Сладость горького миндаля
Шрифт:
Эдвард Марвилл тихо разговаривал у окна с Чарльзом Говардом, оба обсуждали происшествие в комнате мисс Сэмпл и недоумевали. Мисс Сьюзен не пришла на обед, её горничная и экономка Корбина переносили её вещи в новое помещение, - в старую спальню покойного графа Блэкмора, ныне пустовавшую.
Леди Хильда рассказала Перси и Арчибальду о непонятном животном, вторгшемся в спальню мисс Семпл, но, так как ни джентльменов, ни герцогиню мисс Сэмпл особо не интересовала, вскоре разговор перешёл к планам мужчин на будущую ночь. Экипировка их состояла из четырёх ружей и обширного, но не оглашаемого вслух запаса бренди, а также включала две походные кровати, три ночных потайных фонаря. Хилл и Ливси тоже должны были нести службу по охране склепа, но, как и в прошлую ночь, снаружи в беседке.
Новое направление разговору дал старый герцог, заметивший на стенах Белой гостиной, где он раньше никогда долго не задерживался, старинные портреты, явно семейные. Несколько минут он внимательно вглядывался в лица, потом спросил Корбина, а нет ли здесь портрета Джошуа Корбина? Его сиятельство кивнул и указал на портрет в дорогой тяжёлой раме, висевший в стенной нише у окна.
Монтгомери подошёл поближе.
На полотне в спокойной, расслабленной позе стоял рослый красивый человек в алом мундире, похожий на Артура Веллингтона. Белый шейный платок оттенял золотые галуны мундира. Он не надел парик, и тёмные короткие волосы оттеняли благородные волевые черты, карие глаза, прямой нос и приятные губы. Монтгомери подлинно удивился: он представлял себе Джошуа Корбина совсем иначе. Воображение рисовало ему толстого человека с тяжёлыми мешками под глазами навыкате и полными распутными губами, мерещились перстни на толстых пальцах и пышный парик аллонж...
Увидев такого мужчину, Монтгомери никогда бы не подумал приписать ему мерзость инцеста.
– Странно, - растерянно обронил старый герцог.
– Очень странно.
– Что именно?
– удивился Корбин.
– Это подлинный портрет?
– Ну конечно, - уверенно кивнул лорд Генри.
– Здесь все портреты подлинные.
Монтгомери не возразил, по-прежнему не сводя глаз с портрета Джошуа Корбина. К нему подошёл сэр Джеймс и тоже внимательно окинул взглядом картину. На его лице ничего не отразилось, только по губам промелькнула какая-то неопределённая улыбка.
Старый герцог огляделся по стенам и тут заметил в углу ещё один портрет. Он тихо поднялся и подошёл ближе. Заметив его движение, встал и Корбин. С полотна смотрела кроткая, хорошенькая, скромного вида девица с робко опущенными глазами и волшебно-нежным выражением лица. Об истинном её характере можно было заподозрить только по холодному, водянистому, застывшему взгляду, устремлённому в пустоту и как будто избегающему встречи с другим взглядом. В блестящей неподвижной поверхности этих глаз было что-то тревожное, лицемерное и чахоточное.
– А это - Вайолет Кавендиш, - не дожидаясь вопроса Монтгомери, сообщил Корбин.
– портрет тоже подлинный, уверяю тебя, Фрэд.
– Тогда странно, - Монтгомери вздохнул.
– Нам, видимо, никогда не дано будет познать человека.
– Познать человека?
– усмехнулся Корбин, - как? По внешнему виду, словам, поступкам?
Герцогиня подошла к ним, с любопытством взглянула на портреты и начала внимательно прислушиваться к разговору.
– Не знаю, - пробормотал Монтгомери, - но я никогда бы не подумал, что они грешники.
– А, может, молва лжёт, - ядовито высказался Корбин.
– Судить надо все-таки по внешности, - заметила герцогиня, всё ещё не отрывая глаз от портрета.
– Такое суждение, хоть и кажется самым поверхностным, наименее обманчиво: собственно говоря, именно этим способом умные люди, как правило, и пользуются. Разве не так?
Герцог кивнул.
– Да, словесные заявления ничего не стоят, поступки могут быть лицемерны, но над своей внешностью никто не властен. По словам знаменитого остроумца, "речь нам дана, чтобы скрывать свои мысли". Лорд Честерфилд советовал внимательно глядеть в лицо собеседника, подлинные мысли которого нам хотелось бы узнать, ибо у него больше власти над словами, нежели над выражением лица. Жизнь человека может быть ложью самому себе и другим, тогда как его портрет, написанный великим художником, наверняка запечатлеет на полотне подлинный характер и выдаст его тайны потомству.
– Не могу сказать, - не возразил, но поправил его суждение Корбин, - что самые отъявленные лицемеры говорливы. На портретах Кромвеля его рот так плотно сжат, как будто он боится проронить хоть одно лишнее слово.
Разговор стал занимать Монтгомери.
– Лицо, по большей части, говорит о том, что мы передумали и перечувствовали - остальное значения не имеет. Полустёршийся, неумелый портрет Донна, предпосланный его стихам, даёт мне более точное представление о нём, чем все его произведения. Я не могу убедить себя в том, что великий человек может быть с виду дураком. Внешность складывается годами, выражение запечатлено на лице событиями целой жизни, и отделаться от него нелегко. Не раз замечено, что иногда с первого взгляда нам что-то не нравится во внешности другого, вызывает странное ощущение, но потом под напором иных обстоятельств забывается, и, пока с нашего знакомого не будет сорвана маска, мы не увидим чёткого подтверждения своим ранним впечатлениям. Такого рода впечатления лучше раскрывают личность, чем слова или поступки, ибо демонстрируют состояние духа, неизменное при всех обстоятельствах и в любых обличьях.
В разговор осторожно вмешался и граф Нортумберленд.
– А что вы тогда скажете, милорд, о любви с первого взгляда?
– Не думаю, что так называемая любовь с первого взгляда столь уж большая глупость, как часто приходится слышать, - ответил Монтгомери.
– Мы ведь обычно заранее знаем, какой должна быть та, что нам понравится, - серьёзной или весёлой, брюнеткой, шатенкой, блондинкой, будут ли у неё золотистые косы или чёрные, как вороново крыло, локоны. И когда нам встречается воплощение всего, что нас восхищает, вопрос решается сам собой. Мы никогда не видели раньше никого, отдалённо напоминающего нашу вновь обретённую богиню, но она именно то, что мы всю жизнь искали. Кумир, который мы боготворим, - это образ, нам уже знакомый. Он жил в наших дневных помыслах, являлся нам во сне, подобно волшебному видению. "О ты, которая с тех самых пор, когда я впервые увидел тебя, увлекла мою душу божественной красотой и пленила очарованием, не думай, что победа твоя была неполной, оттого что мгновенной, - ведь в твоём нежном облике второй Имоджен я увидел все, что уже давно любил, - женскую грацию, скромность, миловидность!"
Герцогиня рассмеялась.
– Мужчины редко столь разумно судят о женщинах. Последнее видно по тому, кого они берут в жены. Помню, в Лондоне несколько лет назад кто-то рассказал о браке после тринадцати лет ухаживания, и заметил, что, по крайней мере, у супруга было время изучить характер своей подруги жизни. Мой муж ответил: "Вовсе нет - на следующий же день она могла оказаться прямой противоположностью тому, чем представлялась все эти годы". Я не могла не восхититься этой высшей мудростью и подумала в тот момент, что нам никогда не добраться до окончательной разгадки человеческого характера и не познать его.
Корбин с усмешкой согласился.
– Женщины тоже хороши! Ведь как только начинается разговор на тему, интересную для мужчин или позволяющую им себя показать, женщины выходят из комнаты и занимаются чем-то своим. Таким образом, красноречие, гений, учёность, порядочность - всё, в чём честолюбие побуждает мужчин преуспеть и тем завоевать рукоплескания, - оказываются бессильны покорить сердца представительниц прекрасного пола. Они любят лишь молодых красавцев.
– Но вы не можете отрицать, - насмешливо покачала головой герцогиня, - что молодость и красота - не единственный способ завоевать привязанность, остроумие и мужество нас всё же впечатляют.