Снохождение

mso

Свесившись с кровати к её лапам, поднял ткань и подал ей.

Страшно хотелось дотронуться к её лодыжке, бедру, животу или талии, но он побоялся какой-либо пошлостью либо непонятностью разрушить хрупкое равновесие момента.

— Ваалу-Миланэ, ты прекрасна.

Ничего не ответив, она завернулась в ткань и открыла шкаф.

Устав ждать ответа, снова разлёгся на кровати, умостив голову на скрещенные на затылке руки.

— Правда? — вдруг спросила она, небрежно бросив свиру на другую кровать.

— Да. Истинная правда.

— Приятно.

Миланэ достала чистую, белую-белую шемизу из скатки, покосилась на него, взгрустнула от наличия непонятного, крошечного синего пятнышка на изнанке подола.

— Отвернись.

— Ты стесняешься? — Хайдарр казался удивлённым.

— Отвернись, я прошу.

Что он и сделал.

Облачившись в шемизу, Миланэ хорошенько осмотрелась, расправила ненужные и некрасивые складки (хотя тщетно), посмотрела на Хайдарра. Гляди же, послушный, не смотрит, к стенке отвернулся. И правильно делает, в дорожном одеянии нет ничего красивого, да и одеваться — не раздеваться. Хотя… Как сказать.

«Не люблю, когда смотрят, как одеваюсь. Ох, предки мои, какой у него шрам на спине. Надо будет спросить, ай нет, не буду спрашивать, ещё обидится или ему неприятно вспоминать, у меня бы спрашивали о чём-то подобном я бы обиделась, но у львов оно иначе конечно, ну да ладно пусть это будет тайной».

Застегнула ремень. Чуть потуже, чтобы осанка. Вот так. Из ящика в столе: сирна, стамп. Шнур стампа: раз-два-три. Бессознательно проверила: держится ли?

Браслет — это легко. Серьги — тоже.

Ну комната без зеркал, ну не издевательство ли?

— Но всё равно ты плохой. Хитрец и негодяй, — подошла к нему, постукивая коготками лап по полу.

— За что меня так? — обернулся он, поняв, что уже можно смотреть сколько хочешь.

— Тебе скажи. Не скажу, — вильнула хвостом Миланэ.

Он засмеялся и взлохматил гриву.

— Кое-кто тоже плохо себя вёл. Вот.

Она не сразу посмотрела на него, вместо этого выглядывая в окно; Хайдарр, как выяснилось, показывал тёмно-красные пятнышки на плече.

— Кто-то кусался. И у кого это такие остренькие зубки? — смешливо спросил он и начал играть в руке её ночнушкой.

Признаться, Миланэ не помнила, чтобы она кусалась. Как ни странно, она вообще мало что помнила из тех мгновений, хотя нельзя сказать, чтобы было сверхъестественно хорошо. Нет, он неплох, самое главное — сильный, без этого манерничанья и несмелости, всё по-самцовому, как надо, только всё очень быстро, хотя и несколько раз, три или четыре, чуть ли не подряд, даже встать не отпускал, жадно-алчный, ну это можно понять.

— Я тебя так искусала? — навострила Миланэ уши.

— Думал, ты меня прямо тут и съешь. Несильно расцарапала — спасибо и на том, — он снова лёг на спину, заложив руки за голову; ночную рубашку разместил прямо у себя на груди и шее, укрывшись ею, как одеялом.

Присела на кровать.

— Перевернись, пожалуйста. Дай погляжу.

— Да будет тебе. Чего там смотреть, — смешливо запротестовал.

— Прости. Я не хотела так сильно.

— Да забудь, — засмеялся он, уткнувшись в подушку.

Вместо ответа она начала поглаживать его по гриве, закрыв глаза (это всегда помогает лучше чувствовать); на миг отвлёкшись, быстро сняла кольцо и браслет, взяла со стола бутылочку со смесью масел, привычно растёрла масло между ладонями, длинные пальцы разгладили друг дружку и вкрадчиво коснулись его спины.

«Жаль мы не в термах а то сейчас бы совсем растаял, я бы его довела до ума, ах, шрам этот, наверное от меча или чего-то подобного военного острого опасного, кошмар какой, кто-то пытался убить и не убил, и слава предкам ведь такой славный лев мог бы погибнуть, а так он жив, хороший, нет я к нему так себе, без особой страсти, да какой страсти, просто так отношусь, нельзя сказать что невесть как отношусь, но он мне симпатичен… Да. Что-то есть в нём такое, простое и бесхитростное, чисто львиное и настоящее, что я люблю, а не люблю всех этих увиливателей-мечтателей, шакал бы их всех побрал, вроде красив собой и красив душой но внутри ни характера ни воли ни движения, простого желания и того мало, словно за него всё надо делать, дурни и несмельцы эдакие бывают, говорят их со временем всё больше и больше. Да ладно, я-то Ашаи, за мной самец всегда увильнёт, я свободна, а что делать простым львицам ума не приложу, вот вышла ведь замуж сестрёнка моя да за такого бессильного, ни то ни сё, как там она скоро её увижу… Какая у него тугая спина и все эти мускулы вокруг неё, наверное, от постоянных нагрузок, несчастный, не знает покоя от всех этих самцовых безумств, сражений и войн… Надо будет его спросить, продолжает ли ненавидеть Ашаи, но нет это будет глупость несусветная, не вздумай спрашивать, лучше просто постараться учуять эмпатией, да и он не ненавидел сестринство на самом деле, просто накрутил себе какое-то предубеждение да и сестру его Ашаи-Китрах забрали, а такое всегда больно… Да и он прав, Вестающая в паланкине это как-то немного пошло, как ни крути, хоть у них и непростая жизнь но тем не менее, а об этой Ваалу-Мессали нужно запомнить, постараюсь выяснить что за это за особа такая, вдруг кто чего о ней слышал… Кровь моя, как же повторился вчерашний сон тёплого дня, почти точь-в-точь, но как так может быть, нельзя назвать это ни сновидением, ни визионерством да предсказанием, как-то вспыхнули во мне силы и выдали нечто эдакое непонятное… Нужно будет поспрашивать ненавязчиво наставниц да посоветоваться с кем-то, вдруг кто что подскажет, что это было за дневной сон наяву, хотя какая разница в самом-то деле… Наверное, такой вот внезапный вид сновидения, ну или снохождения если говорить по-старому, как Малиэль, что тут удивительного, Ашаи вообще должна быть научена ничему не удивляться, да-да, спрошу-ка я у наставницы Хильзари перво-наперво, она неплохая сновидица я-то знаю хоть и скрывается зачем-то, Ваал мой, до чего все мы докатились уже стыдно быть хорошей сновидящей, мол это только для Вестающих, не тратьте своё время понапрасну есть ещё куча даров, служений и умений вам назначенных ля-ля-ля, хотя идея не ахти, ведь Хильзари тут же напичкает меня всякой патетикой мол, перед Приятием тебе Ваал посылает видения и знаки о той растущей силе, что Он тебе дарует, и так далее и тому подобное…».

Тело Хайдарра совершенно растаяло от вкрадчивых и очень нежных ладоней Миланэ.

— Львицы говорят, — рассёк тишину её тихий голос, — если не упомнишь, как было, так значит лев — хороший любовник.

— Да ладно, — сказал он глухо, но таким самодовольным тоном, что Миланэ невольно улыбнулась. — Проклятье, как ты это делаешь?

Она волною провела ладонь от его затылка до основания хвоста, а потом легонько пристукнула ладонями по плечам. Всё. Ей не жаль ещё, но пора уж.

Хайдарр, чуть пожелав, сонно поднял голову и посмотрел на светлое утреннее окно. Внутри него словно разжался тугой стальной стержень воли, и он весьма быстро поднялся, и как-то хищно отдёрнул занавеску и выглянул наружу, пригнувшись, словно спал не в постоялом дворе посреди Империи, а очнулся от краткого сна в осаждённой злейшими врагами цитадели.

Миланэ начала аккуратно и неспешно укладывать вещи в скатку. Она успела уложить сущие пустяки и лишь повернулась к шкафу, чтобы глянуть, не забылось ли что, как он уж был полностью одет и даже подпоясан, только меч продолжал сиротливо валяться у другой кровати, которая в эту ночь никому не понадобилась, кроме покоящихся на ней вещей.

— Так, Хайдарр, пора уходить, — вежливо, но настойчиво молвила Ваалу-Миланэ-Белсарра.

— Тогда пошли.

— Нет, — ребро её левой ладони рассекло воздух перед ним, — ты сначала выйди и подходи к дилижансу.

— Стесняешься со мной выходить?

Почувствовала настоящую обиду.

— Нет, не стесняюсь, — как можно убедительней молвила. — Но так требуют приличия. Лучше выйди первым, — и отвернулась к окну, приложив тонкие пальцы к щеке.

Взял меч и начал выходить.

— Вообще, никогда так не думай, и будешь иметь успех у львиц. Ты можешь.

— Как не думать?

— Вроде этого самого: «…стесняешься со мной выходить». Ты должен быть уверен в себе по самые уши, даже если она — дочь Императора, — Миланэ обернулась к нему на миг, а потом вернулась к созерцанию вида за окном. — Даже мысли не допускай, что она может стесняться с тобой куда-то пойти.