Снохождение
Шрифт:
Она никогда не влюблялась так сильно. Никогда не влюблялась так быстро. Она — по нутру небыстрая на доверчивость — никому не доверялась с такой мгновенной слепотой. Никто с нею не поступал, так Амон. Он спас её. Он умел слушать, он умел рассказывать. Он был необычным и с тайной. И никто не делал ей столь великих подарков, как Амон.
«Опасно, необычно, так дико, волнующе…», — стояла она посреди комнаты в раздумье, держа поднятую с пола сирну. — «Я не должна рисковать, не могу рисковать, пусть он заберёт «Снохождение», пусть вернёт на место… А там я как-нибудь сама… Чутьё да выведет на тропу».
Взглянула на него, спящего. Лучи солнца сквозь занавески мягко освещали его спину, а в воздухе стали видны искрящиеся пылинки.
«Но тогда обидится… Скажет мне, что я глупая трусиха, не знающая своих желаний, ибо зачем тогда начинала всё безобразие? Кроме того, как я могу просто так отдать то, что столько искала? Судьба сделала дар — не отбрасывай его. Ваал мой, даже два дара», — Миланэ ещё раз поглядела на Амона, и ей захотелось как-нибудь позаботиться о нём, потому укрыла его лёгкой наволочкой, хотя и так было тепло.
Да. Щедрая судьба. Два дара враз. Сюрреально.
Миланэ подошла к «Снохождению» на комоде. Большая книга, весьма-весьма. Она несколько раз провела ладонью по обложке, смахивая несуществующую пыль. Хотелось открыть его тут же и враз, но Миланэ оказалась поражёна тем самым чувством, которое возникает, если в руки попадает ценная и важная вещь: хочется отложить знакомство, оттянуть удовольствие, усладиться им полностью наедине и полностью готовой. Завернув книгу Малиэль в кусок ткани с игриво-южным цветочным узором и спрятав в комод, Миланэ спустилась вниз и указала Раттане приготовить то ли завтрак, то ли обед. Она не стала играть в непроницаемость, и сама повела львицу-дхаари наверх, в спальню, чтобы показать ей Амона издалека, как будто некое украденное сокровище.
— Он пришёл ко мне ночью, Раттана.
— Я-то думала, что происходит. Думала — воры.
— Только никому нельзя знать, что он у меня. Могу на тебя положиться, Раттана?
— Да, сиятельная. Да.
Потом Миланэ оставила возле Амона целый кувшин лимонной воды, немного привела мысли с вещами в порядок. Первым делом, наконец, ушла помыться, потому что он набезобразничал с нею как надо. Миланэ думала о нём, когда окатывалась ведром с тёплой водой, и глаза непроизвольно закрывались, рот открывался в негой истоме, ловя струйки воды, она стройнилась и выгибалась. Как любовник, заключила она, он очень хорош, наверняка познал, немного взревновала она, не одну дочерь Сунгов. Прихорошившись и одевшись как следует — даже подвела тентушью глаза для него — Миланэ уселась в столовой, не зная, что с собой делать. Поездку можно и нужно отложить на завтра — ещё успеется. На улицу выходить не стоит. Патрона беспокоить — тоже. За какое-то дело всерьёз браться невозможно, ибо завтра уезжать, проходить Приятие; а не так просто над чем-то усердствовать, если у тебя «Снохождение» в комоде, спящий Амон в постели, ты опоздала на дилижанс, а у тебя Приятие на носу.
Спать совершенно не хотелось, и это было удивительно.
Чтобы чуть отвлечься и дождаться, пока Амон проснется, она уселась в столовой и начала читать книгу учёного Марсалия «О Триаде Сунгов». Её она купила, когда ходила книжным лавкам в поисках «Снохождения»; некогда её порекомендовала Арасси, как весьма занятную, хотя сама она — смешно — книгу не читала. В свою очередь, Арасси её посоветовал кто-то из «своих», то бишь тех, кто отличались лояльностью ко всякому порочному чтиву.
Миланэ понятия не имела, что может быть в этой книге. Триаду Сунгов мог упомнить любой львёныш, что отучился пару классов: Тиамат, Ваал, Нахейм. Соответственно, книга с таким общим названием могла уместить очень многое: об этом написано столько, что можно сложить целый дом из бумаги. Как говорится, Ваал — это дух, а с помощью крыльев — Нахейма и Тиамата — Он взмывает ввысь.
Принялась знакомиться, бегло и без большого усердия.
«О Триаде Сунгов», 804 г. Э. И.
Марсалий оказался малоизвестным современным учёным, который весьма много и плодотворно сотрудничал с Айнансгардом, по большей части — как переводчик с древнего и самых распространённых северных языков, в некоторой мере — как историк. Целую главу он рассыпался в благодарностях сестринству Айнсансгарда, которое любезно предоставило возможность без хлопот работать в дисципларии, а посему они такие, такие и растакие. Миланэ усмехнулась: неглуп этот Марсалий, всё правильно — сёстры, как любые львицы, падки на похвалу и комплименты. Впрочем, есть и повод для такого: сестры Айнансгарда наиболее благосклонно относятся к изысканиям любых учёных, сами очень уважают изучение небосвода, то бишь астрономию, не так давно — лет пятьдесят назад — позволили изучать на себе феномен игнимары, отчего многие учёные словно с цепи сорвались; правда, особых результатов пока нет. Огонь, ну и огонь. На руках появляется. Откуда — непонятно. Немного горячее, чем огонь на дровах. Цвета разные. Всё вопреки натурфилософии.
Дальнейшие главы были заполнены сухой, просто пустынной академичностью, и это оказалось скучно. Обычное вступительное слово о величии-важности Триады. Обзор различных взглядов на неё в хронологии. Особенности восприятия и понимания этой Триады разными прайдами Империи. Далее, по идее, должно быть интереснее: восприятие Триады не-Сунгами и наличие идей, схожих с этой, у остальных прайдов. По сути, главное внимание уделялось Северу, но и здесь ждало небольшое разочарование: Миланэ казалось, что поездки по Северу можно превратить в увлекательнейший рассказ, а тут получился сухой песок. Ох уж эти самцы, с их страстью к разуму. Да что тот разум? Лишь малая часть…
Она было собралась закрыть книжку, прекратив беглое перелистывание и посчитав, что её обманули, как тут вместо голых описаний и фактов пошли размышления. И выводы.
…Сообразно с вышеизложенными фактами, которые я усердно и непрерывно собирал на протяжении десяти и пяти лет, можно с большой долей уверенности заключить, что основоположное понятие Тиамата знакомо культурам северных не-Сунгов. Мнение о том, что не-Сунгам столь отвлечённые метафизические понятия совершенно незнакомы, явно несостоятельно; также этими фактами я хочу упразднить общепринятое мнение, что подобные «метафизические факты» полностью недоступны разуму не-Сунгов по причине ограниченности и низкой степени развития.
В частности, такие северные прайды не-Сунгов, как менаирцы, таллалийцы и ордоссианцы, не только выражают понимание понятия «Тиамат» на обыденно-бытовом уровне, но и имеют вполне оформленный метафизическо-философский конструкт, облачённый, по большей части, в фольклорно-мифологическую форму: песни, пересказы, метафорические сказки и т. п.; также уникальными артефактами в этом плане выступают уже весьма известные деревянные таблички и каменные стеллы, созданные упомянутыми ранее «шаманаями» — жрицами местных культов. Я утверждаю, что эти культы, несмотря на бытовавшее ранее мнение об их абсолютной разнородности, весьма гомогенны. Более того, по моему мнению, в этом контексте есть смысл говорить о пан-Северном культе; впрочем, это тема для следующих исследований…
…Как уже упоминалось, примерный перевод слова «Шаан-валуаар-ахмар» — «тёмное море духа». Именно так характеризуют Тиамат представители северных прайдов и их жрицы; более того, все они прекрасно понимают слово «Тиамат», различия состоят лишь в разном, отличном от сунгского произношении, которые приведены на стр. 142. Некоторые исследования, в том числе и прямой расспрос представительниц т. наз. северного жречества, позволяют сделать некоторые выводы насчёт этой лексемы. В частности, в древнем языке, который, как нам прекрасно известно, имеет множество диалектов, непостижимое традиционно ассоциировалось с «ночью», и следовательно, с «темнотой». Выражение «тёмное море» в символическом описании т. наз. северных культов не имеет ничего общего со злом или чем-то плохим. Это обозначает «неизвестное», «неведомую силу», «непознаваемое». Одна из представительниц т. наз. северного жречества объяснила мне, после некоторых усилий с моей стороны, что «тёмное море духа» непознаваемо и находится за пределами львиного сознания, потому его нельзя увидеть, как нельзя увидеть свой затылок, но в то же время из него состоят миры, в том числе и этот. «Мы купаемся в этом море, осознавая маленькую каплю вокруг себя. Когда мы умираем, эта капля, построенная умом, лопается, и мы сливаемся с тёмным морем». Как мы видим, это наивное объяснение мира не лишено некоторой логики и верности, потому что классические труды Ашаи-Китрах утверждают непознаваемость Тиамата, то бишь «Тёмного моря духа» в мифологии т. наз. северных культов, потому что Тиамат находится в основе всего явленного и недоступен для аналитического ума…