонским священником, скрипачом и писателем, и он приехал в Кремону, совершая своего рода паломничество, как и я сама. Описывая этот визит в своей книге, он объясняет его решением «пойти и посмотреть, где великий Страдивари прожил девяносто три года, где он любил и трудился с такой настойчивостью и столь искусно, что в течение 180 лет вряд ли нашлась хотя бы одна столица в цивилизованном мире, где не воздавали бы должное его величию». Но, увы, только не в самой Кремоне, и когда Хавейс прибыл на железнодорожную станцию и попросил отвезти его в casa - или дом - Страдивари, таксист ответил: «Какая ещё casa? И мне не известно такое имя» [62] .

62

H. R. Haweis, My Musical Life, Longmans, 1868, p.317.

Единственный, кто в Кремоне ещё помнил о Страдивари, был местный поверенный. Хавейс был настолько разочарован, что в конце концов устроил очень неанглийскую демонстрацию, остановив свою карету на площади Рима и во весь голос вопрошая прохожих, знает ли кто-нибудь из них, где жил Страдивари. Некоторые даже останавливались, но только для того, чтобы сказать нечто вроде:

«Я думаю, что это тот человек, что здесь делал скрипки, но он уже умер».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СТАРЫЕ ИТАЛЬЯНЦЫ

Скрипка в современную эпоху

Мне всегда нравились старые итальянцы. Эта фраза означает только одно: когда я была моложе, мне нравились пожилые люди, которых я наблюдала прогуливающимися по улицам итальянских городов, подпирающими барную стойку с кофе-эспрессо в одной руке и газетой в другой или покупающими персики на рынке. По сравнению со старыми людьми, которые меня окружали дома, эти были подобны райским птицам. Они повязывали красные шарфы на шею, носили брюки, яркие, как полудрагоценные камни, и отвечали на мой пристальный взгляд ответным, который, казалось, не придавал значения пятидесяти годам разницы в наших возрастах. Я никогда не отвечала ни на одно из этих невысказанных предложений, но какое-то время встречалась с «пожилым» мужчиной. По крайней мере, мне он казался старым, пожалуй лет за тридцать. Он посвятил себя обтесыванию англосаксонских углов моего характера и попыткам переделать мою личность в нечто более средиземноморское. Конечно, были некоторые вещи, которые невозможно было изменить, что, должно быть, понял даже он, когда, посмотрев сверху вниз на мое бледное тело, распростертое под солнцем на сицилийском пляже, выдал одно из своих суровых указаний. «Постарайся стать коричневой, - сказал он, - а не красной».

Но как же все меняется. Когда я сегодня думаю о старых итальянцах, мои мысли - только о старинных скрипках, потому что именно так их называют в музыкальном мире. Скрипка Льва не могла не быть «старинной итальянской» из Кремоны. Владелец скрипки объяснил мне, что ценит её больше, чем любой другой инструмент, который у него когда-либо был, но, тем не менее, дилер сказал, что она ничего не стоит. Поскольку это противоречие прочно поселилось в моей голове, меня особенно поразила история, рассказанная мне моей младшей дочерью Конни. История эта не имела ничего общего со скрипками, однако оказалась прекрасной иллюстрацией того, как люди могут по-разному оценивать один и тот же предмет. Итак, на выходные к ней приехала подруга. В субботу утром эта подруга объявила, что собирается за покупками. Ничего необычного в этом не было за исключением того, что она вышла из дома без кошелька и с единственным леденцом на палочке в сумке. Конни в деталях описала, что произошло дальше, и объяснила, что идея не принадлежала ее подруге. Это была лишь версия эксперимента, вдохновленного Кайлом Макдональдом, американцем, прославившемся тем, что в серии онлайн-торгов сумел обменять красную скрепку на дом [63] . Тем не менее, должно быть, это была уже ее идея выбрать именно леденец отправной точкой для своего собственного эксперимента с бартером, и я оценила этот замысел. Человек двадцати двух лет от роду никогда не сможет ценить леденец так же, как ребенок, и поэтому подруге Конни повезло, что пара маленьких мальчиков разбила палатку на газоне возле дома. И еще больше ей повезло, что один из них был совершенно счастлив обменять пластиковую фигурку персонажа из «Звездных войн» на её съедобную версию денег. С новой «валютой» в сумке следующая остановка подруги случилась в магазине одежды, принадлежавшем коллекционеру фигурок. Это тоже было удачей, и еще более счастливой: единственная фигурка, которую она так легко приобрела на улице, оказалась очень редкой и была необходима владельцу магазина для завершения коллекции персонажей «Звездных войн». Маленькая пластиковая фигурка приобрела в его глазах непропорционально высокую ценность, поэтому он не размышлял ни секунды и предложил девушке обменять ее на любой предмет из его магазина. Так получилось, что она мечтала о новой паре кожаных брюк. И она их получила.

63

oneredpaperclip.blogspot.com

Наличные деньги – наиболее универсальная валюта для приобретения скрипки, и все же случаются удивительные параллели между историей, рассказанной Конни, и законами, действующими в торговле скрипками в двадцать первом веке. Точно так же, как пластиковая фигурка персонажа «Звездных войн», «старый итальянец» может оказаться предметом коллекционирования, и частью его ценности всегда будет его редкость. Обратимся к инструментам Страдивари: за свою долгую карьеру мастер изготовил их более тысячи. И хотя такое количество было значительным достижением, только половина инструментов дожила до наших дней, потому что войны, несчастные случаи и другие бедствия забирали свои жертвы на протяжении веков. А когда дело доходит до скрипок Гварнери дель Джезу, ситуация еще более серьезная. Он сделал меньше инструментов - всего 250, а из них осталось только 150.

С того момента, как Козио заложил основы международного рынка скрипок, спрос на эти скрипки и всех других «старых итальянцев» всегда превышал предложение. Несмотря на такую ситуацию на рынке, скрипки все же остаются инструментом, с помощью которого музыканты зарабатывают себе на жизнь, и поэтому оценка инструмента исполнителями всегда будет в большей степени сосредоточена на его технических возможностях и качестве звучания, нежели на его происхождении. Теперь я поняла это, но по-прежнему закипала при мысли о том, что кто-то из торговцев объявил скрипку Льва ничего не стоящей. Стремясь понять рынок, который может вынести столь жестокий приговор, я связалась с Флорианом Леонхардом, одним из самых уважаемых в мире дилеров и реставраторов «старинных итальянцев», а также большим авторитетом в области экспертизы музыкальных инструментов.

Я прибыла в лондонский офис Леонхарда сумрачным осенним вечером. Снаружи дом не выделялся на фоне других красивых зданий Хэмпстеда, а комната, в которую меня пригласили пройти, была больше похожа на гостиную, чем на кабинет.

Я устроилась на большом диване, чтобы дождаться Леонхарда, в последний момент разглядев йоркширского терьера, крепко спавшего на гобеленовой подушке на другом конце дивана. Под его тихий храп попыталась собраться с мыслями. Я уже проследовала вслед за развитием торговли «древними итальянцами» от момента её зарождения до сегодняшнего дня, и этот визит позволит добавить в историю новые детали. Но было еще кое-что. С тех пор, как я впервые услышала о скрипке Льва, я пыталась узнать как можно больше о церковных инструментах. Видите ли, сначала я просто приняла все, что мне рассказали, и если бы вы знали о скрипках так же мало, как я в те времена, вы, вероятно, поступили бы так же. Но получается, что неважно, как много времени я провела в музыкальных отделах библиотек, в ботегах скрипичных мастеров или в альпийских лесах, я так и не смогла собрать больше информации именно о церковных скрипках или налоговой лазейке, которую скрипач описал мне. И я решила, что если кто-нибудь и сможет рассказать об этом мне больше, то это будет Леонхард, потому что он более тридцати лет буквально жил историей «старых итальянцев».