Сны Тома Сойера
Шрифт:
Ребекка села за туалетный столик, нетерпеливо поерзав попкой, чтобы точно попасть в углубление кресла. Она давно уже не пользовалась ни румянами, ни помадой, поэтому вещества в баночках немного подсохли. Гек должен был увидеть ее красивой и ароматной, чтобы вспомнить образ той Ребекки Сойер, какой она была десять лет назад, когда он уезжал в Россию, или даже той Бекки Течер, сорок лет назад, когда они лишили друг друга невинности.
Ребекке казалось, что она не ходит, а чуточку летит, едва касаясь пола, как балерина или ангел: она не чувствовала себя молодой и упругой, она не чувствовала себя даже женщиной, слово, которое поднимало ее над полом, было — невеста.
Она порылась в своем сундучке и на самом дне нашла платье. Это было лучшее ее платье, единственное, не проданное в годы нужды, платье, с которым она ни за что не согласилась бы расстаться, так как оно было нужно для одного особого, одного очень важного события… Ребекка не могла вспомнить, для какого именно события она берегла это платье и почему спрятала на самое дно сундука, пересыпав нафталином, в плотный кожаный мешочек, вместе с кружевным чепчиком и белыми бальными туфельками.
О, это было платье! Очень простое батистовое платье, серое, с виду ничем не примечательное, но весьма любопытное для знатока: уж он-то бы понял, что значит и за какие деньги приобретается эта простота. Натянув материю на ладонь, он бы сразу понял, что отрез прибыл из Индии, а щелкнув пальцем по ничем не примечательной пуговице, уж точно присвистнул от удивления: не слоновая кость, переплывшая всего лишь океан, но переплывший время бивень мамонта… Только вот Томас Сойер знатоком не был и, в период распродажи всего, вплоть до исподнего, не обратил внимания на невзрачную серую тряпку.
В платье, кружевном чепчике и бальных туфельках уселась Ребекка у окна, подперев голову рукой. Ей нетерпелось и ерзалось, взгляд подметал улицу, надеясь наткнуться в ее перспективе на желанное облачко пыли: казалось, она видела маленького смешного дворника вдали — в желтой дорожной безрукавке он лихо махал метлой, расчищая путь ее мечте и счастью.
Они с Геком безусловно поженятся через год, когда формально закончится траур, потому что всю жизнь любили друг друга, и единственным препятствием между ними, таким запретным забором, был Том. Забор этот, правда, был не глухой, в нем находились щелочки, тайные солнечные просветы, но теперь он и вовсе повалился, гнилой, оставив после себя лишь щелочки, на весь горизонт раскрывшиеся щелочки…
Мальчишка-газетчик пробежал по улице туда и обратно, что-то вопя. В их захолустье он появлялся один раз в сутки, и жители, те, которым жалко было расставаться с никелем, открывали окна и прислушивались к новостям, репетируя будущее радио.
Какое-то знакомое слово дошло до ее понимания, когда голос сорванца уже затихал. Это слово было очень хорошим и теплым, и оно совсем недавно вертелось у нее в голове… Ну конечно же — «Титаник!»
Ребекка увидела соседей, булочника и говновоза, мистера Бобчина и мистера Добельмана: они о чем-то возбужденно спорили, жестикулируя, словно макаронники на бейсбольном матче… Ну, да, конечно! Как она сразу не догадалась: значит, пароход и вправду, как предполагал Гек, побил рекорд скорости и завоевал Голубую Ленту Атлантики — вот о чем сегодня во всю трубят газеты…
И тут, как бы в подтверждение ее мыслей, прямо под окном, прикрываясь от солнца шелковыми зонтами, прошли две пожилые дамы. Ребекка узнала миссис Бониклайдер и миссис Болеклолик, соседок, больших охотниц до сплетен и новостей.
— Что вы говорите! Тот самый «Титаник»?! — воскликнула миссис Болеклолик.
— О да! — с живостью ответила миссис Бониклайдер. — «Титаник» и есть.
Казалось, весь мир теперь на ее стороне: все только и говорят, что о «Титанике», как если бы это не к ней, а к ним спешит на крыльях любви улыбающийся Гек.
Голубая лента Атлантики
Ребекка нашла ее в одной из старых шкатулок, той, что была инкрустирована ракушками с Карибского моря, и с незабытой ловкостью вплела себе в волосы, завязав сзади огромным бантом, будто поставила последний штрих. Неожиданно оказалось, что голубое ей очень даже к лицу…
— И подмышками ты теперь седая, — с притворной грустью вздохнула она своему отражению.
Теперь уже полностью готовая, как хорошо пропеченная рождественская индюшка, — в платье, белых туфельках, чепчике и ленте, кокетливо выглядывавшей из под чепчика, она сидела у окна, ждала и смотрела, теребила двумя пальцами свою голубую ленту, скучала, улыбалась, смотрела и ждала.
Так матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига, кораблекрушением выброшенный на берег, скучает и томится, но тем не менее, уверенно прислушивается к ропоту волн и всматривается в ясную даль: не мелькнет ли там, на ровной черте, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
Бибика
Сначала она увидела черную точку, затем — темное пятнышко. Ребекке показалось, что это какое-то страшное насекомое ползет сверху вниз по стеклу… Но это был именно он — автомобиль.
Чуть не раздавив одуванчикового дворника, который, слишком прытко для взрослого отскочил в сторону, крупный лиловый автомобиль, чадя, клаксоня, скрипя и припукивая, затормозил напротив, и с его подножки соскочил — в кожаном шлеме, лайковых галифе, в больших темных очках — Гек.
Легко, словно балерина, Ребекка сбежала в своих тапочках с крыльца, бросилась и прильнула, плача и смеясь…
— Ну-ну, — похлопал ее Гек по спине, почему-то отодвигая на дистанцию вальса.
— Что ты, Гек! Теперь нам больше никто…
— А ты выросла, Бекки, — сказал Гек и как-то странно, напряженно посмотрел на нее. — Или это я сам — уменьшился?
Гек был смугл и сед, мускулист и поджар. В какой-то момент Ребекке показалось, что она спит, все еще спит, сложив ладони лодочкой на своей швейной машинке: ведь не может быть так, что Гек остался таким молодым и крепким, в то время как они с Томом превратились в старые развалины, причем, Том — так и вообще умер…
— А у нас в России все такие, — весело сказал Гек. — Чистый воздух, здоровая пища. Старики хорошо сохраняются в этих условиях… Как китайские мумии.
— О-о, Гек! — Ребекка энергично закивала головой. — Конечно же — китайские! Я ведь всю ночь сегодня только и думала — о мумиях. — Она вдруг сонно посмотрела себе под ноги и повторила заплетающимся языком:
— О мумиях…
Стая мальчишек, бежавших по улице за автомобилем, наконец, подтянулась. Ребекка вздрогнула: ей почудилось, что в стае крутятся, как ни в чем не бывало — маленькие Чук и Гек…
— Вот это, — сказал большой, нынешний Гек, — новый автомобиль мистера Томаса Сойера. «Руссо-балт» — называется. Ты представить себе не можешь, Бекки! Одиннадцать лошадиных сил. Стальная рама. Герметичный салон.