Слово и части речи
Шрифт:
1.4.1. Фонетические слова
Отграничение фонетических слов от собственно слов, начатое И. А. Бодуэном де Куртенэ, имеет, пожалуй, наибольшую традицию, встречаясь даже в рамках словоцентрических концепций, в том числе в русистике. Последовательно «слово в собственном смысле» отделял от «акцентного слова», например, Ю. С. Маслов [Маслов 1975: 86]. Существует и точка зрения, согласно которой слово вообще не следует считать фонетической единицей [Мейе 1938 [1903]: 157–158]. С другой стороны, в недавней книге [Dixon, Aikhenvald (eds) 2003] последовательно выражена точка зрения, согласно которой главными признаками слова являются в совокупности фонетические и грамматические и при выделении слов те и другие надо обязательно учитывать. В то же время один из авторов книги подчеркивает, что нет логических оснований для совпадения фонетического и грамматического слова [Matthews 2003: 286]. У И. А. Мельчука фонетические признаки слова рассматриваются лишь как «связность в рамках означающего», один из четырех видов связности, присущей типичным словоформам [Мельчук 1997: 200–203]; в число конституирующих
Фонетические слова при любом их понимании слишком явно расходятся с традиционным представлением о слове в европейских языках. Прежде всего, это связано и с безусловными служебными словами, и с единицами неясного статуса вроде тюркских или японских падежных показателей (оба класса или лишь второй из них называют клитиками, см. ниже): те и другие, как правило, не имеют собственной акцентуации и не отделяются паузой. Однако для более «экзотических» языков нередко слово понимают именно как фонетическое слово. Например, в японистике так поступали Окумура Мицуо [Okumura 1954], Дж. Дж. Чью [Chew 1973: 6–7], Е. Д. Поливанов в ранней книге [Поливанов 1917: 64] (позже он пришел к иному определению слова, приводившемуся выше, где, однако, также учитывались фонетические критерии как второстепенные). Представляется, что нет оснований считать, будто критерии ударения или паузы для японского языка подходят лучше, чем, скажем, для русского 12 . Просто там, где нет традиции выделения слов (или эта традиция существенно иная, как в Японии), скорее принимаются в расчет сравнительно легко применяемые критерии.
12
Для ударения скорее можно было бы предполагать обратное: русское динамическое ударение – более сильное средство выделения речевых отрезков, чем японское музыкальное (в японской лингвистике, в отличие от русской, лексические единицы, различающиеся лишь ударением, считают омонимами).
Среди признаков фонетического слова выделяются весьма различные и не всегда совпадающие: акцентуационное единство, невозможность паузы внутри его, тон, сингармонизм, законы начала и конца слова (выражение делимитативной функции, по Н. Трубецкому), морфонологические правила, действующие только на стыках слов (внешние сандхи) или только внутри слов (внутренние сандхи), и некоторые другие. Перечень таких признаков см., например, [Dixon, Aikhenvald 2003: 28]. С. Е. Яхонтов указывал: «Фонетическое слово – самое неопределенное и расплывчатое из всех явлений, называемых “словом”… Даже в одном и том же языке границы фонетических слов могут оказаться разными, в зависимости от того, какое фонетическое явление взять в качестве критерия» [Яхонтов 2016 [1963]: 111]. Эти признаки иногда связаны между собой, например разделенная паузой последовательность не может иметь единого ударения (однако без пауз можно произнести и отрезки с несколькими ударениями). Могут быть выделены несколько единиц, важнейшие из которых и выделяемые чаще всего – акцентуационное слово и фонетически отдельное слово.
Изучение данных единиц – особая задача, поставленная еще И. А. Бодуэном де Куртенэ: см., например, выделение фонетической синтагмы и фонетического слова у С. В. Кодзасова [Кибрик и др. 1977: 260–264], просодемный анализ у Хаттори Сиро [Хаттори 1983] или выделение супрафонологического яруса у И. Ф. Вардуля [Вардуль 1977: 325].
Особо следует упомянуть сложный вопрос трактовки известного явления сингармонизма в алтайских и уральских языках, где гласные в пределах некоторого отрезка текста уподобляются по признаку ряда (а иногда и огубленности) первому гласному корня. Для этих языков, агглютинативных по строю, большинство лингвистов именно сингармонизм считают главным критерием членения текста на слова: считается, что это правило действует в пределах слова, но не распространяется на соседние слова. Безусловно, как и ударение, сингармонизм играет значительную роль в выделении слов при восприятии речи [Касевич 2006: 352]. Но известны и случаи несовпадения границ сингармонистических последовательностей и слов, выделяемых по иным признакам [Там же: 347–348 и др.]. Сингармонизм – явно не морфологическое явление, поскольку его правила могут действовать независимо от морфемного членения [Баскаков 1966: 27; Harris 1951: 345–346; Matthews 1974: 86]. Многие языковеды, начиная с И. А. Бодуэна де Куртенэ, вполне правомерно, на наш взгляд, сопоставляют ударение и сингармонизм как сходные явления, см. развернутую аргументацию у В. Б. Касевича [Касевич 2006: 345–357]. В языках, где есть сингармонизм, он играет компенсирующую роль по отношению к недостаточно развитому (по мнению некоторых лингвистов, даже отсутствующему) ударению [Там же: 349–354]. Поэтому сингармонистические последовательности, по-видимому, следует рассматривать как разновидности фонетических слов (вероятно, как третью единицу такого рода), а не как словоформы или какие-то иные единицы.
1.4.2. Синтаксическое слово (синтаксема)
Эта единица является минимальным компонентом предложения, минимальной единицей синтаксиса. Она имелась в виду у И. А. Бодуэна де Куртенэ под «простыми синтаксическими единицами», или «синтагмами». Как указывает И. Е. Аничков [Аничков 1997: 229], аналогичным образом понимали слово Г. Суит, Э. Сепир, С. Ульман, Б. Трнка и др. И. Ф. Вардуль предложил для данной единицы удобный термин «синтаксема» [Вардуль 1977: 207–208]. И. И. Ревзин выделял «синтаксические слова», которые могут быть элементарными и неэлементарными, состоя соответственно из одного или нескольких слов [Ревзин 2009: 100]. См. также понятие бунсэцу в японской традиции (см. 1.7). Иногда даже при расщеплении традиционного слова на несколько единиц именно синтаксема признается словом [Булыгина 1970; Жирков 1946: 100–103]. Однако такое понимание слова явно расходится с традицией: отдельными синтаксемами не являются не только предлоги или артикли, но и явно знаменательные слова типа русских существительных в предложном падеже: на столе – один член предложения, и ни один компонент этой последовательности не может им быть. Идея о совпадении члена предложения со словом, используемая, например, в работах по машинному переводу, исходит скорее из графики. В целом надо сказать, что сочетания знаменательного слова со служебными в европейской традиции не всегда имеют определенный статус: вопрос о том, один это член предложения или несколько, часто (в отличие от, например, японской лингвистики) вообще не обсуждается.
1.4.3. Слово-высказывание
Этот термин применяется здесь к минимальным последовательностям, способным самостоятельно образовать высказывание. Понимание слова в этом смысле очень распространено: в обзоре И. Е. Аничкова [Аничков 1997: 228–229] таких определений больше всего; по мнению С. Е. Яхонтова, так слова определяют наиболее часто [Яхонтов 2016 [1969]: 142]. Примером могут служить уже приводившееся определение Л. Блумфилда, «чаще всего цитируемое определение слова» [Dixon, Aikhenvald 2003: 20], определение Е. Д. Поливанова в [Поливанов 1991] или определение в ранней работе Л. В. Щербы: «Это то, что они (говорящие. – В. А.) при случае могут употребить отдельно, в виде неполного предложения». И. А. Мельчук, выделяющий многие признаки слова, ставит этот признак на первое место: «Грубо говоря, словоформа есть единица синтагматического плана: это МИНИМАЛЬНОЕ ВЫСКАЗЫВАНИЕ» [Мельчук 1997: 157]. Далее этот признак уточняется: выделяются «сильно автономные знаки» (прототипические словоформы) – знаки, возможные «между двумя отрезками молчания» [Там же: 158–159].
Слова-высказывания и синтаксемы не обязательно совпадают друг с другом. См. пример, приведенный в учебнике В. А. Плунгяна: французские глаголы в личной форме практически не могут образовать высказывание, они должны быть обязательно дополнены именным или местоименным подлежащим [Плунгян 2000: 22]. Однако они, по крайней мере в случае именного подлежащего, – бесспорные синтаксемы.
Вопрос о выделении таких слов сложнее, чем может показаться. Неоднократно приводились примеры окказиональной изоляции синтаксически несамостоятельных единиц языка вроде русского [Вам чай с сахаром или без?] Без; см. в том числе [Плетнер, Полива-нов 1930: 145]. Кроме того, «при членении текста на высказывания обычно не учитываются некоторые классы “металингвистических” высказываний, которые могут “уравнивать в правах” словоформы и аффиксы. Это переспросы, уточнения, поправки и т. п.» [Плунгян 2000: 19]. Здесь высказыванием может стать даже аффикс, не говоря о служебном слове. См. также пример Ф. Боаса на английский показатель прошедшего времени – ed, произносимый, вероятно, побуквенно [Боас 1960 [1911]: 117–118], а также пример из того же языка у Р. М. У. Диксона и А. Ю. Айхенвальд: Smoking or nonsmoking seat? Non ‘Место для курящих или для некурящих? Не’ [Dixon, Aikhenvald 2003: 40]. С другой стороны, В. А. Плунгян указывает, что русские ну, не, же не способны стать высказываниями [Плунгян 2000: 21], хотя их принято считать словами. К тому же возможность изолированного использования тех или иных единиц зависит от их звуковой структуры. Вряд ли можно сделать высказыванием русские предлоги в, с или к, состоящие из одного согласного. Не случайно Л. Блумфилд не применял свое определение к английскому языку. И не всякое знаменательное слово, например, в русском языке может стать предложением: «Формы этом, большом не обладают самостоятельностью (в качестве предложения можно сказать только в этом или в большом)» [Яхонтов 2016 [1969]: 143].
В связи с частью подобных случаев (металингвистические высказывания исключаются из рассмотрения) И. А. Мельчук помимо (языковых) словоформ выделяет особые единицы – «речевые словоформы», под которыми понимаются не являющиеся языковыми словоформами единицы, способные выступать в их роли в определенном контексте; по его собственному выражению, это «словоформы на час» [Мельчук 1997: 189]. Примером таких единиц он считает немецкие отделяемые приставки. Но отделить языковые словоформы от речевых не всегда легко, четких критериев нет.
1.4.4. Морфологические слова
Описание, при котором синтаксема и/или слово-высказывание членится непосредственно на морфемы, возможно; так поступал И. А. Бодуэн де Куртенэ, членивший последовательность в море на три морфемы. Однако оно противоречит традиции (по крайней мере, для «наших» языков) и в приведенном примере воспринимается как неполное: два морфемных стыка здесь устроены по-разному: первый допускает вставку сколь угодно длинного числа единиц, второй – нет.
Европейская лингвистическая традиция издавна исходила из принципиального различия и, более того, принципиальной несопоставимости понятий служебного слова и аффикса, которые вводились на разных ступенях анализа: служебное слово – единица языка, включаемая в словари, аффикс – лишь часть языковой единицы. Однако и с фонетической, и с синтаксической, и, по-видимому, с семантической точки зрения между аффиксами и наиболее типичными (эталонными) служебными словами вроде предлогов, вспомогательных глаголов или артиклей нет какой-либо принципиальной разницы. Их фонетическая и синтаксическая (при сделанных выше оговорках) несамостоятельность очевидна. Что же касается семантики, то распространенные в литературе, например в русистике, идеи о «большей конкретности» значений служебных слов опровергаются уже тем, что даже в пределах индоевропейской семьи, например, падежным аффиксам в одних языках соответствуют предлоги в других. Некоторые лингвисты предлагали в связи с этим общий термин для аффиксов и служебных слов, например «служебная морфема» у Д. Болинджера [Bolinger 1968: 57] (термин не вполне удачный, так как служебные слова могут состоять из нескольких морфем).