Сны Тома Сойера
Шрифт:
Кончено. Вокруг обломки, масляные пятна, пустые бутылки, тряпье, гандоны. Тонущие цепляются друг за друга, кричат, хватаясь даже за самого Тома… Он сворачивает цейсовский объектив, зачехляет камеру и просыпается. И тут же начинает шарить по своему клетчатому пледу, в поисках камеры, пленки, в поисках денег, которые эта пленка могла бы ему принести, но руки натыкаются только на клетчатый плед, мокрый, вероятно, от той же ледяной океанской воды… И, окончательно проснувшись, Том жалобно и тихо воет.
Вновь европейские вести
— Том!
— Судно, Бекки, судно. Корабли бывают только военные. Ну-ка, дай взглянуть. Или, лучше, прочти. Хотел бы я знать, сколько стоит такая телеграмма? Неплохо же подзаработал за океаном старина Гек…
Волнуясь и дрожа телеграммой в руках, Бекки торжественно прочла:
— Санкт-Петербург, Мизура, Томасу Сойеру. Удалось уладить отправку груза трюме корабля. Груз не говорю. Сюрприз и подарок. Гекльберри Финн. Лондон.
— Вот видишь! — торжествуя, воскликнула Ребекка, — Корабля — пишет. Гек врать не будет, факт!
— Корабля, бля… — пробурчал Том. — Это, значит, подарок. Большой такой… Что бы это могло быть?
— Наверное, это какая-нибудь огромная бочка. Может, это такая большая бочка русского меда, или русской клюквы, селедки…
— Или огурцов, или сбитня, или всего вперемешку…
— Вдруг это какое-нибудь особое кресло-каталка?
— Или качалка… Именно! Такая самодвижущаяся каталка. Я понял, что это такое. Ребекка, это — автомобиль!
Супруга покрутила пальцем у лба:
— Ты знаешь, глупый, сколько стоит автомобиль?
— Мне ль не знать? Значит, так ему подфартило в этой Азии.
— Да, но не настолько же, чтобы купить автомобиль, тем более — дарить его кому попало.
— Это я — кому попало? — Том вдруг схватил свою палку и коротко, но чувствительно огрел жену по хребту.
Взвизгнув, Ребекка отскочила прочь:
— Ну, погоди у меня! Следующий раз я тебе твои ссанки-сранки вот как постираю. Голым теперь будешь сидеть. Ничего, — пробурчала она как бы про себя, — Недолго уже осталось.
— Как так — недолго осталось? — встрепенулся Том. — Что ты хочешь сказать?
— Да ничего страшного, дорогой. Вот приедет Гек, и ты увидишь — все изменится, — сказала Ребекка, опустив глаза, и быстро вышла из комнаты.
— Бекки! — криком остановил ее Том уже на лестнице. — У нас что — совсем уже нет денег?
— Совсем, Том. Даже на соль — нет.
— А что — Дядя Сэм в этом месяце не прислал нам денег? — взмутился Том.
— В этом месяце, — тихо и зло сказала Ребекка, — исполнится два года, как дядя Сэм умер. И не притворяйся больше, что ты об этом не помнишь, Томас Сойер.
— Я не притворяюсь, Бекки, я правда забыл. Теперь вспомнил. Сэм умер в год кометы. А комета предсказывает войну. И если Сэм предсказал комету, то значит, Сэм предсказал и войну. То есть, если начнется война, то Сэм в ней и виноват. Я все вспомнил, Бекки.
Том тяжело задумался, грызя дужку своих черепаховых очков. Он сидел неподвижно довольно долгое время и, наконец, как-то
Сон Тома Сойера
Это был жуткий, удивительный каскад неисполненных желаний, несбывшихся надежд.
Ему приснилось, что Гек действительно купил автомобиль, и вот Том, счастливый, часто попукивая грушей, едет по городу, и все оглядываются на него, затем он выруливает за окраину, стремительно мчит по шоссе, и вьется за ним его длинный голубой шарф… Но вдруг мотор начинает чихать, глохнет, машина останавливается… Том вылезает, морщась, обходит свою большую машину, открывает капот…
Но что это? Ужас, он не верит своим глазам! Вместо мотора под капотом сидит скорчившийся Джим, он чихает, простирает руки, просит пить… Ужас охватывает Тома, так как он вспоминает, что старина Джим давно умер. Том бежит по шоссе, часто оглядываясь, машина захлопывает капот и, медленно разгоняясь, движется за ним…
В такие моменты обычно просыпаешься, но Том продолжает спать, только попав в другой, еще более далекий сон.
Ему снится, что он опять отправился на поиски клада, но клад на сей раз необычен: он не спрятан глубоко под землей, как большинство нормальных кладов, а лежит, запертый в сейфе, в одном из городских банков. Чтобы добыть его, Том надевает на голову черную маску, за пояс сует кольт… Ему кажется, что он делает что-то не то, не просто ищет клад, и ищет его как-то не так, и вовсе он не кладоискатель, а кто-то другой, только он никак не может вспомнить — кто… Том взламывает запор на решетчатой двери, открывает цифровой замок сейфа, тянет тяжелую стальную дверь…
Но что это? О, ужас! Вместо обещанного сундучка в сейфе лежит голова Джима, и даже не лежит, а стоит на перерубленной шее, в луже запекшейся крови, мало того, голова эта раскрывает глаза и говорит глухим голосом:
— Хочешь немного моего дерьма, Томми?
Что это? О чем это он? Откуда у головы может быть дерьмо, если у нее нет жопы?
Сорвав свою жалкую маску и бросив оружие, Том скатывается по лестнице, распахивает дверь, надеясь увидеть за ней заветное кресло-качалку, но кошмар неумолимо продолжается…
Ему снится, что они опять втроем на острове: Том, Гек и Джим. Они лежат на песке, обсуждая план предстоящего похода, слышен шум прибоя, в руках у каждого маленькая бутылочка золотистого эля… Мертвый Джим берет в руку раковину, тычет в нее пальцем, объясняя, что на тайном языке вуду такая раковина означает сердце и означает смерть, именно так, два в одном — сердце и смерть… Джим подносит раковину к своему мертвому уху, слушает и вдруг с отвращением отбрасывает раковину прочь.