Слямбу катамбу нок! или Прключения первобытного выдумщика
Шрифт:
Густое облако дыма, медленно плывя к Чихале, у самого камня неожиданно сужалось и быстро втягивалось в его широко раскрытую пасть. По пояс в дыме безвольно тянулись вместе с ним — как кусочки коры в ручье — два внука Горы.
Мысли Дума скакали теперь, как вспугнутые львом или тигром длиннорогие косули: что происходит?! Что?!!
Сторонясь на всякий случай сладкого дыма, Дум отворачивал голову и хватал ртом воздух у себя за спиной.
А Хоть-Куда уже ухватился обеими руками за нижнюю губу Чихалы и зачем-то сунул голову в его широко распахнутый рот. Буркалы чудища скосились на него. Или это только померещилось Думу?
Дум еще раз обернулся — шаманьи глаза жадно следили за происходящим.
Хоть-Куда полез в пасть Чихалы, которой хватило бы, чтобы проглотить целого оленя.
"Опасность! — наконец-то понял Дум. — Да ведь нас просто-напросто приносят в жертву! Этот дым — дурман, отрава! Вот о чем все время говорил шаман: ТУДА, ТАМ… Вот ГДЕ мы должны узнать ВСЁ ОСТАЛЬНОЕ — в бездонном брюхе каменного Чихалы! Вот что означало ПОЛНОСТЬЮ, ЦЕЛИКОМ! ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ — это смерть! Что делать?!
Позади была все та же стена молодцов с дубинками и — сумасшедшие от непонятного возбуждения глаза шамана.
Дым достиг и Дума, начал окутывать — сладкий, как кленовый сок и ядовитый, как змея.
Дум вскочил, сорвал с себя шкуру и стал бешено вращать ею, гоня тяжелый дым в сторону воинов. Стена их стала рушиться прямо на глазах — кто из молодцов закашлялся и согнулся, кто ступил назад, отмахиваясь от дыма, кто закрыл лицо руками. Не двинулся с места только Шелестун У него, видно, перехватило дыхание, он схватился за грудь длинными пальцами с черными острыми ногтями и еще больше выкатил глаза. А Дум продолжал гнать дым в их сторону.
Потом бросил шкуру и кинулся к Хоть-Кудаю — тот уже почти провалился в черную дыру рта, а Напролом и не пытался его удержать: он стоял опустив руки и ждал, должно быть, своей очереди лезть в рот Чихалы. Дум ухватился за ноги Хоть-Кудая и потащил к себе. А тот цеплялся за что-то в глотке чудища и не хотел вылезать. Бездна чихастиков, куда притянул, куда завлек его ядовитый дым, не хотела отпускать несчастного.
Через какое-то время три внука Горы вышли, шатаясь, из пещеры. Они остановились у входа и стали жадно глотать свежий воздух. Глаза их слезились, они кашляли и долго не могли отдышаться.
Они смотрели на синее небо над собой, на Солнце, на горы вокруг, на деревья и кусты у речки, на траву под ногами и цветы — и радовались всему этому, как дети радуются улыбке матери.
На камне неподалеку от входа в пещеру сидел Вождь.
— Вот уж не думал, что вы вернетесь, — сказал он, вставая и с любопытством оглядывая еле живых пришельцев. — На моей памяти только один избежал гостеприимства нашего божества. Шелестун объявил тогда, что Чихала не захотел с ним делиться ничем, он, мол, недотепа, недостоин глубоких знаний.
А шаман жив? Он всем говорит, что остальные знания, самые важные, ТАМ, а сам почему-то ТУДА не хочет, сколько я ему ни предлагал ТУДА слазить. Надо попробовать спихнуть Шелестуна в брюхо Чихалы…
— Но ведь он же не вернется, — еле нашел в себе силы произнести что-то Дум.
— Вернется! Он у нас такой такой проныра! А не вернется, значит, ТАМ ему и место!
Когда четверо подошли уже к "жилым" пещерам, Дум, отдышавшись, спросил:
— Скажи, о славный Чихан, как вознаграждает Чихала самых усердных чихастиков?
— Ежели тот, желая что-то получить от нашего божества, чихнет не менее ста раз, выкрикивая в промежутках просимое, тот ему непременно что-то отвалит. Жаль только, что не каждый после ста чохов остается в живых — самых усердных Чихала забирает к себе, награждая, должно быть, ТАМ, — вождь махнул рукой в сторону страшной пещеры.
— Еще один вопрос. Ты сказал, что обмениваетесь с соседями. Ты забрал у нас гуслю — что ты дашь взамен?
— Вот видишь, чихнув всего семь раз, ты уже немного поумнел. — Здоровяк одобрительно похлопал Дума по плечу. — Мы научим вас считать — согласны?
На этом разговор (и торговый договор) вождя чихастиков и внука Горы Дума закончился. Гостей покормили, а после еды стали учить считать.
В круг сели: старый ворчун-чихастик, который однажды дочихал до ста и остался жив, и трое учеников. Перед ними на земле стояло глиняное блюдо с зеленым порошком, гости нюхали его и чихали, повторяя за ворчуном:
— Апчхи! — раз, апчхи! — два, апчхи! — три… — Что делать, если 30 тысяч лет назад именно так учились считать!
Напролом оказался строптивым учеником. Он сказал, досчитав до семи:
— Мы считаем никому не нужные чохи. Уж лучше оленей или хотя бы зайцев.
Старик прикрикнул на него:
— Олени могут разбежаться, пока ты их считаешь, о зайцах я и не говорю. А чохи всегда при тебе. Набирай побольше порошка и считай!
Путешественники выучились считать за три дня. Дум — до 36-ти, Хоть-Куда — до 23-х, а Напролом — до 11-ти… Он сказал, что для обеспеченной жизни ему этого вполне достаточно. Кажется, он все-таки считал дичь, а не чохи.
Еще два дня Дум учил чихастиков играть на гусле — они, кстати, оказались способными учениками.
Вождь надеялся, что как следует начихавшись, гости поумнеют и раздумают идти к Краю Земли, но им учение, видать, не пошло впрок. Дум, когда те и другие уроки закончились, решил продолжить путь. Напролом поддержал его — воину смерть как надоели уроки.
Путешественники собрались в дорогу. Им вернули их копья, снабдили едой и питьем. И предложили по мешочку сухого зелья.
— Вот уж не думаю, — проворчал Напролом, — чтобы чихание когда-нибудь нам помогло.