Слово и части речи
Шрифт:
Принципиальная разница аффиксов и служебных слов 13 , прежде всего, заключается в том, что различна степень их спаянности с морфемным окружением. По выражению А. М. Пешковского, служебные слова – «это как бы оторвавшиеся от основ аффиксы, свободно передвигающиеся по поверхности языка» [Пешковский 1956 [1914]: 40]. В. Г. Гак назвал их «морфемами фразы» [Гак 1986: 40]. Степень спаянности может быть разной: от полного слияния, когда само проведение морфемных границ неочевидно (ср. споры о морфемных границах, особенно в глаголе, в русистике), до полной оторванности грамматического элемента, почти свободно занимающего место в предложении без изменения грамматических связей (например, русская частица бы). Между ними множество промежуточных случаев.
13
Иногда их разграничивают на два класса: служебные и вспомогательные слова; последние – служебные слова, входящие в состав аналитических форм [Гак 1986: 46]. Но с точки зрения отдельности свойства двух классов совпадают.
Традиционная точка зрения исходит из жесткой дихотомии: аффикс либо служебное слово. Однако степеней спаянности несколько, см. [Хоккетт 1970 [1963]: 69; Kr'amsk'y 1969: 38–40; Плунгян 2000: 22–27]. Где провести грань? Морфологических признаков слова выделено немало, например восемь
14
Вопрос о различении корней и аффиксов – еще одна сложная проблема, выходящая за рамки данной темы. Условно эти классы морфем будут считаться уже разграниченными.
15
Служебное слово может состоять из нескольких морфем, имеется в виду присоединение его главной (квазикорневой) морфемы, к которой могут присоединяться и другие морфемы, в том числе аффиксальные (немецкие артикли, японские связки).
Однако имеется и промежуточный между типичными аффиксами и типичными служебными словами класс. Лингвисты указывают на то, что такие единицы нельзя отнести ни к нормальным аффиксам, ни к нормальным функциональным словам [Haspelmath 2015: 285]. Он не столь распространен в языках Европы, но преобладает во многих языках мира, традиционно именуемых агглютинативными. В традиционных описаниях эти единицы чаще считаются (агглютинативными) аффиксами, но, как справедливо указывает В. Б. Касевич, «большинство или, во всяком случае, значительная часть агглютинативных аффиксов радикально отличается по своим грамматическим свойствам от аффиксов традиционных флективных языков» [Касевич 2006: 355]. Далее В. Б. Касевич пишет, что они по свойствам промежуточны между «настоящими аффиксами» и служебными словами, и предлагает называть их связанными служебными словами, или квазиаффиксами [Там же: 256]. Однако чаще их именуют клитиками (термин, появившийся лишь в 1940-е гг., но обобщивший восходящее к античности понятие энклитики [Haspelmath 2015: 285]), см., например, [Маслов 1975: 74; Кононов, Барулин 1987: 24; Плунгян 2000: 28–32]. Впрочем, последний термин в современной западной лингвистике часто покрывает и «обычные» служебные слова, примером может служить специально посвященная клитикам статья [Aikhenvald 2003]. Это вытекает из того, что клитики понимают как единицы, обладающие грамматической, но не фонологической выделимостью [Маслов 1975: 74; Dixon, Aikhenvald 2003: 40]. В таком смысле данный термин использует и И. А. Мельчук, считающий их «вырожденными словоформами», рассмотрение которых в морфологии оправдано лишь неясностью границы между ними и аффиксами [Мельчук 1997: 214]. Впрочем, клитики могут выделяться и в некоторый промежуточный класс или даже в несколько классов [Olawsky 2003: 238]. Я не отказываюсь от привычного термина «служебное слово», а для промежуточного класса сохраняю термин «формант», использованный в книге [Алпатов 1979а]. В японистике сходный класс выделяли А. А. Холодович [Холодович 1979: 9] и наиболее последовательно А. А. Пашков-ский [Пашковский 1980: 170–181].
В отличие от служебных слов, форманты обычно не обладают свойством отделимости или обладают этим свойством в особых ситуациях (см. ниже о японских падежных показателях). В то же время они присоединяются без фонетически необусловленных изменений; могут быть лишь фонетически обусловленные изменения, действующие независимо от морфемных границ, вроде сингармонизма (свойственного далеко не всем языкам, обладающим формантами, например в современном японском языке, в отличие от древнеяпонского, его нет). Менее тесная связь форманта с корнем проявляется и в большей самостоятельности основы, которая всегда или почти всегда может сама по себе образовать синтаксему, и в большей дистантности связи основы с формантами, проявляющейся в групповом оформлении [Касевич 2006: 355–356]. В связи с этим, в отличие от флективных языков, «в агглютинативных языках трудно, если не невозможно, говорить об обязательном составе словоформы» [Касевич 2006: 356]. Еще одним свойством клитик признается то, что они оформляют не основу, как аффиксы, а целое словосочетание [Bickel, Z'u~niga 2017: 164]. Впрочем, разные признаки, кладущиеся в основу понятия клитики, обладают заметным разбросом; подробно этот вопрос недавно исследовал М. Хаспельмат, пришедший к выводу о том, что, как и в случае слова, традиционный состав класса клитик не может быть выделен последовательным применением какого-либо критерия или комбинации критериев [Haspelmath 2015: 288]. По его мнению, часто некоторое принятое в лингвистике понятие может быть на самом деле лишь артефактом традиции описания [Ibid.: 279].
Особо надо упомянуть признак цельнооформленности, также введенный А. И. Смирницким [Смирницкий 1952: 197–199], и он, в конечном итоге, связан со степенью спаянности грамматического элемента с лексическим. Для русского языка такое понимание слова ближе всего к традиционному, благодаря чему оно и закрепилось в русистике. Однако в агглютинативных языках, где, по выражению В. Б. Касевича, слово «не изменяется, а конструируется» [Касевич 2006: 356], признак цельнооформленности плохо работает. Он «дает основание для конструктивного выделения слова в небольшой группе языков преимущественно флективного строя, таких, как русский или латынь» [Апресян 1966: 13]. Ю. Д. Апресян приводит примеры немецких и шведских отделяемых приставок, датского и шведского артикля и др., не получающих однозначной трактовки на основе этого критерия [Там же: 13]. Не считал цельнооформленность определяющим признаком, отмечая его неприменимость ко многим языкам, и Ю. С. Маслов [Маслов 1975: 89]. «Метод А. И. Смирницкого оказывается легко применимым к тем языкам, где оформленность слова есть случай типичный, а неоформленные слова встречаются лишь как исключения. Однако есть языки, в которых значительная часть слов не содержит формальной части» (приводятся как примеры английский и китайский языки) [Яхонтов 2016 [1969]: 145]. И сам А. И. Смирницкий, попытавшись в совместной с О. С. Ахмановой статье применить этот критерий к английским последовательностям вроде stone wall ‘каменная стена’, не смог найти однозначного решения: «Они колеблются между словосочетаниями… и сложными словами… и осмысляются как те и другие в зависимости от обстоятельств» [Смирницкий, Ахманова 1952: 116]. И в русском языке остаются неясные случаи: на основе цельнооформленности нельзя выяснить, одним или двумя словами являются, например, последовательности высокообразованный, потому [Жирмунский 1963: 32]. Критерий цельнооформленности плохо работает, во-первых, на границах формантов, во-вторых, при различении сложных слов и словосочетаний 16 .
16
И. А. Мельчук рассматривает цельнооформленность наряду с фонетическими признаками слова как вид связности (морфологическая связность) [Мельчук 1997: 204–207], то есть как типичный, но не обязательный признак словоформы.
Традиционное понятие слова вообще не предусматривает наличия в языке формантов. Некоторые исследователи выделяют языки, где вообще нет клитик, например язык джаравара [Dixon 2003: 141]. Но уже в русском языке есть не только отделимые (служебные слова), но и неотделимые клитики, то есть форманты, что косвенно отражается в колебаниях и непоследовательностях орфографии с точки зрения слитного или раздельного написания, см., скажем, ситуацию с частицами не и ни. В книге, где перечисляются предложения разных авторов по тем или иным спорным вопросам русской орфографии, сравнительно небольшой раздел о слитном и раздельном написании [Обзор 1965: 358–379] почти целиком посвящен написаниям формантов. Показательно и использование в ряде случаев дефисного написания, что отражает то, что данные единицы – и не совсем слова, и не совсем части слов. М. В. Панов отказывал в статусе отдельных слов элементам в, до в составе в гостях, в открытую, до упаду, поскольку они неотделимы от главного слова, но в то же время считал отдельным словом формант – те в составе бросьте [Панов 2007 [1962]: 126]. В агглютинативных языках традиция обычно бывает основана на разных признаках; там, где есть сингармонизм, обычно исходят из него. Но уже в японском языке, где его нет, разнобой в проведении словесных границ значителен, см. 1.8.
В книге [Алпатов 1979а: 18 и др.] я выделял две единицы: словоформу I и словоформу II. Словоформы I бывают трех типов: 1) последовательности из основ и флексий, 2) форманты, 3) служебные слова. Словоформы II бывают двух типов: 1) последовательности из основ, флексий и формантов, 2) служебные слова. Примеры словоформ для русского языка: книга, столе, читает, старает, на, не, ся, примеры словоформ II: книга, столе, не читает, старается, на. По определению всегда выполняется соотношение: морфема <= словоформа I <= словоформа II <= синтаксема. Теперь я понимаю, что градаций между степенями слитности грамматических элементов больше, см. замечание Л. Теньера о «бесконечном числе степеней агглютинации» [Теньер 1988 [1959]: 40] или идеи А. Ю. Айхенвальд о размещении служебных элементов на некоторой шкале [Aikhenvald 2003: 58]. Таким образом, правомерно выделять не две, а большее число единиц 17 , учитывая различия, отмеченные М. Хаспельматом.
17
Против выделения только словоформ I и II говорят и случаи отделимости при фузионном присоединении. Такая возможность в отдельных случаях реализуется даже в русском языке: ему – нему. Можно указать также на внешние сандхи в санскрите и факты индейского языка миштек.
В европейской традиции морфологическое слово в любом варианте ближе всего к обычному пониманию слова (в других традициях все может быть и по-иному). Это особенно видно в отношении наиболее типичных служебных слов, которые не являются словами ни в одном из смыслов, рассмотренных выше. Поскольку во флективных языках Европы, особенно в синтетических языках, наблюдается тенденция к существованию лишь полярных классов служебных элементов, то нерасчлененное понятие словоформы оказывается по своим границам наиболее точным аналогом слова. Но, с другой стороны, заметна «второстепенность» словоформ в любом смысле: это некоторые определенным образом организованные последовательности морфем, причем их особенности чисто формальны, прямо не связаны с семантикой. Обнаруживается противоречие между важностью для лингвистики понятия слова, основанного (например, в европейской традиции) более всего на морфологических критериях, и данной второстепенностью. К этому противоречию я вернусь в разделе 1.11.
Некоторые лингвисты считают понятие, соответствующее словоформе, не универсальным. Например, немецкий лингвист Ю. Брошарт, сопоставляя латинский язык и полинезийский язык тонга, приходит к выводу о том, что в первом словоформы есть, а во втором нет (притом, что в нем есть служебные элементы) [Broschart 1997: 130]. По сути это доведенная до логического завершения точка зрения Ш. Балли. А американский лингвист – генеративист М. Бейкер считает, что обычно в языках синтаксическую позицию занимают корни, но в языках с богатым словоизменением ее могут занимать целые слова (явно понимаемые как словоформы) [Baker 2004: 295]. То есть, согласно М. Бейкеру, лишь для языков вроде латинского или русского невозможно обойтись без введения в описание слов. Тем самым слову отводится роль второстепенной единицы, типологической особенности отдельных языков (см. также 1.6).
Следует подробнее рассмотреть и явление группового оформления. Во многих языках мира, прежде всего в агглютинативных, грамматический элемент может обслуживать не одну синтаксему, а сразу несколько (сочиненных или подчиненных одна другой); при этом они не повторяются и употребляются один раз. Они отличаются от обычных аффиксов, которые оформляют лишь «свою» синтаксему, а в случае сочинения повторяются в каждом из сочиненных членов предложения. Некоторые лингвисты именно это различие считают определяющим при выделении слов, называя элементы первого типа частицами, а элементы второго типа – аффиксами. Так делал Б. А. Успенский [Успенский 1965: 98–100], сходную точку зрения с дополнением другими критериями предлагал С. Е. Яхонтов [Яхонтов 1982: 29–31]. Данное членение дихотомично и не допускает градаций.