Сладость горького миндаля
Шрифт:
Монтгомери неожиданно заметил, что не он один решил прогуляться. Герцогиня, успевшая уже переодеться в алое бархатное платье, тоже медленно шла по аллее, закрывая лицо изящным зонтиком, и вскоре села на одну из скамей. Герцог неторопливо приблизился, и леди Хильда, заметив его издали, приветливо улыбнулась ему.
– Рада встретить вас, милорд, - без предисловий обратилась она к нему.
– Я хотела посоветоваться с вами.
– Лицо её чуть помрачнело.
– Мой крестный только что обвинил меня в том, что я провоцирую его друзей на глупые и опасные поступки. Вы тоже так полагаете?
– Белоснежная рука герцогини с большим бирманским рубином покоилась на бархате платья, её глаза - огромные, бездонные, озирали его с какой-то завораживающей безмятежностью.
Монтгомери присел рядом и вздохнул.
– Я жалею, герцогиня, что сам слишком стар и не могу уже делать глупости ради вас, - галантно и грустно заметил он.
– Я не думаю, что Хилтон и Грэхем чем-то рискуют - что может случиться, в самом-то деле? Но вся эта история мне не слишком-то нравится. Точнее, я не люблю того, чего не понимаю.
Герцогиня улыбнулась.
– Вы меня успокоили, милорд, - леди Хильда посмотрела в глаза Монтгомери, - откровенно сказать, я никогда так не сожалею, что родилась не мужчиной, как в таких случаях. Как бы мне хотелось всё узнать самой, - она вздохнула с явным сожалением.
– Вы думаете, что это что-то мистическое?
– Я хочу так думать, - проговорила герцогиня, взгляд её обратился к болоту у замковых стен.
– Я не ожидала, что скука настигнет меня так скоро. Всегда полагала, что скука - свидетельство пустоты, ведь мой муж, а он не был серым или пустым человеком, как я замечала, никогда не скучал.
– Вы любили его?
– Монтгомери никогда не задавал женщинам таких вопросов, но сейчас что-то подсказало старику, что ему не укажут на неуместность и бестактность подобного любопытства.
Так и случилось. Герцогиня просто кивнула.
– Да, он сумел очаровать меня. Необыкновенно умный и глубокий, он был совсем особенным человеком. Мне его не хватает. По-настоящему не хватает. С ним скуки было меньше. Он умел делать жизнь захватывающей.
Монтгомери вкрадчиво заметил:
– Но вы так ещё молоды, впереди вся жизнь. Вы ещё встретите мужчину, который восполнит вашу потерю.
Леди Хильда пожала хрупкими плечами.
– Возможно, - тон её был безразличен и бесцветен, как на светском рауте.
– Но граф Нортумберленд или мистер Хилтон, хоть вы и не хотите называть их "вашими поклонниками", разве они не могут составить конкуренцию покойному герцогу Хантингтону? К тому же оба молоды и недурны собой.
Герцогиня бросила на Монтгомери игривый взгляд и весело рассмеялась.
– Вы проявляете по отношению ко мне точно такую же отеческую заботу, как и лорд Генри. Граф Блэкмор тоже постоянно предостерегает меня по поводу Хилтона и Грэхема. Но это напрасно, поверьте, милорд. Я вовсе не влюбчива.
– Она посерьёзнела, - хоть я, как ни странно, всегда влеклась к людям намного старше себя. Мой муж шутил, что такое случается, но женщина, которым это свойственно, обычно на старости лет влекутся к мальчишкам.
– Герцогиня усмехнулась.
– Но так как мне ещё далеко до старости, я не могу проверить его суждение. Однако мне совсем не хочется, чтобы с молодыми джентльменами произошло что-то дурное, и я рада, что вы тоже думаете, что большой опасности нет.
– Генри, значит, предостерегает вас от них?
– с облегчением спросил Монтгомери, вычленив из речи герцогини то, что волновало его самого.
– Вы уважаете его? Прислушиваетесь к его мнению?
– Если вы не передадите это ему, - улыбнулась леди Хильда, хитро прищурившись, - то отвечу, что сочувствую ему. Он слишком умён. Главная опасность, подстерегающая любого, кто видит дальше и знает больше других, заключается в непонимании. Помните, Петрарка жалуется, что "природа сотворила его непохожим на других людей" - "singular' d'altri genu". Тоже и с Генри. Огромное счастье - быть как все, но ему в нём отказано. Если вы ниже людей, они вас топчут, а если выше, вы наталкиваетесь на обидное равнодушие ко всему, чем сами гордитесь. Какой смысл быть высоконравственным в ночном кабаке или разумным в Бедламе? В таких обстоятельствах человек скорее станет жертвой клеветы, чем предметом восхищения.
– Герцогиня смотрела вдаль и говорила словно во сне.
– За притязания на необычность толпа мстит. Поступая не так, как все, мы отрезаем себе путь к дружеским отношениям и к тому, чтобы нас принимали в обществе. Мы говорим на другом языке, у нас свои понятия обо всем - и обращаются с нами как с существами иной породы. Нет ничего нелепее, чем навязывать свои возвышенные идеи толпе...
– Да, Корбина порой трудно понять, - кивнул Монтгомери, чтобы просто поддержать разговор.
Герцогиня задумчиво продолжила:
– Непонимание - достаточная причина для страха черни, а страх вызывает ненависть: отсюда подозрительность и злоба ко всем, кто претендует на большую утончённость и мудрость, чем их ближние. Напрасна надежда погасить эту враждебность простотой обращения. Чем заметнее ваше снисхождение, тем больше они будут себе позволять, и тем сильнее разовьётся в них решимость отомстить вам за превосходство. В предельном смирении они увидят только слабость и глупость. Ни о чём таком они и слыхом не слыхивали. Они всегда стараются протолкнуться вперёд и уверяют, что и вы поступили бы точно так же, если бы действительно обладали приписываемыми вам талантами.
– И всё же Генри кажется мне иногда грубым, особенно с челядью.
– Он прав, - не согласилась герцогиня, - лучше сразу подавлять прислугу высокомерным аристократизмом; тогда вы хотя бы принудите их проявлять к вам простую вежливость. Терпимостью и добродушием вы не дождётесь от людей низкого звания ничего, кроме откровенных оскорблений или молчаливого презрения.
Тут они заметили, что на террасе у парка появились две пары - мисс Сьюзен Сэмпл с мистером Чарльзом Говардом и мисс Кэт Монмаут с мистером Эдвардом Марвиллом. Женихи, как насмешливо подумал Монтгомери, видимо, поняли, что им не удастся понравиться богатой красавице, и решили уделить внимание своим "воробьям". Было заметно, что Говард и Марвилл находятся в мрачном расположении духа, лица обоих были неприветливы и хмуры. Мисс Кэтрин и мисс Сьюзен тоже глядели невесело.
Герцогиня, окинув всех четверых безразличным взглядом, отвернулась и договорила:
– Впрочем, этот рецепт годится не только для челяди.
– У вас не сложились отношения с племянницами его сиятельства?
– напрямик спросил Монтгомери.
Герцогиня вздохнула, пожав хрупкими плечами.
– Они - не челядь, но мыслят так похоже, - пожаловалась леди Хильда.
– Они подмечают какую-нибудь деталь вашей одежды, ваша манера входить в комнату необычна, говорят они, вы не едите артишоки - это странно, у вас серьёзный вид, вы говорите или молчите больше обычного - все эти ничтожные обстоятельства становятся статьями обвинительного акта, составляемого ими против вас. У любого другого эти мелочи никто бы и не заметил, но в человеке, о котором все так наслышаны, они кажутся совершенно непонятными. Между тем все ваши действительные заслуги для таких судей ничто, они бессильны оценить их. Они хвалят книгу, которая вам не нравится, и вы молчите. Вы советуете им посмотреть на полотно, в котором они не находят ничего достойного восхищения. Как убедить их в своей правоте? Ведь вы не можете передать им своё знание и тем самым показать, что виноваты они сами, а вовсе не картина! Они едва отличают Корреджо от обыкновенной мазни. Может это вас хоть сколько-нибудь сблизить?
– леди Хильда взмахнула веером, - и чем сильнее вы ощущаете разницу, чем искреннее стремитесь преодолеть её, тем неизмеримее расстояние между вами, тем меньше у вас шансов привить им взгляды и чувства, о которых у них нет ни малейшего понятия.
Монтгомери вдохнул. Возразить было нечего.
– Сила ума ущербна, - уже мрачней пробормотала герцогиня.
– Знание не даёт превосходства, а лишь отнимает последнюю возможность произвести на этих людей малейшее впечатление. Где же тогда наши преимущества? Может быть, вам лично они приносят удовлетворение, но в то же время и расширяют пропасть между вами и обществом. На каждом повороте вас поджидают трудности. Всё, чем вы гордитесь и наслаждаетесь, недоступно толпе. То, что нравится ей, безразлично или противно вам. Какое испытание проходит наше терпение, какой болезненный удар достаётся нервам - видеть компанию невежд, разглядывающих рисунки и гравюры мастеров: они восторгаются какой-нибудь пустяковой банальностью, оставляя без внимания божественные выражения лиц, либо высказывая нелепые замечания по их поводу. В таких случаях бесполезно волноваться, спорить, протестовать, - она вздохнула.
– Так разве не лучше получать удовольствие не делясь ни с кем, - чем дивиться недостаткам чужого вкуса или наслаждаться достоинствам второсортных произведений?