Снохождение
Шрифт:
— Чего ты ревёшь?
Миланэ быстро убрала пальцы, которые приставила к вискам.
— Не бойся. Не кусаюсь.
Это был большой, нескладный львище с ухмылкой поселкового задиры. Длинный кусок ткани он тут же скинул, представ, в чём мать родила.
— Доброго льву дня.
— Доброго.
— Меня зовут Ваалу-Миланэ-Белсарра, я…
— Отлично, — улёгся он.
— Льву когда-нибудь делали стальсу? — помотала Миланэ головой, набросив на себя маску улыбки.
— Ещё как делали, — по-свойски устраивался он.
—
— Да, есть такое, дорогуша.
Она прекратила исследовать спину.
— Дорогуша? — ладони покоились на его пояснице.
— Ага, — повернулся он.
— Лев знает, что так говорить львице неучтиво, а тем более — Ашаи?
— Лев всё прекрасно знает, — он мощно прижал её к себе, да так, что краешек стола больно впился в бедро.
— Не надо…
— А я слышу мольбу: «надо, надо»…
Она мгновенно схватила его за сильный подбородок, как львёнка.
— Не надо, не надо взывать к моим безднам, иначе отринутся.
Тот оцепенел.
— Слушай мой голос, слушай мой сказ. Ты убрал руку. Ты слёг плашмя. Ты изгнал себе волю прочь, потому что так велено Миланэ Непобедимой, Миланэ Несразимой, Миланэ Неустрашимой.
— Да я сейчас…
— Смотри мне в глаза, скот. Смотри мне в глаза. Смотри в левый глаз, когда молвит львица духа. Слово моё изойдёт, тогда ты вовек забудешь о львицах.
Отбросила его подбородок прочь, лев отвернул голову в тотальном изумлении. Это было страшно. Очень страшно. Это только выглядит со стороны так, чуть скандально. На самом деле — очень страшно.
— Не советую говорить, что ты чем-то оказался недоволен, — порывисто закупоривала она масла.
— Погоди, — рассудительно воззвал лев, очень быстро сообразив и подавив удивление. — Ты это… серьёзно… насчёт «забудешь о львицах»?
Миланэ уселась на край мраморного стола.
— Ничего не будет. Я ничего не сказала. Ты мог просто полежать и получить хорошую стальсу. Что мешало? Что за воспитание, в конце концов? Ты в Сидне, а не в хустрианском весёлом доме!
— Да мне сказали, что ты на всё будешь согласна, потому что у тебя какое-то там испытание и тебе надо меня ублажить, — скороговоркой заговорил лев, — мол такой ритуал. Я не знал. Нет, я порядочный лев. Да — так да. Нет — так нет. Кто же знал.
— Кто сказал? — остро спросила Миланэ.
— Такая старая сестра, там…
— Можешь не продолжать.
Он пожал плечами и уселся тоже, на почтительном расстоянии.
— Извини, если что.
Лев, сложения хорошего и крупного, взял свой кусок ткани и начал разглядывать.
— Она что, так пошутить решила? — почесал шею.
— А что она тебе сказала? — вопрос на вопрос от Миланэ.
— «Для неё это важное испытание», говорила она. «Она сделает всё, чтобы лев остался доволен», говорила она. «Пусть лев не чувствует себя стеснённо», говорила она.
— Серетта — нетронутая самка. Всем дисципларам козни строит. Особенно мне.
— Почему? — всё же спросил львина, хотя слово «нетронутая» всё объясняло.
— Я долго училась стальсе, немного смыслю в ней. Мне даже приходилось учиться у великого мастера Эссенди, слыхал о таком?
— Нет.
— Замечательный учитель. И здесь, в Сидне, часто приходилось набивать руку на всех подряд: на подругах, на львах из стражи, на ком угодно. Понятно, что обо мне начали ползти слухи. А я — андарианка, по натуре не такова. Но кому что докажешь, да и смысл. Ну вот Серетта возненавидела меня больше, чем остальных. Такая вот. Маленькая. История.
— Да оно видно. Ну, андарианские черты. Мне нравится.
— Спасибо, — довольно равнодушно пожала плечами, впервые за много лет не приняв комплимент, как полагается. — Она пользуется тем, что сегодня — моё Приятие. Если ты останешься недоволен, то можно заявить, что я не прошла первого и-спы-та-ния, — забавно сложила по слогам.
— Ого. Так Приятие, так это ты как бы становишься… из учениц переходишь в сёстры, перестаешь учиться, да?
— Да.
— Глупо как-то, стальса в качестве испытания. Я думал, вы там… огонь на руках жжёте полдня или там церемонии какие-то…
— Полдня не получится, — усмехнулась Миланэ. — Десять ударов — уже много. Самая длительная игнимара — восемнадцать, около того… Согласна, глупо. Я не виновата, что дали такое первое испытание. Я ни в чём не виновата вообще.
— Как люблю говорить: всегда кто-то в чём-то виноват. Ответственность всегда можно припечатать к конкретной морде. Иначе наступает бардак! Да… Ты не грусти. Воин такую милашку не обидит. Я скажу, что всё было, как в сказке.
Она снова пожала плечами. Говори что хочешь, добрая душа. Слова тут бессильны.
— Страшный у тебя взгляд. Недаром вас тут учат.
— Страйя. Ты страйю давно не испытывал?
— Давно. Как-то не доводилось особо. Это для вас, безгривых, забавы-безделушки. Видение Ваала, все эти штуки. У нас проще. Друг — обними. Враг — убей. Львица — поимей.
— Хах, что ж это — львица не может быть ни другом, ни врагом?
— Нет. Почему. Если львица друг, тогда сначала обними, потом — поимей. Если враг — поимей, потом убей.
— Фуй. Что только выслушивают мои уши?
— Пусть простит благородная, высших школ не оканчивали. Целая жизнь — война.
— Зачем нам столько войн?
— Не знаю. Я давно перестал себя спрашивать. Ты так говоришь, будто бы тебя это касается.
— Я — Ашаи-Китрах. Нас это касается, — говорила Миланэ, медленно. — Я была на Востоке.
— О, может ещё варваров видела? Грозноликих? Драагов, шамхатов с реки Нкан, северняков?
Она не ответила.
— Вы бережёте своих Ашаи на войне, так ведь? — спросила, когда молчание и звуки падающих капель стали уже в тягость.