Снохождение
Шрифт:
— Я — реалист, — бряцнул оружием, подцепив ножны к поясу.
— Дурак ты. Зачем нам реалисты? Нам нужны самцы, — вдруг подошла и игриво толкнула его бедром.
Он начал льнуть к ней в поиске нежности, но Миланэ скрестила руки перед собою, ладонями вверх к нему, отвернулась: не слишком сильно, чтобы не причинить обиды, но и не слишком слабо, чтобы не воспринял как игру.
— Хайдарр… всё… Всё. У нас было наше время.
В коридоре кто-то начал противно трезвонить в колокольчик.
— Я тебе потом всё скажу, — сказал он охрипшим голосом.
— Говори сейчас, — кивнула, мол, говори что хочешь.
Посмотрел
— Нет, я должен обдумать. Я не могу сказать абы что и не умею говорить так, как ты, сходу… До Сармана ещё есть время. Позже.
Он тут же вышел, прихлопнув дверью, и Миланэ осталась в одиночестве.
Некоторое, кратенькое время она занималась тем, что проверяла и перепроверяла, всё ли взяла, ничего ли не забыла. Была с нею эта привычка, больше схожая на манию: всё ли при себе, ничего ли не утеряно. Вынула кошель из сумки, зачем-то подержала его на весу, попробовала тяжесть. Поставила на стол, села, облокотившись о него, сложила ладони вместе и спрятала в них лицо. Миланэ чувствовала, как дыхание струится сквозь пальцы; концентрация на дыхании — одно из упражнений, оно полезно во множестве самых разных случаев.
На улице кто-то бряцал ведром, смеялся, лилась какая-то жидкость.
Открыла глаза, посмотрела на стол свежим взглядом. Грязную чернильницу, дощечку для написания и перья она сколь возможно аккуратно сложила у краешка стола; это было жалким извинением — скатерть и пол оказались замараны хуже некуда. Ах, вот что — бумагу с цитатой-то забыла. Сложив вдвое, небрежно сунула в сумку.
В дверь осторожно постучали.
— Входите, прошу.
— Сиятельная видящая Ваала, экипаж скоро будет отъезжать, — это горничная.
— Уже иду. Благодарность львице.
За письменные принадлежности и уборку Миланэ отдала пятьдесят империалов, хотя сонная хастисса ни за что не хотела их брать.
Вышла на крыльцо и даже не успела осмотреться, как подбежал извозчий, сумбурно пожелал красивого утра и впихнул её вещи в дилижанс, чтобы сиятельная не вздумала ещё тут задерживаться.
Погода — точь-в-точь, как вчера. Лишь появился первый пух тополей.
Львица-мать с дочерью избегали смотреть на Миланэ. Фуй, стыд-позор, ох уж эти Ашаи-Китрах. Нотар, который, наверное, тоже спал в комнате рядом, теперь сидел напротив Миланэ и плохо старался скрыть свой шальной-несбыточный интерес, предаваясь каким-то фантазиям. Марионеточный мастер всё так же сидел, согбенный, лишь ящика не было на коленях. Подросток в капюшоне ещё поболее зарылся в свой угол, никак не желая участвовать в жизни маленького общества. К этому обществу, кстати, подсел восьмой: толстый лев с грустной, осунувшейся мордой; Миланэ поняла по одежде (поношенный халат непонятного цвета) и виду (усталость вместе с равнодушием к окружающим), что он либо счетовод, либо очень мелкий чиновник, на котором покоится всякая нудная, пыльная работа.
Хайдарр в этот день был совсем другим, нежели вчера, и сыпал штуками, рассказывал различные (интересные и не очень) истории; без жестоких подробностей, нецензурщины, с весельем описывал какие-то сражения и всякие военные дела; в лице чиновника он нашёл хоть какого-то собеседника, так как тот тоже служил в Легате, правда, невесть когда давно, лишь по обязанности, и только полтора года; тем не менее, у них нашлась общая тема для беседы, и Миланэ пришлось без особого интереса слушать их болтовню, а потом она погрузилась в созерцание пейзажей за окном. Когда, давно уж после полудня, замелькали усадьбы Сармана и вдалеке явился в мечтательной дымке Мараманарский холм, Миланэ воспрянула настроением и оживилась. Начинается почти родная земля, вторая родина, которую она знает очень хорошо.
Верно, даже лучше, чем свою истинную родину.
Хотя…
Сейчас будет пост стражи, через который проходит почти весь въездной и выездной транспорт. Сарман — город богатый, город для отдыха, оздоровления: здесь полно зелёных аллей и лесов, минеральных источников, всяческих магазинов, лечебниц и терм, домов отдыха, и один тайный-всем-явный бордель, только очень пристойный и дорогой, вежливые стражники, чистые улицы, дома не более чем в три этажа и почти нет всяких «нежелательных особ», как здесь благочинно называют ворюг, пьянчуг, разбойников, любителей всяких подпольных игр и бойцовых сборищ, нищих и всяких прочих. Совсем рядом, в пятнадцати льенах, есть дисципларий Ашаи-Китрах, Сидна, один из крупнейших центров медицины во всей Империи и средоточие жизни жриц Ваала. Говорят, там разве что мёртвых не воскрешают, а так можно вылечиться от чего угодно, да-да.
Стража остановила дилижанс. Такой экипаж они не могут пропустить.
— Доброго всем дня, — казённо молвил стражник, просовывая любопытную голову с коротко подстриженной гривой. Резкое движение, дилижанс качнулся, и вот одной лапой он уже внутри. Хайдарр без утайки скривился: как и все настоящие воины, терпеть не мог стражу. Но тот, мгновенно оценив всех путешественников, сконцентрировался лишь на одном.
— Тааак… Попрошу выйти.
Подросток упорно делал вид, что смотрит в окно, но стражник без особых церемоний подёргал его за рукав.
— Он со мной, — внезапно заявила Ваалу-Миланэ.
Опытный страж равнодушно вздохнул:
— Зачем сиятельная дисциплара выгораживает его?
Близость дисциплария делает своё дело. Местные стражи отлично знают, кто есть кто, и прекрасно различают учениц-сталл от учениц-дисциплар, учениц-дисциплар от сестёр, сестёр от старших сестёр-сестрин, свободных Ашаи от тех, кто учился в дисципларии, и так далее.
— Настроение хорошее.
Чего врать-то.
— Пусть слышащая Ваала согласится — это не повод.
— Будет вам. Найдите милосердие, найдите в сердце огонь общности Сунгов. Он едет с нами прямо из Марны. Милый, только молчаливый.
— А едет куда?
— В Дэнэнаи, — подал голос подросток.
— Куда именно?
— Какая разница? Я свободный гражданин, еду, куда хочу.
— Ну-ка, свободный гражданин, выходи-ка сюда.
— Я же попросила, — настойчиво молвила Миланэ.
— Пусть меня простит слышащая Ваала, но моя служба — досматривать особ, что вызывают подозрения. И я её должен исполнять.
— Чего в нём подозрительного? Да, одет бедно. Да, худой, без лоска. Но он — добрый Сунг. Ты ведь добрый Сунг?
— Да, сиятельная, прекрасная Ашаи. Да. Я — честный, хоть и беден. Еду к больной тётушке…
— Я настаиваю, — твёрдо заявила Миланэ.
— Прошу простить… Формальность. Мы должны соблюсти формальность.
Страж небрежным жестом пригласил подростка выйти из экипажа. Тот вышел, тоскливо оглядываясь.
— От крысы, не отстанут от дитяти, — начал подниматься Хайдарр.