Смерть инквизитора
Шрифт:
Есть у Альберто Моравиа новелла о некоем провинциале, приехавшем в Рим искать поддержки у юриста. Не желая связываться с малодоходным делом, несколько адвокатов гоняют маленького человека от одной конторы к другой. В мире Шаши встречаются и адвокатские конторы, однако «вневедомственный» человек здесь лишний; он, по словам К. С. Льюиса, «отменяется». Жизнь на каждом шагу поставляет писателю пищу для идей: убив Альдо Моро, итальянские террористы припарковали автомобиль с его телом меж зданий, где располагались резиденции христианских демократов и коммунистов. В таком кощунстве была своя правда: ведь именно эти два ведомства отказались пойти на переговоры с «красными бригадами» (подробнее об этом см. Предисловие).
И это, и все другие преступления у Шаши всегда социальны. Они обнажают
«Открытые двери» (по объективным обстоятельствам оставшиеся за пределами сборника), «Исчезновение Майораны», «Ведьма и капитан» построены как судебное разбирательство. Вначале — обильное цитирование следственных материалов: от служебной переписки и «жареных» газетных фактов до выдержек из Мандзони и Пиранделло. Затем, один за другим, выступают свидетели по делу (как в «Смерти инквизитора»). Наступает черед рассказчика — то частного сыщика, внештатного следователя по делу («Египетская хартия), то адвоката («Ведьма и капитан»), то прокурора, ревизующего историю («Открытые двери»). Далее следуют тщательно документированные версии преступления — чаще всего взаимоисключающие, которые завершаются версией самого Шаши — открытой, требующей читательского соучастия. В «Смерти инквизитора», «Ведьме и капитане» Леонардо Шаша — следователь, прокурор и адвокат де-факто — разбирает и пересматривает дело неправого суда, судей де-юре. Не имеет значения, что «дело» закрыто где тридцать, где триста лет тому назад: справедливость не знает срока давности.
Своими социокультурными детективами Шаша открывает во Дворце Правосудия одну из важнейших констант итальянской истории, и словом, и мыслью восходящей к отлично разработанной юридической традиции Римской империи. Адвокат в итальянской традиции — посредник в отношениях народа с государством; он может быть правым, левым, радикалом, консерватором, но он не может не быть демократом. И Джанни Аньелли, один из совладельцев крупнейшей в стране газеты, и основоположник футуризма Филиппо Томмазо Маринетти носили прозвище Адвокат. Кажется, по той же традиции Паль-миро Тольятти занимал пост министра юстиции. Наконец, не случайно из всех произведений Анатоля Франса Шаша перевел на итальянский «Прокуратора Иудеи» — рассказ о том, как правосудие на заре новой эры разошлось с правдой истории. В комментариях читатель найдет всевозможные реалии, связанные с этой темой: понятия, восходящие к истории юриспруденции («адвокат дьявола»), имена знаменитых юристов (Фариначчи).
Где бы ни происходили описанные у Шаши события — в Милане ли, в Неаполе, — нельзя не заметить особой тяги писателя ко всему сицилийскому. Первая книга Шаши была о Сицилии («Сицилия и ее сердце», 1952). Ракальмуто, родному городку писателя, посвящены «Церкви Регальпетры» (1956; последнее, по точному замечанию Е. Костюкович, — «псевдоним» Ракальмуто). Одно из первых переведенных у нас произведений Шаши называлось «Сицилийские дядюшки» (1958; точнее — «Сицилийские родичи»). Впоследствии Шаша занимался Сицилией как историк культуры, этнолог и фольклорист. Появились его книги о выдающемся итальянском драматурге и прозаике Луиджи Пиранделло («Пиранделло и Сицилия», 1960), альбом со скрупулезнейшим религиеведческим исследованием «Религиозные праздники Сицилии» (1965), глоссарий сицилийских пословиц (1982). «Сицилия как метафора» — не только эссе Леонардо Шаши, эпизод творческой биографии, но сквозная тема всех его книг.
Быть сицилийцем и быть итальянцем не одно и то же. И дело далеко не в сицилийском диалекте, на котором существует свой театр, поэзия, художественная проза. Сицилия — культурно и географически обособленный мир, историческое место встречи итальянского «запада» и арабского «востока», провинция в прямом и переносном смысле. Тонкий знаток испанских философов культуры (Унамуно, Ортега-и-Гассет, Эухенио Д’Орс), Шаша последовал их совету переосмыслить провинциальность, к ее же выгоде. Вслед за «Испанией как метафорой» появилась «Сицилия как метафора». Сицилийский мир был превращен у Шаши в модель мира, сицилийские генеалогии — в человеческий род.
Разумеется, разговор о патриархальном мире Сицилии не ограничивается темой мафии и не сводится к «Палермским убийцам». У людей Сицилии есть свое преимущество перед итальянцами — они не скованы предрассудками цивилизации, свободней в суждениях, ближе к природе. На пересечении сицилийской темы и увлечения Шаши идеями французских просветителей рождается образ естественного человека — простого сицилийца. Кандид Шаши — главный герой нашумевшего памфлета «Кандид, или же Сон, привидевшийся на Сицилии» (1977) — знакомится с фашистами, затем — с антифашистами и, наконец, попадает к коммунистам. Однако мафиозные итальянские партийцы не спешат принимать его в свои ряды и соглашаются только тогда, когда вокруг него складывается марксистский кружок. Однако и здесь Кандиду тесно, поскольку Марксу и Ленину он предпочитает Горького и Гюго. Его обвиняют в гуманистической ереси и выпроваживают. Наивному сицилийцу чрезвычайно трудно выжить в условиях сплошной институционализации общества, но именно его трудности интересуют Шашу.
В итальянской литературе работает целая плеяда писателей, которых именуют сицилийскими; Леонардо Шаша — из их числа. Но даже когда Шаша не говорит о людях Сицилии, мы обязательно упоминаем о сицилийских корнях того или иного исторического лица либо о сицилийской теме в творчестве того или иного писателя. В этих незаметных аллюзиях — продолжение рассуждений Шаши о роли Сицилии в итальянской и — шире — европейской культуре.
Составитель видел свою задачу и в том, чтобы показать в детективах Шаши их глубочайший историзм. Сборник открывает «Смерть инквизитора», повествование, восстанавливающее картину суда и следствия XVI века, затем следует «Ведьма и капитан» — рассказ о процессе XVII века. Произведения в сборнике расположены в хронологическом порядке — но не по времени их написания, а по времени описанных в них событий. При работе над комментарием использованы следующие источники: Giovanna Ghetti Abruzzi. Leonardo Sciascia e la Sicilia. — Roma: Bulzoni, 1974; Claude Ambroise. Invitto alia lettura di Sciascia. — Milano: Mursia, 1974; Erasmo Recami. II caso Majorana. — Milano: Mondadori, 1987; Edoardo Ruffini. Principio maggioritario. — Milano: Adelphi, 1976, а также переводческие примечания E. Солоновича к «Смерти инквизитора» и Н. Ставровской к «Исчезновению Майораны».
СМЕРТЬ ИНКВИЗИТОРА
Перевод выполнен по изд.: Sciascia Leonardo. La morte dell’inquisitore. — Bari: Laterza, 1964.
C. 25. ..послу при Карле V — речь идет об испанском короле Карле II (1500–1558), императоре Священной Римской империи из династии Габсбургов, известном в Европе как Карл V. При его правлении испанская монархия владела половиной территории Европы и всей Южной Америкой.
С. 26…открой истину и уповай на Господа — текст религиозного наставления, восходящий к Кн. Иова 9, 20–21.
Смерть, где победа твоя? — парафраз евангельского изречения: «Смерть, где твое жало» (Поел. кор. 15, 16).
Джованни Джентиле (1875–1944) — итальянский философ-неогегельянец и литератор.
С. 27. «Оставь надежду всяк сюда входящий». — Данте. Божественная комедия, «Ад», песнь III, 9.
С. 28. Сказано это… испанским писателем Эухенио Д'Орсом (1882–1954) — имеется в виду испанский философ и литературовед, профессор Гуманитарного института в Мадриде, ученик Ортеги-и-Гассета.