Сны Тома Сойера
Шрифт:
Ребекка хранила спорамин в чулане, на самой верхней полке, поэтому ей пришлось подставить скамеечку, чтобы взобраться туда и достать. Склянка стояла в углу, заваленная связками чеснока, прячась не от каких-либо посторонних глаз, которых здесь давно уже не было, а от самой Ребекки Сойер. Как ни гляди, а спорамин был самым настоящим грехом, в то время как селитра, подаваемая на стол незаметно, к тому ж, вместе с солью, даже как бы и не елась впрямую… Ребекка не могла объяснить себе этого, но сердцем чувствовала, что и по-христиански, и по-человечески
Нога соскользнула с заплесневелой доски, и Ребекка растянулась на полу. Пол в чулане был также подернут плесенью, прямо перед глазами, поблескивая, о чем-то важном беседовали две мокрицы, быстро шел мимо ее щеки, как мимо высокой трещиноватой стены, серый могильный паук… Мелькнула коварная мысль: вдруг склянка разбилась, и тогда ей не надо будет… Нет. Склянка лишь спряталась за медным ведерком с метлой.
Вся эта грязь и слизь развелись давно — с тех самых пор, как пришлось продать служанку, которая знала старинные негритянские заклинания и умела заговаривать плесень, пауков, тараканов. Она умела заговаривать кур в курятнике и бобы в огороде, когда еще были куры и когда Сойеры могли себе позволить эту роскошь — выращивать бобы. Она умела лечить болезни, вылепив из глины куклу…
Ребекка поправила резинку чулка, рука задела шуршавую телеграмму.
— Голубая лента Атлантики, — вздохнула она вслух. — И все-таки корабль, а никакое не судно…
Войдя на кухню, Ребекка принялась готовить пилюлю. Она высыпала несколько крахмальных облаток на ладонь, таких желтеньких, в которых Том принимал снотворное, и на всякий случай заполнила порошком две штуки. Присев на лавку, зажав готовые пилюли в кулачок, а кулачок — между колен, задумалась…
Гек приезжает завтра утром. Он опять, как и десять лет назад, увидит чужую жену и больного друга. Все начнется сначала: короткие тайные встречи — тут, в этом чулане, на лестнице, или в курятнике за домом, полном куриных привидений, но там хоть можно будет лечь, правда, соседи, или сорванцы-мальчишки…
О, если бы мистер Клеменс прожил еще несколько лет, пока с Томми все не кончилось само собой! Старый добрый дядя Сэм… Он присылал достаточно денег, чтобы прокормить не только служанку, но и кур, гусей и даже — саму свинью… И никакой плесени, никаких тараканов, никакой соли, а если заболит голова — старая ведьма сделает куклу…
— Кукла! — вдруг вскрикнула Ребекка. — К дьяволу спорамин, прости меня Господи! Надо просто вылепить куклу.
Она бросила пилюли на полку, те покатились и замерли рядышком, сверкнув, как два зрачка, и будто бы глянули на нее… Подбежал таракан и деловито понюхал пилюли. Ребекка схватила с полки жестяную миску и кинулась в огород за глиной.
Страшная черная глина
Глина была скользкой и липкой, она просачивалась меж пальцев пластами, как из-под плуга земля… Ребекка согрела котелок воды, чтобы не застудить руки, и ловко замесила свое черное тесто.
Она хорошо знала секрет куклы, еще с детства, когда подсматривала за неграми на заднем дворе отцовского дома. Негры собирались во дворе и лепили свои страшные куклы, нашептывая заклинания. Затем негры кололи и резали свои куклы, плясали вокруг них, приходя в экстаз. Кончив с куклами, негры занимались любовью на земле. Главным в кукле было, конечно, то, что колдовать с ней можно лишь то тех пор, пока кукла не высохла.
Посчитав на пальцах, Ребекка скатала шесть шариков. Из самого большого она вылепила туловище, из самого маленького — голову. Остальные пошли на ручки и ножки. В довершение своей работы она воткнула в кукольное лицо глаза — те самые пилюли, которые подмигивали ей с полочки, подсказывая, как надо с ними поступить…
Ребекка была не лучшим скульптором, и кукла получилась неважной: маленькое туловище на массивных ногах, короткие ручки, крупная, шишковатая голова и глаза — огромные, золотистые, будто это была и не кукла вовсе, а какая-то муха…
Несмотря на все эти странности, кукла ей нравилась: Ребекка взяла ее на руки и, зажмурившись, прижала к груди. Ей так и не удалось забеременеть за всю свою женскую жизнь — ни от Тома, ни от Гека, ни от полдюжины других мужчин, и ее невостребованное материнское чувство проявлялось порой самым неожиданным образом: она могла, например, приласкать ощипанную курицу, прежде чем выпотрошить и расчленить, или рыбу, прежде чем бросить на сковородку, или даже баюкать брюкву, прежде чем перетереть ее в стружку…
Ребекка усадила куклу на дно молочного ковша, прилепив ее спиной, отступила на шаг, нахмурилась… Нет, это был не Том: чего-то ему не хватало — чего-то такого неуловимого, легкого, и не в самом кукольном облике, а где-то вокруг нее…
В прихожей завозились часы, Ребекка сосчитала удары, и на последнем, девятом ударе ей стало вполне понятно, что надо дать кукле, чтобы она ожила. Она ясно представила себе эту вещь, только забыла, как она называется: какое-то французское, что ли, слово, что-то от винограда и отца…
Подымаясь по лестнице, Ребекка бросила благодарный поклон семейной реликвии — старым напольным часам судьи Течера, сквозь мутное зеленое стекло, за которым двигался, мерно наращивая время, призрачный маятник, бесстрастно отмахавший и детство, и молодость, и старость.
Последний сон Тома Сойера, рассказанный им своей супруге
— Кошмар, Бекки! Ты даже представить себе не можешь, какой это был ужас.
— О, дорогой! Я так привыкла к твоим снам, будто они уже снятся мне самой, — Ребекка покосилась в сторону письменного стола, пытаясь отыскать среди груды хлама вещь, которая была нужна кукле.
— Мне приснился Робинсон, — значительно сказал Том.
— Робинсон Крузо? На острове? — не поняла Ребекка.
— Нет, доктор Робинсон, тот самый, которого зарезал индеец Джо, помнишь?
— Не очень. Это на самом деле было, или в книжке только? — Ребекка беспокойно шарила взглядом по куче мусора на письменном столе.
— И в книжке и на самом деле, — сказал Том. — У тебя что — провалы памяти?
— Какие провалы?
— Провалы, ямы, то есть. Доктор Робинсон тогда привел двух бродяг, выкопать на кладбище яму, ему нужно было тело для подпольного анатомического театра. И старина Джо, царство ему небесное, зарезал его на месте, как свинью.