Собрание сочинений. Том 3. Гражданская лирика и поэмы

на главную - закладки

Жанры

Поделиться:

Собрание сочинений. Том 3. Гражданская лирика и поэмы

Собрание сочинений. Том 3. Гражданская лирика и поэмы
5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Гражданская лирика и поэмы (1923–1970)

Часы

Я думал, что часы — одни. А оказалось, что они и капельки, и океаны, и карлики, и великаны. И есть ничтожные века, ничтожней малого мирка, тысячелетья-лилипуты… Но есть великие минуты, и только ими ценен век, и ими вечен человек, и возмещают в полной мере все дни пустые, все потери. Я знал такие. Я любил. И ни секунды не забыл! Секунды — в мир величиною, за жизнь изведанные мною. И разве кончилось Вчера, когда Ильич сказал: «Пора!» Нет! Время Ленина все шире жизнь озаряет в этом мире. И так повсюду. Знает мир часы карманов и квартир и те — без никаких кронштейнов — часы Шекспиров, часы Эйнштейнов!

ГРАЖДАНСКАЯ ЛИРИКА (1923–1970)

Песня

о железнодорожнике

Расцветала снежная, белая акация. Утренняя спешная шла эвакуация. Разгоняли приставы беспортошных с пристани. В припортовой церкви молились офицерики. Умолили боженьку службою и верою железнодорожника удавить на дереве. «Вешал прокламацию? Будешь проклинать ее. За таку оказию украшай акацию. Красному воробушку надевай веревочку на царя и родину, наше сковородие!» И суда военные зашумели пеною, задымили хрупкими трубами и трубками. Днем и ночью целою ждали власти граждане. В городе — ни белые, в городе — ни красные. Но до утра серого у сырого дерева, темного, сторукого, плакала старуха: «Вырос ты удаленек, стал теперь удавленник. Ноги обняла бы я, не достану — слабая… Обняла бы ноги я, да они высокие. Ох, я, одинокая, старая да ссохлая!..» А в ворота города залетали красные, раскрывали вороты, от походов грязные… И от ветров дальних тронулся удавленник, будто думал тронуться навстречу к буденновцам.

Отходная

Птица Сирин (Гамаюн, Гюлистан) пролетает по яблонным листам. Пролетай, Иван-царевич, веселись, добрым глазом нынче смотрит василиск, а под сенью василисковых крыл император всероссийский Кирилл! Верещит по-человечьи Гамаюн: — Полечу я поглазеть на мою, полечу, долечу, заберусь на мою императорскую Русь. Как ни щурят старушечье бельмо Мережковский, Гиппиус, Бальмонт, — старой шпорой забряцати слабо у советских деревень и слобод. У советских деревень и слобод веют ветры Октябрьских свобод, да с былой с православной с кабалой облетает позолота с куполов! Не закрутит вновь фельдфебельский ус православно-заграничная Русь.

Улицы

Худые улицы замоскворечные, скворцы — лоточники, дома — скворечни, где мостовые копытом пытаны, где камни возятся под копытами. О, как задумались и нависли вы, как замечталися вы завистливо о свежих вывесок позументе, торцах, булыжниках и цементе. Сквозь прорву мусора и трубы гарные глядите в звонкое кольцо бульварное, — туда, где улицы легли торцовые, где скачут лошади, пригарцовывая, где, свистом площади обволакивая, несутся мягкие «паккарды» лаковые, где каждый дом галунами вышит, где этажи — колоколен выше. От вала Крымского до Земляного — туман от варева от смоляного. Вот черный ворох лопатой подняли… Скажи — тут город ли, преисподня ли? Тут кроют город, тут варят кровь его — от вала Крымского до Коровьего. Худые улицы замоскворечные, скворцы — лоточники, дома — скворечни, сияя поглядами квартирными, вы асфальтированы и цементированы. Торцы копытами разгрызаючи, несется конь на закат рябиновый, автомобили стремглят по-заячьи, аэропланы — по-воробьиному. Спешат по улице омоложенной направо — девица, налево — молодец, и всех милее, всего дороже нам московских улиц вторая молодость!

Разговор с Дмитрием Фурмановым

За разговорами гуманными с литературными гурманами я встретил Дмитрия Фурманова, ладонь его пожал. И вот спросил Фурманов деликатно: — Вы из Одессы делегатом? — И я ответил элегантно: — Я одессит и патриот! Одесса, город мам и пап, лежит, в волне замлев, — туда вступить не смеет ВАПП, там правит Юголеф! — Кирсанов, хвастать перестаньте, вы одессит, и это кстати! Сюда вот, в уголочек, станьте, где лозунг «На посту!» висит. Не будем даром зубрить сабель, не важно, в Лефе ли вы, в ВАППе ль, меня интересует Бабель, ваш знаменитый одессит! Он долго ль фабулу вынашивал, писал ли он сначала начерно и уж потом переиначивал, слова расцвечивая в лоск? А может, просто шпарил набело, когда ему являлась фабула? В чем, черт возьми, загадка Бабеля?.. Орешек крепонек зело! — Сказать по правде, Бабель мне почти что незнаком. Я восхищался в тишине цветистым языком. Но я читал и ваш «Мятеж», читал и ликовал!.. Но — посмотрите: темы те ж, а пропасть какова! У вас простейшие слова, а за сердце берет! Глядишь — метафора слаба, неважный оборот… А он то тушью проведет по глянцу полосу, то легкой кистью наведет берлинскую лазурь. Вы защищали жизнь мою, он — издали следил, и рану павшего в бою строкою золотил, и лошади усталый пар, и пот из грязных пор — он облекал под гром фанфар то в пурпур, то в фарфор. Вы шли в шинели и звезде чапаевским ловцом, а он у армии в хвосте припаивал словцо, патронов не было стрелку, нехватка фуража… А он отделывал строку, чтоб вышла хороша! Под марш военных похорон, треск разрывных цикад он красил щеки трупа в крон и в киноварь — закат. Теперь спокойны небеса, громов особых нет, с него Воронский написал критический портрет. А вам тогда не до кистей, не до гусиных крыл, — и ввинчен орден до костей и сердце просверлил! …А что касается меня — то в дни боев и бед я на лазурь не променял бы ваш защитный цвет! Тень маяка, отливом смытая, отходит выправка Димитрия; воспоминаний этих вытравить нельзя из памяти навек! Когда был поднят гроб наверх — увитый в траур гроб Димитрия, — горячий орден рвался в грудь, чтоб вместо сердца заструиться, чтоб дописать, перевернуть хотя б еще одну страницу…

Разговоръ съ Петромъ Великимъ

— Столица стала есть сия надъ сномъ тишайших бухтъ гербомъ и знаменемъ сиять во мгле — Санктъ-Петербургъ! Насъ охраняетъ райский скитъ за то, что сей рукой Адмиралтейства светлый скиптръ былъ поднять надъ рекой. Колико азъ не спалъ ночей, дабы воздвигнуть градъ? Но титулъ Нашъ слепая чернь сорвала съ оныхъ вратъ. Кого сей градъ теперь поитъ? Где правнуки мои? Кому ты льешь теперь, пиитъ, кастальския струи? — Правнуки ваши лежат в земле, остатки — за рубежом существуют подачками богачей и мелким грабежом. Зачем вы волнуетесь, гражданин, и спать не даете мне? Вас Фальконет на коня посадил, и сидите себе на
коне.
Гражданин, попирайте свою змею и помните — ваших нет!
— Не Нами ль реями овитъ Балтъ, Волга и Азовъ? Не Мы ль сменили альфа-битъ от ижицъ до азовъ? Календаремъ Мы стали жить, изъ юфти обувь шить. Фортификация и флотъ — Петровой длани плодъ. Мы приказали брить брады, кафтаны шить до бёдръ. Сии тяжелые труды свели на смертный одръ… — Я не собираюсь вашу роль, снизить, Романов Петр! О ваших заслугах, как герольд, Кирсанов Семен поет. Была для России ваша смерть — тяжелый, большой урон. Реакция, верно, Петр Второй, Елизавета, Бирон. Но вспомните, разве это вы тащили гранит для Невы? Конечно, никто вас и не бранит, но подчеркиваю — не вы! — То академикъ, то герой, от хладныхъ финскихъ скалъ Азъ поднялъ росский трон горой на медный пье-де-сталъ. Дабы съ Россией градъ нашъ росъ, былъ Нами изгнанъ шведъ. Увы! Где шелъ победный россъ, гуляетъ смердъ и шкетъ!.. Да оный градъ сожретъ пожаръ, да сгинетъ, аки обръ, да сгинетъ, аки Февруаръ, низвергнутый въ Октобръ! — Смысл ваших речей разжуя, за бравадою вижу я замаскированное хитро монархическое нутро. И если будете вы грубить — мы иначе поговорим и сыщем новую, может быть, столицу для вас — Нарым!

Германия (1914–1919)

Уплыл четырнадцатый год в столетья — лодкою подводной, печальных похорон фагот поет взамен трубы походной. Как в бурю дуб, война шумит. Но взмаху стали ствол покорен, и отшумели ветви битв, подрублен ствол войны под корень. Фридрих Великий, подводная лодка, пуля дум-дум, цеппелин… Унтер-ден-Линден, пружинной походкой полк оставляет Берлин. Горчичный газ, разрыв дум-дум. Прощай, Берлин, и — в рай!.. Играй, флейтист, играй в дуду: «Die Wacht, die Wacht am Rhein…» Стены Вердена в зареве утр… Пуля в груди — костеней! Дома, где Гретхен и старая Mutter, — кайзер Вильгельм на стене… Военный штаб. Военный штамп. Все тот же Фриц и Ганс, все та же цепь: — В обход, на степь! В бинокле дым и газ. Хмурый старик, седина подбородка — Людендорф: — Испепелим! — …Фридрих Великий, подводная лодка, пуля дум-дум, цеппелин… Пуля дум-дум… Горчичный газ… Но вот: — Ружье бросай! — И вот, как тормоз Вестингауз, рванул — конец — Версаль!.. Книгопечатня! Не найти шрифта для перечня событий. Вставайте, трупы, на пути, ноздрями синими сопите! Устали бомбы землю рвать, штыки — в кишечниках копаться, и снова проросла трава в кольце блокад и оккупаций Спят монументы на Зигес-аллее, полночь Берлина — стара… И герр капельмейстер, перчаткой белея, на службу идет в ресторан. Там залу на части рвет джаз-банд, табачная веет вуаль, а шибер глядит, обнимая жбан, на пляшущую этуаль… Дождик-художник, плохая погодка, лужи то там, то тут… Унтер-ден-Линден, пружинной походкой красные сотни идут… Дуют флейтисты в горла флейт, к брови прижата бровь, и клятвой на старых флагах алеет Карла и Розы кровь!

Баллада о неизвестном солдате

Огремлите, гарматы, закордонный сумрак, заиграйте зорю на сребряных сурмах! Та седые жемчуги, слезы Запада-края, утри, матерь божья, галицийская краля. Да что тебе, матерь, это гиблое войско? Подавай тебе, мать, хоруговь да мерцание войска! Предпочла же ты, матерь, и не дрогнувши бровью, истеканию воском — истекание кровью. Окровавился месяц, потемнело солнце по-над Марною, Березиною, по-над Изонцо. Люди шли под изволок перемогой похода — на Перемышль конница, по Карпаты пехота… Пела пуля-певунья: «Я серденько нежу! Напою песню-жужелицу солдату-жолнежу [1] ». (Под шинелью ратника, что по-польски «жолнеж», тихий корень-ладанка, зашитая в полночь.) Винтовка линейная у тебя, солдате, во всех позициях умей совладать ей. Котелок голодовки, шинель холодовки да глоток монопольки у корчмарки-жидовки. Ныла война-доля! Флаги радужней радуг. По солдату ходило пять сестер лихорадок. Сестрица чахотка да сестрица чесотка, милосердный платок трясовицей соткан… тебя в селе матка да невесто-младо (а в полях палатка, лазарет-палата). Лазаретное утро, госпитальный вечер. Аспирин да касторка, сукин сын — фельдшер! А кто ты есть, жолнеж, имя свое поведай? Слово матки исполнишь — обернешься победой. А тебе за победу, або крест на пригорке, або костыль инвалидный, або медный «Георгий». О, шумите, рушницы, невелика потеря. Артиллерия, вздрогни! Упади, инфантерия! Пролети, пуля-пчелка, попади, золотея, в лошадиную челку, в человечье темя. Покачнись, брате жолнеж, умирая рано. Под могилкой репейного затянется рана. А слезы матки с невестой, позолотой играя, утрет божия матерь, галицийская краля.

1

Жолнёры или жалонёры или жалонеры — 1) Нижний чин пехоты, носящий в строю на штыке ружья цветной флаг (жалонерский значок), служащий для указания места батальона или роты и для обозначения линии при построении войск. 2) Название солдат польской армии (чаще в историческом контексте). Примечание сканериста.

Баллада о мертвом комиссаре

1
Снарядами белых рвало и кромсало защитную зону. Уложила на месте шрапнель комиссара N-ского дивизиона.
2
Завалила земля, влажна и грязна, ни черта не видать круглым счетом. «Умирать бы не жаль бы, лежал, кабы знал: чья берет, — что там?»
3
Раскопать бы курган, посмотреть суметь, чье правительство, чья свобода? Комиссару неможется — смерть не в смерть! так четыре года.
4
И еще протаяло, кто его знает, сколько лет? Гимнастерка истлела — ряднина сквозная. Только скелет.
<
Комментарии:
Популярные книги

Кровь Василиска

Тайниковский
1. Кровь Василиска
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
4.25
рейтинг книги
Кровь Василиска

Венецианский купец

Распопов Дмитрий Викторович
1. Венецианский купец
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
альтернативная история
7.31
рейтинг книги
Венецианский купец

Сопряжение 9

Астахов Евгений Евгеньевич
9. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
технофэнтези
рпг
5.00
рейтинг книги
Сопряжение 9

На три фронта

Бредвик Алекс
3. Иной
Фантастика:
фэнтези
рпг
5.00
рейтинг книги
На три фронта

Авиатор: назад в СССР 11

Дорин Михаил
11. Покоряя небо
Фантастика:
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Авиатор: назад в СССР 11

Санек

Седой Василий
1. Санек
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
4.00
рейтинг книги
Санек

Лорд Системы 8

Токсик Саша
8. Лорд Системы
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Лорд Системы 8

Мерзавец

Шагаева Наталья
3. Братья Майоровы
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
короткие любовные романы
5.00
рейтинг книги
Мерзавец

Игра топа. Между двух огней

Вяч Павел
2. Игра топа
Фантастика:
фэнтези
7.57
рейтинг книги
Игра топа. Между двух огней

Провинциал. Книга 2

Лопарев Игорь Викторович
2. Провинциал
Фантастика:
космическая фантастика
рпг
аниме
5.00
рейтинг книги
Провинциал. Книга 2

Идущий в тени 6

Амврелий Марк
6. Идущий в тени
Фантастика:
фэнтези
рпг
5.57
рейтинг книги
Идущий в тени 6

На границе империй. Том 9. Часть 4

INDIGO
17. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 9. Часть 4

Крестоносец

Ланцов Михаил Алексеевич
7. Помещик
Фантастика:
героическая фантастика
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Крестоносец

Идеальный мир для Лекаря 10

Сапфир Олег
10. Лекарь
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 10