Славянская спарта
Шрифт:
— Сильне на свт нтъ крпости, какъ Горазда! — повствовалъ намъ Божо. — Тамъ артиллеристовъ однихъ сколько, пушекъ, пхоты цлый полкъ, и припасовъ всякихъ сложено на 10 лтъ, а кругомъ ея ровъ глубокій выкопанъ, полный воды… До войны 82 года въ Бокк было 12 австрійскихъ крпостей, а теперь ихъ здсь до 50-ти!
Дйствительно, куда ни взглянешь, везд видишь торчащіе по горамъ австрійскіе форты. Три такихъ форта забрались очень высоко на вершину голаго хребта за Которскою бухтою, около самой границы Черногоріи. Что' могли стоить вс эти укрпленія, и стоитъ ли вообще такихъ затратъ вся маленькая Бокка Которская, — это ужъ пусть ршаютъ сами австрійцы. Правда, Бокка — это своего рода ключъ во всей Далмаціи, по увренію бокезовъ, но я думаю, что доврчивымъ отношеніемъ къ поморскимъ славянамъ и предоставленіемъ имъ. такой же свободы
А отвсная срая стна все угрюме, безотрадне и грозне выростаетъ надъ нашею головою. Одна мысль — лзть на нее — кажется безумною дёрзостью. Однако коляска наша продолжаетъ катиться все впередъ, все вверхъ, и мы незамтно одолваемъ одинъ зигзагъ дороги за другимъ, гораздо легче во всякомъ случа, чмъ обыкновенно привыкли взбираться въ своихъ тарантасахъ и каретахъ на такъ-называемыя «горы» нашихъ родимыхъ проселочныхъ дорогъ, — горы, которыя бы не удостоились здсь даже названія холмика. Мало-по-малу Бокка Которская, показывавшая намъ по очереди то одну, то другую бухточку свою, стала открываться вся цликомъ, распростертая внизу, подъ нашими ногами, какъ на громадной ландкарт, со всми своими прихотливыми мысиками, полуостровками, заливчиками, со всми своими хорошенькими городками, деревеньками и садами… Проворными водяными паучками бгаютъ тамъ внизу впередъ и назадъ по голубому зеркалу ея быстроногіе пароходы, блыми мотыльками вырзаются на синев ея водъ паруса лодокъ. Вотъ и солнце выбралось-таки изъ-за хребтовъ, загородившихъ небо, и озолотило сначала вершины горъ, потомъ ихъ скаты, потомъ загорлось огнями на бленькихъ домикахъ деревень, пріютившихся у подножія горъ, и наконецъ широко и ярко залило своими золотыми потоками весь сіявшій нжною лазурью Которскій заливъ.
Только суровые обрывы Черной-Горы, изъ-за которыхъ поднималось солнце, оставались такими же мрачными и непривтливыми, погруженные еще съ головою въ тни ночи…
Пирамидальный утесъ, на которомъ всего только часъ тому назадъ такъ высоко торчала надъ нашими головами средневковая крпость Котора, кажется намъ теперь спрятаннымъ гд-то глубоко на дв пропасти, и все ничтожество микроскопическихъ человческихъ твердыней передъ могучими твердынями природы длается здсь до поразительности яснымъ. Чмъ выше поднимаемся мы, тмъ шире и великолпне, тмъ глубже и дальше разстилается подъ нашими ногами невыразимая, невроятная красота этого райскаго уголка міра божьяго. Ясное голубое небо, ясное голубое море и ласкающая прохлада горнаго утра наполняютъ душу какимъ-то весеннимъ чувствомъ счастья и жизненной радости.
Не только Которскій заливъ со всми своими изгибами и бухтами, во и Крстольское поле, и другой берегъ моря у Будвы, и само море на огромное пространство — все разомъ видно намъ отсюда; крпость Горазду и крпость Вермачь мы видимъ теперь будто съ крыльевъ орла или изъ корзины воздушнаго шара, прямо въ темя, хоть сейчасъ планъ снимай. Блые зигзаги шоссе, избороздившіе невроятную вручу, которую мы только-что одолли, тоже видны теперь подъ нашими ногами вс до послдняго, ясно какъ на чертеж.
На половин горы насъ нагнала черногорская почта. Молодой почтальонъ, въ неизбжной черногорской «Капиц» съ особымъ металлическимъ знакомъ, везъ въ Цетинье какую-то машину, выписанную изъ Тріеста. Отъ скуки онъ очень мило наигрываетъ на дудочк простодушныя черногорскія псенки. Нашъ возница вступаетъ съ нимъ, конечно, въ оживленную бесду.
— Стой! — возница нашъ съ важнымъ видомъ останавливаетъ лошадей и слзаетъ съ козелъ. Останавливается слдующій за нами почтальонъ и тоже слзаетъ съ козелъ.
— Что такое?
Оказывается, мы уже прохали половину пути до Нгушей… тутъ обыкновенно даютъ маленькій роздыхъ лошадямъ отъ безконечнаго подъема въ гору.
Возница и черногорскій почтальонъ при этомъ случа даютъ и себ маленькій роздыхъ, осуществляя его въ вид стаканчика живительной ракіи, за которымъ они заходятъ въ гостепріимный домъ дорожнаго смотрителя. Пятеро дтишекъ этого смотрителя, малъ-мала меньше, съ своей стороны, очевидно, тоже хотятъ воспользоваться счастливымъ случаемъ и окружаютъ коляску иностранныхъ туристовъ, далеко не частыхъ на этой дорог, протягивая
Стали попадаться по дорог худые, смуглые черногорцы, — все народъ рослый и сильный; ихъ руками проведены черезъ отвсныя неприступныя скалы вс эти покойныя шоссе, по которымъ мы катимъ теперь какъ по аллеямъ какого-нибудь Булонскаго-Лса. Они и теперь мостятъ и исправляютъ здсь дорогу, вооружившись ломами и кирками. Дорога эта проведена австрійцами съ чисто-стратегическими цлями. Строилась она года три и стоила очень дорого. Черногорцы съ своей стороны продолжили эту удобную дорогу черезъ горный хребетъ, еще больше австрійцевъ нуждаясь въ ней для своихъ торговыхъ сношеній съ Которомъ, Рагузою и Тріестомъ. Но князь безденежнаго княжества устроилъ это патріархальнымъ способомъ: онъ отпускалъ своимъ рабочимъ только кукурузу для ды, а за трудъ ихъ никакихъ денегъ не полагалось. Дорога нужна была для народа, поэтому она и должна была работаться собственными силами народа. Приказывалось коротко и ясно, изъ какого села сколько выслать рабочихъ на дорогу, — вотъ вамъ и вся государственная смта дорожныхъ сооруженій черногорскаго государства. Да откуда было бы и взять ему денегъ?
Божо, въ своемъ наивномъ невжеств и въ своемъ благоговніи передъ могуществомъ Австріи, уврялъ насъ, будто черногорскому князю на все деньги даетъ «наша Австрія».
— Оружіе, деньги, все имъ отъ императора австрійскаго присылается, — болталъ онъ. — Черногорцамъ же неоткуда взять! Горы у нихъ одн, камень. И противъ туровъ тоже имъ императоръ всегда помогаетъ: «наши» артиллеристы и разныя другія войска, переодтыя, изъ Бокки къ нимъ въ Черногорію отправлялись и вмст дрались противъ туровъ. Даже у князя на дворц знамя австрійское виситъ. Турки какъ увидли это знамя, сейчасъ же отступили…
— Отчего же черногорцы такъ не любятъ австрійцевъ, если т помогаютъ имъ во всемъ? — иронически спросилъ я Божо.
Божо пожалъ въ недоумньи плечами и развелъ руками.
— Богами! — не знаю ужъ съ чего…
— Ну, а боснякамъ разв лучше стало при австрійцахъ? — продолжалъ я.
— Конечно, лучше, какое же сравненье!
— Почему же въ Босніи вс такъ недовольны и постоянно жалуются императору?
— Турки недовольны, а христіане довольны! — не совсмъ увренно старался меня разубдить Божо. — Императоръ австрійскій прекрасный человкъ; и онъ, и вся семья, очень любятъ Бокку. Покойный Рудольфъ даже не хотлъ короноваться австрійскою короною, а славянскою. Онъ былъ славянинъ душою: бокезцевъ, черногорцевъ, всхъ славянъ любилъ гораздо больше нмцевъ. Когда нмцы на берлинскомъ конгресс хотли отдать Австріи Новый-Базаръ, Рудольфъ явился къ нимъ и объявилъ:- Не нужно! Никто кром меня не будетъ владть Новымъ-Базаромъ! — Какъ же ты возьмешь его? Откуда наберешь войско? — спрашиваютъ его нмцы. — А онъ отвчаетъ:- Мн ничего не нужно, только лошадь да саблю, вс славяне сами за мною пойдутъ!.. Вотъ онъ каковъ былъ, Рудольфъ. За это его нмцы и застрлили! — прибавилъ съ непоколебимымъ убжденіемъ Божо.
Я долженъ замтить здсь, что и въ королевств сербскомъ слышалъ такого же рода глубоко укоренившуюся въ народ легенду о погибшемъ наслдномъ принц Австріи.
Сербы тоже считаютъ его горячимъ другомъ славянъ, мечтавшимъ создать изо всхъ славянъ Австріи и Балканскаго полуострова одну могучую славянскую имперію. Въ Сербіи меня серьезно увряли, будто его погубила прусская и іезуитская интрига, посл того какъ всмъ стали ясны его славянскія симпатіи и ого нескрываемая вражда къ нмцамъ; старый императоръ будто бы вынужденъ былъ дать свое согласіе на устраненіе отъ престола Габсбурговъ мятежнаго сына, шедшаго на перекоръ политик своего отца…
Божо между тмъ продолжалъ:
— Въ 80-мъ году Рудольфъ прізжалъ съ Стефаніей въ Цетинье черезъ наше Каттаро. Четверкою туда прохалъ, въ прекрасномъ экипаж, изъ Вны ему привезли; тамъ его князю Николаю подарилъ. До границы австрійская кавалерія его провожала, а на границ черногорцы встртили во всемъ парад! Никогда не было такихъ празднествъ, какъ въ то время. И простой какой былъ этотъ Рудольфъ: всякій черногорецъ ему руку жалъ. Тоже и эрцгерцогъ Іоаннъ нсколько мсяцевъ въ Цетинь жилъ, войска черногорскія пріучалъ въ солдатской служб.