Снохождение

mso

Отставила вдруг перо, сложила ладони вместе, спрятала в них лицо: рот, нос, скулы, часть щёк; указательные пальцы уткнулись в основание носа. Размеренное дыхание, прижатые уши. Хвост упал куда-то под лаву и сейчас измарается.

Зачем он это сделал? Для всего есть свой мотив, для любого поступка, даже для поступка безумца, ведь поступки не вершатся без воли и намерения. Почему не украл у нотара, Хайдарра или матери с дочерью? У Ашаи воровать будет только истинный безумец или глупейший воришка, вор по случайности, ведь опасность огромна, а наказание — велико. За кражу личных вещей Ашаи-Китрах грозит намного большее наказание, чем обычно — таковы законы Империи. Почему он сразу же не исчез после кражи? Неопытный, глупый. Почему он не знал о посте стражи перед Сарманом? Неопытный, юный. Вообще, как ему взбрела в голову идея ехать в Сарман при таком бедном виде? Неопытный, наивный.

Я львица, я знаю, что жизнь подарить тяжело. Я Ашаи, я была на двух родах, я видела всю трудность рождения жизни. Львица назначена дарить жизнь, хорошему или худому — неважно. Моё сердце не держит зла и мщений, а для моего намерения не нужно бесконечных доказательств: я — Ашаи, моя воля исходит не из ума, но из источников души.

— Усадите его возле меня.

Стражи переглянулись.

— Посадите-посадите, я прошу.

Вора посадили напротив неё, со связанными руками. Вор не смел смотреть в глаза Ашаи, но та не стала ждать и рукою подняла его подбородок, чтобы видеть глаза.

Смотри. Вот так.

— Твой отец был Сунгом?

— Да. Воином. Воевал где-то на востоке.

— Мать была Сунгой?

— Да, она из Хустру.

— И ты, Сунг, сын честных Сунгов, — указала на него пальцем, — пошёл на воровство? Что тебе эти деньги? На что они тебе? Отвечай по честности.

Стражи сидели и слушали. Ваалу-Миланэ выглядела, несмотря на тонкое сложение, милые черты и мягкие манеры, величественно и грозно, являя собой триумф некоей странной, пробуждённой ото сна воли.

— Просто так… Не хватало денег, — объяснился юный лев, как мог.

— Они кому зельно нужны? — забывшись, Миланэ перешла на андарианский диалект.

— Нет, — покачал головой.

— Твой отец был воином, а ты — воруешь? — уже два пальца-когтя Миланэ указывали на него, и он со страхом глядел на них.

— Да.

— У твоего отца был один меч, один щит и одни сандалии — и у него было всё. А ты носишься со всяким мусором в карманах, облачаясь в капюшоны, и воруешь кошели у львиц жадными руками? — каждое слово звучало всё тише, но оттого и яснее.

— Да, — признался тот, и слеза скатилась по его щеке.

Ваалу-Миланэ осмотрелась по сторонам, открыв ладони в вопросительном жесте.

— Что тогда есть у тебя? Что ты хотел обрести этими деньгами?

— Не знаю.

— Укради ты хоть полбогатства мира, но всё равно будешь беден. Деньги — власть, деньги — сила, оно так; но деньги — тлен. Они не стоят жизни, они не стоят смерти. Тьфу, плевать на них, на все деньги мира, на всё богатство и роскоши, на всё удобство, суету сует. Не веришь? Ашаи покажет тебе. Гляди: Ашаи отбрасывает их прочь. И неважно, что они дарены мне патроном.

Миланэ действительно бросила кошель в сторону, на край стола.

— Это — уже не мои деньги, — обратилась она к стражам. — Я их оставлю здесь: заберите себе или отдайте в казну. Посчитаем, что ничего он не украл. Не держите его: пусть отходит прочь на четыре стороны.

Первый страж сидел на лаве напротив, глава стражи опирался о свой стол. Двое вмиг встали, не веря собственным ушам.

— Сиятельная, — подошёл к ней глава, начав так, словно хотел кротко усмирить безумную, — но он уйдёт и продолжит воровать у других. Мы ведь этого не можем допустить, правда?

Но Миланэ лишь взмахнула ладонью прочь, потом скрестила руки, заложив лапу за лапу.

— А пусть ворует. Не сворует всего, не наворуется, — усмехнулась с презрением. — Те, у кого отберёт, рано или поздно обретут снова и не вспомнят о нём, ибо у них будет то, что причитается. Он же, сколько бы не отобрал, ничего не получит — песок сквозь пальцы будет сочиться, только так. Глупый и шелудивый, он снова попадется на своём воровстве, его более никто не пощадит.

— Такие недостойны ходить по земле. Ловишь их, ловишь… Это неправильно.

— Пусть так. Но его мать и отец полагали по-иному, они дали взглянуть на этот мир. Его же кто-то взрастил, кто-то смотрел на него с надеждой. Будем же иметь уважение к этому. Я львица, мне ведомо, что дать жизнь много трудней, чем отобрать её.

Указала на него всеми пальцами, вытянув когти и склонив голову; камушки-хризолиты на подвесках серьг засверкали от случайных лучей солнца.

— Ты — не Сунг. Не смотри на меня, не подходи ко мне, — так запретила ему. — Ты — не сын своего отца. Так тебе говорит Ашаи-Китрах. Ты купил свою жизнь за семнадцать тысяч восемьсот ворованных империалов. Можешь возгордиться своей ценой. Дорогого стоишь.

Юный лев уже вовсю плакал, сполна чувствуя страдание в безжалостном мире.

— Не хочу так жить! Не будут так жить! Не давай им денег, я украл деньги! Я сын своего отца! — пытался оправдаться он хоть чем-то.

Удивилась Миланэ:

— Не оставлять деньги? Ты отказываешься от моей милости?

— Не оставлять! Я украл! Я!

— Ты отправишься на каторгу либо умрёшь в таком случае, — нахмурилась, причём левый глаз сделался мрачнее правого.

— Я лучше умру! Я сын своего отца! И матери тоже!

— Как хочешь. Ты выбрал свою судьбу.

Без всяких сомнений Миланэ взяла перо, обмакнула его в страшную ёмкость, отдалённо напоминавшую чернильницу, и споро принялась писать своё обращение к стражам и просекутору о покушении на собственность Ашаи. Подкреплённое стампом, такое обращение — грозный документ, а не кусок бумажки; согласно законам Империи и привилегии доверия сестринства Ашаи-Китрах, судья может даже не вызывать Ашаи для разбирательств на суд, достаточно её письменных заверений.