Сны Тома Сойера
Шрифт:
— Гек, я хочу сказать…
— О, я знаю, что ты хочешь сказать. Молчи! Это подарок друга и больше ничего.
— Гек, но Том сейчас…
— До тридцати миль в час! Это много, Бекки. Ты и не представляешь: перевезти эту колымагу в трюме стоило чуть ли не столько же, что и… Ну, это уже мои проблемы.
— Гек! — со слезами воскликнула Ребекка.
— Только ты… Ты обязательно вымой его внутри. Хорошенько вымой, с песочком! Я тебе сейчас такое расскажу… Или нет. Это не для дамских ушей, — Гек оглянулся на автомобиль, вокруг уж начала собираться
— Но это не единственный сюрприз, Бекки! — вдруг просиял Гек. — Эй, вы, там! Отойдите от двери. Самый мой главный сюрприз находится внутри…
Гек подскочил к автомобилю и картинным жестом фокусника распахнул дверь. Ребекка заглянула внутрь: ноги ее подкосились. Внутри, в мягкой кожаной темноте угадывались смутные и срамные, розовые и белые, луковые и капустные формы… Там сидела женщина.
— Прошу любить жаловать, дорогая Бекки. Это — моя жена. Наталья, выходи!
— Я посидеть в машине, — донесся низкий иностранный голос из темноты.
Дама в автомобиле
— В машине, в машине, — повторяла Ребекка. — Что за слово! Фу, какая вульгарная!
— Why do not You stand and go upstairs dear me wife? — обратился Гек к той, что сидела внутри, наверное, на ломаном русском.
— Eby svoya mummy vzad! — любезным голосом ответила пассажирка, и Ребекка с удивлением и ужасом поняла только одно ее слово — Мумия.
— Мумия! — вздрогнула она, и внезапно перед ней раскрылся весь ужас ее положения, будто она заглянула в яму, глубокую черную яму, где сидит огромная лягушка, и эта лягушка или даже жаба, которая сидит и дышит на дне ямы, и есть — ее смерть.
— Мистер Финн! — подал голос кто-то из толпы зевак. — Неужели это всё правда, что пишут газеты?
— Если вы про «Титаник», любезнейший, то да — сущая правда.
— Ну и везет же вам, мистер Финн! — завистливо отозвался тот же голос, и Ребекка узнала приказчика из бакалейной лавки, юношу долговязого и прыщавого, который будет служить в этой лавке еще лет десять-пятнадцать, скопит небольшой капитал, откроет свою собственную лавочку, передаст дело сыну, а потом умрет году в 1958-м, изрядно и скучно пожив на свете, и в жизни его ничего не произойдет, и ничего он из этой своей жизни не запомнит…
— А как же! — бодро согласился Гек. — Однажды нам с Томом крепко повезло, раз и навсегда, я считаю, в тот самый момент, когда у коляски мистера Сэмюеля Клеменса отвалилось колесо…
Ребекка тайком разглядывала женщину, которая заняла ее место. Ее черты с каждой минутой все четче проступали из темноты кабины, будто таяла муть на запотевшем стекле… Она была дородная, дебелая, с большими ногами и плоским рябым лицом. Единственное, чего нельзя было у нее отнять, по крайней мере, сразу, — так это ее молодость.
— Если бы у него не отвалилось
— Soon who a toy puddle vzad! — улыбчиво проворковала дама, воркунья, которая сидела в автомобиле.
Реальность мрачнее сна
— Гек! С Томом случилось ужасное несчастье! — выкрикнула Ребекка, как только они переступили порог дома.
— Что, опять запил? — проворчал Гек через плечо, проворно взбегая по лестнице.
— Он умер, Гек! Я убила его!
— Что? Какое еще белье? Он так и мочится под себя? Не вылечила? — сказал Гек, толкая дверь.
За дверью была тишина. Ребекка вошла. Том, как и прежде, сидел в кресле, опустив голову. Гек стоял перед ним, теребя в руках свой кожаный шлем.
— Гек, — сказала Ребекка, — ты видишь: он умер.
— Хуюмер, — внятно произнес Том.
Он поднял голову и улыбнулся. В тот же миг Ребекка очнулась на полу…
Пол был подернут плесенью, прямо перед глазами, поблескивая, о чем-то важном беседовали две мокрицы, быстро шел мимо ее щеки, как мимо высокой трещиноватой стены, серый могильный паук… Видение исчезло, сменившись внимательным лицом Гека. Ребекка повела глазами. Она лежала на полу, но не в чулане, как показалось сначала: рядом с мокрицами, пауками, медным ведерком и разбитой склянкой спорамина. Нет, она была в кабинете, и Гек осторожно помог ей подняться на ноги.
— Испугалась, бедняжка, что я умер, — насмешливо сказал Том.
— Ты и вправду выглядишь довольно страшным, дружище.
— Конечно. Бекки уже несколько месяцев травит меня селитрой.
— Да ну?
— Ага. Она добавляет селитру мне в соль. А сегодня утром толкла на кухне спорамин. Потом занялась вуду, как негры: вылепила мою куклу и колола ее иглой.
— Чем бы дитя ни тешилось…
— Вот-вот. И глазами еще хлопает.
Ребекка стояла, вся красная, недоуменно оглядываясь по сторонам.
— О чем ты, Том? Я не понима…
— Еще голубую ленту на свой веник повязала.
— Ленту эту, — строго обернулся Гек, — ты сейчас же сними.
— Тебе не нравится… — пролепетала Ребекка, и пальцы ее покорно принялись развязывать узел.
— Потому что «Титаник» не взял никакой ленты — ни голубой, ни зеленой, ни серобуромалиновой.
— Как это не взял? — возмутился Том. — Ты же телеграфировал с борта. Мы так надеялись…
Ребекка наконец справилась с узлом и вытащила ленту. Волосы с шорохом рассыпались по плечам.