Слово о гордости

Талова Татьяна

Отыскав Герке, я попросила его разбудить меня, как только станет ясно, что деревья двигаются на нас. Не спала бы совсем, но голова болела, и в углах комнаты мерещились морды Крысиного Короля...

Такие люди, как я и покойная мать, могут по-настоящему отдыхать во сне только тогда, когда видят там что-то хорошее. Потому стареют и умирают быстрее иных. Все чаще я опускалась в сон, как в вязкую горячую смолу, и искала выход, и не могла найти...

Я искренне надеялась увидеть светлый, чистый сон, полный надежды и счастья, но вновь увидела Проклятого.

Как будто мало бед приключилось с нашим родом! Как

будто мало испытала моя мать и мой отец! А ведь если подумать, еще десять лет назад и я, и они поняли, что не закончится добром дело, начавшееся со зла... На Койне-Хенн нападали. На этот раз не деревья, а люди – лорд Гулгар Сонрок по прозвищу Овен, хозяин земель далеко к востоку от Койне-Хенн, задумал покорить свободную долину. Жители анклавов смеялись, но с тревогой смотрели на наш город – первую преграду на пути Гулгара. Его войско было слабым, механики – далеко не столь искусными, как наши, но людей было много, слишком много... И боевые машины, незнакомые нам, но неповоротливые, неуклюжие, не могли пробить крепкие стены и легко разрушались от встреч с нашими снарядами, но... Подходили все новые и новые части, новые воины – такие же трусливые и бесчестные, такие же многочисленные...

Не хватало еды и воды. Мы все были похожи на духов. Мы все были готовы к смерти, но ни за что бы не сдались и не сбежали – гордость родилась первой на месте нынешнего Койне-Хенн!

Тогда моя мать и обратилась к Проклятому. Через сон она позвала человека, чей дом стоял у подножья гор, окружающих долину. Рассказывали, когда-то там была целая деревня, исчезнувшая в одну ночь. А наутро с гор спустилась ведьма и поселилась в единственном сохранившемся доме. Через полгода у ведьмы родился сын... И остался без матери спустя двенадцать лет, но не ушел к людям, а так и стал жить там, на проклятом месте, один. И говорили, людям становилось плохо, едва они только ступали в обиталище призраков, говорили, мальчик уже колдует, говорит сам с собой разными голосами и никогда не помогает бескорыстно. Мать моя была смелейшей из женщин...

Я помню ее в ту ночь – зеленые безумные глаза на худом лице, где каждый шрам, как еще одна морщина... Мама разбудила меня, прижала к себе и зашептала горько, сбивчиво, что... «Ты же знаешь, девочка, как бывает оно в сказках – что колдун возьмет плату, возьмет самое дорогое, что будет у просящего... Знаешь, знаешь, девочка? Триста, я ведь не отдала тебя, не отдала, ты веришь мне?..» Я верила.

А утром явился маг, Проклятый. Он прошел сквозь ряды противника, а те даже не заметили его. Он поднялся по спущенной веревке на стены, а воины удивлялись... И я смотрела на него и не верила, что мальчишка пятнадцати-шестнадцати лет от роду, которому в Койне-Хенн едва-едва позволили бы взяться за пушку, способен хоть как-то нам помочь. Даже я, десятилетняя, верившая в сказки, не видела в нем ничего страшного или сильного.

Серый, как пыль, он озирался настороженно, смеялся нервно... и действительно говорил разными голосами. Говорил быстро, перебивал сам себя и вновь смеялся... И вражеские машины сталкивались, люди Гулгара, обезумев, бросались на командиров, резали глотки товарищам и стреляли куда угодно, только не в сторону Койне-Хенн. Наш город словно стал невидим, он провалился в никуда, а завоеватели убивали друг друга.

А Проклятый говорил. Тогда я, должно быть, и поняла

власть голоса.

Гулгар вовремя приказал уходить тем, кто еще повиновался ему. И, видно, Овен всем остальным рассказал, что нападать на Койне-Хенн нельзя и лучше оставить долину ее свободным Хранителям, чем вновь пережить такой ужас.

А мы зажили, как и прежде, прославляя Ардана Койне, Хранителя, и его жену Гверву, сумевшую привести колдуна нам на помощь. Все знали, что Гверва должна была заплатить, и считали – раз колдун ушел, то договор выполнен.

И я так считала, восхищаясь матерью и обожая ее... А когда она умерла, ко мне впервые пришел Проклятый. Он злился, он был в бешенстве, разбивая любой мой сон, как зеркало, и сотней голосов повторял, что моя мать не вернула долг. «Теперь ты мне должна!» – говорил он с болью и злостью.

Тот год был самым страшным в моей жизни. Мать, отец, крысы, Проклятый... Я боялась, я злилась, я уставала каждый день так, будто проживала целую жизнь, и уже молилась на сон – любой, пусть кошмар, только без Проклятого. Однажды я не выдержала и закричала на него, попыталась ударить, хоть и знала, что нельзя в снах нам проявлять свои чувства.

– Хватит! – кричала я. – Сколько можно меня мучить! Скажи, что тебе нужно, и я отдам тебе все! Разве тебе мало смертей?!

Я говорила о своих родителях, но он внезапно успокоился и замер, словно наткнувшись на стену.

– Извини, – сказал он. – Но это не я придумал долг.

– Скажи, что тебе нужно, – устало попросила я.

Моя мать обманула его. Обманула! Она сказала «Я заплачу тебе тем, что ты желаешь больше всего». Удивленный, он согласился. Но это слишком старая сказка Койне-Хенн, мальчишка из мертвой деревни не мог ее знать! Известно ведь, человек никогда не может понять, чего хочет больше всего на свете, а потому Гверва могла отвечать год за годом: «Нет, это совсем не то, чего ты желаешь. Подумай лучше, ведь такая возможность выпадает всего лишь раз в жизни». Древние силы сплелись в клубок, как змеи, а загадка оставалась неразгаданной. Будь ты хоть магом, хоть Проклятым, а желания все равно останутся изменчивыми, непостоянными...

Потому и я говорила: «Скажи, что тебе нужно», и Проклятый не мог ответить, теряясь, путаясь сам в себе.

Однако в ту ночь он не стал дожидаться моего вопроса.

– Твоя мать сумела меня обмануть, но ты больше не сможешь пользоваться ее загадкой. Моя помощь понадобится уже тебе и тогда...

– Уходи, – прервала я страшные слова.

– А ты проснись. Иди на голос.

И я проснулась с головой, болевшей еще сильнее, чем прежде.

– Дайте мне отдохнуть, – пробормотала я непонятно кому, накрываясь одеялом с головой. – Просто дайте мне отдохнуть...

Меня услышали. И следующий мой сон был чудесен настолько, что я впервые не поверила в его правдивость. Там я никак не могла разглядеть лицо человека, который называл меня любимой и целовал нежно и страстно, гладил разгоряченное тело, расплетал спутанные волосы и, казалось, мысли тоже становятся ровны и гладки под этими пальцами... Я была спокойна, и все вокруг было таким же спокойным, тихим, чистым. А в ухо мне все шептали и шептали что-то неясное, как будто рассказывали историю, избавлялись от пережитых бед и горечей, и было радостно на душе оттого, что я могу облегчить чью-то боль.