См. статью «Любовь»

Гроссман Давид

— Взгляни туда, герр Вассерман! — говорит он мечтательно и указывает пальцем на стену: — На восток, пожалуйста. Там, между клетками медведя и тигра…

— А? Что? — бормочет Вассерман. — Господи, уж не помешался ли он, наш Исав?..

— Видишь ли ты женщину, которая лежит там на дорожке? Знаком ли ты с нею?

Вассерман подозрительно щурит свои близорукие глаза и пытается определить направление на восток. Рот его кривится от отвращения к безобразной позе Найгеля. Но тут, точно молнией, пронзает его догадка: он понимает, к чему клонит немец, глаза его широко раскрываются от удивления.

— А!.. Состоялось и воплотилось! Удалась мне моя хитрость, мое коварство! Ты слышишь, Шлеймеле? Шлеймеле!.. — и отвечает Найгелю: — Разумеется, дорогой мой герр Найгель! А как же? Это наша Хана Цитрин, не правда ли? Самая красивая женщина во всей Вселенной!

Тут Найгель начинает тихим завораживающим голосом описывать, как распахиваются небеса над Ханой, соблазнительно распластавшейся на голой земле, и как тяжелую хмурую тучу раскалывает надвое от края до края острая молния — Казик исключительно силой своего воображения создает просовывающуюся в эту трещину ногу Господа Бога, сначала одну, а затем и вторую, и вот Творец Вселенной уже шагает по нашей грешной земле, уверенно приближается к Хане, чтобы возлечь с самой прекрасной в мире женщиной, а она, Хана, совершенно потеряла голову от любви и вожделения, размякла до такой степени, что даже не вспомнила о бритве, спрятанной в парике. Доверчиво внимает его любовным восторгам и стенаниям, заверениям в любви и клятвам в верности. Он нуждается в ней!

Затем Найгель подвел изумленного Вассермана, умолкнувшего от почтительного страха, к могильному холмику возле птичьих вольеров, к Пауле, с болью и наслаждением рожающей своего ребенка, дитя крика, и он жив, и она жива, и глаза Фрида наполняются любовью и нежностью к жене и ребенку… Произнеся заветные слова «жена» и «любовь» (см. статью любовь), слова, которые в его устах звучат как отчаянная мольба, Найгель преображается, речь его убыстряется, он как будто опасается, что ему не хватит времени высказать все, что скопилось в его душе за многие годы, все то, что «временно было отстранено от должности и отправлено в отпуск», да…

— А теперь посмотри на север, дорогой мой герр Вассерман, погляди на господина Мунина, возлегающего на теле женщины, бесподобной красавицы…

Но когда Вассерман следует взглядом в том направлении, куда устремлены испуганные, покрытые, словно мелкими облачками, кровавыми точечками глаза Найгеля, он видит, что дверь распахнута и на пороге стоит — кто знает, сколько времени он стоит там? — штурмбаннфюрер Штауке (см. статью Штауке). Наголо остриженная голова обнажена, фуражка чернеет в руке, на губах тонкая, как нитка, язвительная усмешка.

— Продолжайте, прошу вас, продолжайте, — говорит он ехидно и неслышными кошачьими шагами заходит в комнату. — В самом деле, «Тысячу и одну ночь» услышал я тут, стоя за дверью. Продолжайте, герр Найгель.

И поскольку он обращается к Найгелю столь развязно, будто к случайному встречному, без малейшего соблюдения субординации и воинского этикета, о котором следовало бы помнить подчиненному при обращении к командиру, не называет ни его звания, ни должности, Вассерман опускает голову и без всякой радости, в самом деле без малейшей радости, поздравляет себя с победой.

Нужно добавить еще, что между Найгелем и Штауке состоялась весьма непродолжительная беседа, исполненная плохо сдерживаемого ликования со стороны Штауке и странного безразличия со стороны Найгеля. Под конец Штауке подскочил и самым непристойным образом выхватил пистолет Найгеля из кобуры, повозился с ним, вытащил из обоймы все патроны, кроме двух: один оставил для Найгеля и один для Вассермана, и, прежде чем выйти, выразил надежду, что Найгель, по крайней мере, не откажется исполнить долг чести. Но когда за Штауке закрылась дверь, Найгель воскликнул возбужденно, словно в лихорадке:

— Действительно, продолжим! Еще есть время. Художником воображения он был, наш Казик, верно? Продолжим…

См. статью карикатурист.

— крик, вопль, повышение голоса в состоянии озлобления или гнева, очень громкое восклицание, надрывное выражение голосом боли, страдания, отчаянный призыв о помощи и т. д.

«Крик» — название чрезвычайно сложной конструкции жестяных водосточных труб, особым способом спаянных друг с другом и установленных в опустевшем загоне не выдержавших войны диких свиней. Еще одно детище советского физика Сергея Петровича Семёнова (см. статью Сергей), созданное им в августе сорок второго года.

Действующая модель заключала в себе не просто крик — вопль неимоверной силы. Поначалу она пугала и окончательно сводила с ума и без того не слишком крепких разумом обитателей зоопарка.

Господин Маркус: В те дни мы даже простейшей мысли не успевали довести до конца. Ужасный этот звук совершенно сбивал с толку, запутывал всякую идею. Но Отто — а, Отто! — ни за что не соглашался, чтобы мы выпустили это на волю из лабиринта труб. Наш Отто — фанатичный защитник прав своих изобретателей.

Отто: Ничего, вы привыкнете.

И они действительно привыкли. До того притерпелись, что вообще перестали замечать это. Тут необходимо уточнить: на одно краткое мгновение все-таки вновь ощутили его присутствие — в тот момент, когда старикан Фрид поклялся себе, что придаст жизни Казика смысл (см. статью молитва). Это произошло однажды ночью, когда Казик был еще совсем маленьким. Совсем крошечным. После того как разволновавшийся Фрид мужественно решил, что не поддастся отчаянию и будет воевать с ним всеми силами, звук внезапно резко усилился и превратился — на миг — в ужасный вопль, полный бессильного протеста. Отто, который в тот час спал сном праведника в своем домике, улыбнулся сквозь сон и пробормотал:

— Слушай, Фрид, я думаю, это твой крик. Это ты сейчас родился.

Казик прошел мимо достопримечательной конструкции в сомнамбулическом сне (см. статью сомнамбулизм) и вообще не понял, что это за свистопляска, перенасыщенная оглушительными «Бух!» и «Бабах!», происходит в пустом загоне, что означает этот жестяной набор скрежещущих, воющих и свербящих звуков, но все увидели, что его охватила странная нервозность. Все его лицо подрагивало. Его как будто подхватило сильным порывом ветра, неощутимым для остальных. Он попытался снова приблизиться к загону, но был отброшен невидимой рукой. Тогда он в страхе убежал оттуда. Остановился. Вернулся в сомнении и подозрительно огляделся. Было заметно: что-то причиняет ему тут тягостную боль. Он потянул Фрида за рукав и потребовал, чтобы тот объяснил ему, что это за место. Господин Маркус, по своему обыкновению, осторожно и неторопливо принялся описывать назначение системы. Рассказал, что Сергей использовал загон для свиней (погибших во время бомбежек) для возведения в нем лабиринта из жестяных труб, во много раз более сложного, чем представляется на первый взгляд: тут имеются переплетения и скрещивания как под прямым углом, так и прочими, и даже волнообразные, и уходящие отвесно вниз, и горизонтальные, и многоступенчатые в виде батарей парового отопления.