Собрание Стихотворений

Соловьев Сергей Михайлович

19 мая 1914. Дедово

XI. ПУСТЫННАЯ ЖИЗНЬ [196]

Я навсегда с тобой, о, мой отец духовный, С тех пор, как я тебя в пустыне отыскал, Где ни источника, ни зелени дубровной, А лишь горячие уступы желтых скал. Здесь будет лень мою будить твой голос гневный, Здесь я постом залью страстей греховный пыл, В пустыне жаждущей, где пост сорокадневный Свершил Спаситель наш и искушаем был. О, помоги в борьбе с желанием и ленью, Когда в полдневный час палящие лучи Разгорячают плоть. Святому псалмопенью, Труду, бесстрастию и бденью научи. Мне слаще царских яств засохшие маслины, Заплесневевший хлеб, глоток речной воды… Я буду целый день плести твои корзины И разделять твои смиренные труды. Когда же уязвит стрекало вожделений Бунтующую плоть, я припаду главой На эти слабые, иссохшие колени, С твоей молитвою сливая голос мой. Несется издали рыканье злого зверя, Из глубины долин ползет вечерний мрак, Всё небо — в золоте, как райское преддверье… Но козни новые готовит вечный враг. Как манит, сладкий сон! возникли перед взором Роскошные плоды, зовущие тела… Отец, спаси меня! останови укором, Коснись десницею горящего чела. Бледнеют хоры звезд. Минула ночь искуса. Мечами ангелы рассеивают тьму. Молитвой утренней мы славим Иисуса, Вершины скал — в лучах и в розовом дыму. Пустыня расцвела благоуханным крином, Пред алтарем небес туман — как фимиам, И вторит горлица на дереве пустынном И гимнам ангелов, и утренним псалмам.

196

Пустынная жизнь (с. 456). Стрекало вожделений — острое проявление (острие, жало) похоти.

XII. ВАСИЛИЙ ВЕЛИКИЙ — ГРИГОРИЮ БОГОСЛОВУ [197]

Товарищ юности, я жду тебя На берегах Ириса благодатных, Где годы нашей золотой весны Текли в трудах и мирном песнопенье. Хоть покосился мой убогий дом, Но те же вкруг долины и холмы, Покрытые обильным виноградом, И так же голуби в саду воркуют И плещут белоснежными крылами… Сестра Макрина так же за работой Поет псалмы Давидовы, и нам Лишь одного тебя недостает. Что ты замолк? Святую тишину, Подобно

горлице пустыннолюбной, Ты возлюбил от самых первых лет. Как счастлив ты, укрывшись навсегда От клеветы и зависти врагов И от коварной дружбы. Но покинь Твою пустыню и приди ко мне. Уж я не тот: тяжелые недуги Мне говорят о радостном конце, И частая сверкает седина В седеющих кудрях сестры Макрины. В вечерний час, за скромною трапезой, Вспомянем прошлое: дни первой дружбы, Связавшей нас на площади Афин, Где нас любили эллинские музы, Особенно тебя: в твоих руках Воскресла ионическая лира. Ты помнишь ли, как жадно пили мы Сладчайший мед премудрого Платона И как пленил нас пылкий Демосфен? О, суета! о, молодость! Иная Пришла пора, и к Ливии священной Направил я смиренные стопы И навестил пустынные пещеры, Обители отшельников святых, И, вдохновен высоким их примером, Сложил в уме монашеский устав И начал брань с желаниями плоти, Жестокую, мучительную брань. О, как меня в свои ловили сети И сладкий сон, крылатый соблазнитель, И жажда яств, и пламенное жало Неистового плотского греха! Но я мертвил на камне раскаленном, Под солнцем изнуряющим пустыни, Враждебной плоти немощный сосуд, И очищал скудель Святого Духа, И горницу достойную готовил, Дабы принять таинственного гостя — Спасителя святую плоть и кровь, — Пока меня с благословеньем авва Не отпустил служить Господней Церкви. Настало время рукоположенья: Я помню миг таинственный, когда Евсевий, надо мной скрестивши руки, Молился, чтоб спустилась на меня Святого Духа благодать… и вдруг, Как солнца луч, как гром, по сводам храма Промчалось слово жданное: «Достоин», И клир его трикраты повторил. Увидел ясно я сквозь фимиам: В сияньи солнца голубь белокрылый Над головой моею воспарил, И сердца вдруг коснулась благодать, И внутренность моя затрепетала… Иным предстал передо мною мир, Когда из храма вышел я: о Боге Вещали мне напевы диких птиц, О нем цветы шептали полевые И гимн Ему стенанием валов Смятенно пело море голубое. Весь мир тогда лежал передо мной Раскрытою божественною книгой, Которую читал я без труда, И пело сердце, как псалом Давида. Благодаренье Богу! лишь одно Меня теперь гнетет воспоминанье: В моих мечтах проходит, как живой Товарищ наш, несчастный Юлиан, Который стал игрушкой Сатаны И осквернил нечестием престол, Восстановив служение богам, Стремясь вернуть на ветхие пути Нас, возрожденных кровию Христовой. Ты был всегда к нему несправедлив, Сознай свою ошибку. Светлый дух Горел в покойном Кесаре: когда бы Он верен был святой Христовой Церкви, Пришли бы золотые времена; Но соблазнил коварный обольститель Безумца Юлиана, и возмездьем Ему была парфянская стрела. Господь его рассудит… Бури вновь Теперь волнуют Церковь: нечестивый Валент поносит Господа Христа, Его равняя с тварями земными И отлучив от света Отчей славы. Но мы стоим на страже православья: Бич ариан, святитель Афанасий, С епископом святого града Рима, Блюдущим ключ апостола Петра. Я жду тебя. Обсудим сообща Церковные дела. Как твой отец, И ты цветешь маслиной плодовитой; Как дикий крин, возросший средь пустыни, Ты далеко благоухаешь Церкви И песнями, и вышним богословьем. Нам твой совет необходим. А кстати Вспомянем юность, ночи посвятим Молитве и святому песнопенью, За всё, за всё Творца благодаря И к новому пути готовясь. Бог Меня зовет: я чувствую призыв И в песне ветра, и в звенящем крике Небесных птиц, а вянущая плоть, И костный лом, и шум в ушах, — всё шепчет «Окончен труд, сбирайся в дальний путь».

197

Василий Великий — Григорию Богослову (с. 458). Василий Великий (Василий Кесарийский; ок. 330–379) — христианский церковный деятель, богослов, отец Церкви. Брат Григория Нисского, близкий друг Григория Богослова, вместе с которым изучал философию в Афинах. С 370 епископ г. Кессария (М. Азия), создал много благотворительных учреждений. С его именем связана одна из основных литургий Восточной церкви. Им разработаны принципы христианской космологии. Григорий Богослов (Григорий Назианзин; ок. 300 — ок. 390) — христианский мыслитель, поэт, церковный деятель, один из трех (наряду с Иоанном Златоустом и Василием Великим) вселенских учителей Восточной церкви; епископ г. Назианза (М. Азия). Председательствовал на 2-м Вселенском соборе в Константинополе в 381. Его «Пять слов о богословии» способствовали утверждению православного понимания Св. Духа как Третьего лица Троицы. Макрина — сестра и наставница Василия Великого и Григория Нисского. Демосфен (ок. 384–322 до н. э.) — афинский оратор, вождь демократической антимакедонской группировки. Ливия — речь идет о Ливийской пустыне, где спасались Василий Великий и Григорий Богослов. Авва (церк.) — отец. Евсевий — с 315 епископ Кессарии Палестинской, сподвижник и жизнеописатель Константина Великого, деятельный член I-го Вселенского Собора. Юлиан — Юлиан Отступник (331–363), римский император с 361. получил христианское воспитание; став императором, объявил себя сторонником языческой религии, реформировал ее на базе неоплатонизма; издал эдикты против церкви. Прозвище получил от христианской церкви. …возмездъем / Ему была парфянская стрела… — Юлиан был убит 26 июня 363 в войне с персами. Валент — Валент Флавий (ок. 328–378), император восточной части Римской империи, покровитель ариан. Потерпел поражение от вестготов в Адрианопольском сражении (378), во время которого и погиб. Арианство — течение в христианстве. Его зачинатель — св. Арий из г. Александрия. Ариане не принимали один из основных догматов официальной церкви — о единосущности Бога-Отца и Бога-Сына (Христа); по учению Ария, Христос как творение Бога-Отца — существо ниже его стоящее. Осуждено как ересь Соборами 325 и 381 тт. Афанасий (Великий) Александрийский (ок. 295–373) — христианский богослов, епископ г. Александрия, отец Церкви. В борьбе с арианством разработал учение о «единосущии» Бога-Отца и Бога-Сына, ставшее догматом на 1-м (325) и 2-м (381) Вселенских соборах; защищал независимость церкви от имперской власти.

XIII. ПРОЩАНИЕ СВЯТОГО АНТОНИЯ С АФОНОМ (Фреска в воротах Оптиной пустыни) [198]

Морской прилив бурлив и шумен, Корабль пристал к святой горе… Благослови меня, святой отец игумен, Отплыть на утренней заре. Я больше не приду к кафизмам и седальнам, Не буду с вами жечь кадильный фимиам. Корабль мой поплывет к моей России дальным И вожделенным берегам. Отец, возлюбленные братья, Афон сокроется из глаз, Но всё я буду к вам стремить мои объятья, В молитве призывая вас. Забуду ль бдения и долгий глад в пещере, Где я провел года и, умиленья поли, Один рыдал в ночи, внимая через двери Торжественное пенье волн. Придет день радости всемирной — Сияющий полиелей. Наш храм, как райский сад, благоухает смирной; В венках серебряных лилей Сверкают образа. Мы горним ликам вторим. На миг покинешь храм… трава еще в росе, А солнце красное над неподвижным морем Плывет в торжественной красе. Поста осеннего отрада, Когда ступени алтаря Покрыты золотом и кровью винограда, И мы Небесного Царя Уж зрим в сиянии над облачным Фавором! Забуду ли тебя, Афонских гор престол? Ты, осеняемый пречистым омофором, Подобно лилии процвел. Здесь греческой, священной веры Я тайны горние постиг, И их перенесу в Печерские пещеры, Афонских старцев ученик. Я научу мой край и подвигам суровым, И песням ангельским, и бденьям всенощным, И кельи зацветут по берегам Днепровым, По берегам моим родным. Я рад тебе, дорожный посох, Тебе, дорожная сума! Уж первые лучи играют на утесах, Рассеялась ночная тьма. Молитесь, братия, чтоб Киев мой державный Возрос и отразил восточные орды, Чтоб укрепили мощь России православной Монахов темные труды.

198

Прощание святого Антония с Афоном (с. 462). Святой Антоний — Антонии Печерский (983 — 1073), родом из Любича, был пострижен на Афоне, поселился близ Киева, в пещере, ископанной Илларионом; основатель Киево-Печерского монастыря. Фавор — название многих холмов в Палестине. На Фаворе близ Назарета произошло Преображение Иисуса Христа (Мат. 17, 5). Печерские пещеры — Киево-Печерская лавра во имя Успения Пресвятой Богородицы.

XIV. АРХИМАНДРИТУ ПЕТРУ [199]

Благочестивый, скромный, светлокудрый, Ты юношей пришел к нам в дом, чтоб мудрой Латинской грамоте меня учить. Тогда Уже заметил я, что ты любил всегда Примеры приводить Священного Писанья; Ты весел был и прост, исполнен состраданья К больным и беднякам. Любил я примечать И девства строгого прекрасную печать, И свежесть юности в твоем лице румяном. Учитель ласковый, ты схож был с Иоанном, В изображении умбрийских мастеров. Когда же я солгал, ты сделался суров, А я горел в огне раскаянья и горя, В твоем насмешливом и прозорливом взоре Читая приговор. Познав огонь стыда, Уж больше пред тобой не лгал я никогда. Промчалось много лет, и вот над милым прахом Нежданно я узрел тебя иеромонахом, Под черным клобуком, с кадильницей златой. Уже двенадцать лет прошло со встречи той, И вот я посетил Белев, где всей округе Известен ты, как врач, духовные недуги Целящий силою Христовою. И вновь Соединила нас старинная любовь, Как двадцать лет назад, над мудростью латыни… О, не забуду вас, Белевские святыни, И светлую Оку, и монастырский сад, Где уверял монах, что я — твой младший брат… С высоким посохом, в одежде белоснежной, Ты шел меж цветников, приветливый и нежный, И цвел обширный сад, возделанный тобой. Был стол накрыт для нас под твердью голубой, Средь вольной зелени, разросшейся и дикой, И блюдо ждало нас с душистой земляникой. Роскошным вечером пошли мы вместе в храм, К субботней всенощной: свершалась служба там Порядком медленным, как служат на Афоне. Ходили дьяконы с ковчегом благовоний, И храм благоухал, как райский вертоград. Когда ж на литию ты шел из Царских Врат, С благоговеньем все склонились на колени. Никто не чувствовал усталости и лени, Хоть служба отошла в двенадцатом часу. А пустынь тихая, за городом, в лесу, — Вот райский уголок! Там спят святые мощи, Целебный студенец в тени сосновой рощи Врачует немощных. Там из подземных недр Журчат источники, и зеленеет кедр, И сосны зыблются, и пахнут нежно туи; Везде безмолвие, и ледяные струи, И сумрак сладостный, и влажный, черный мох… Вот пристань мирная от всех земных тревог! Златой Италии средь знойной Тульской степи Роскошный островок! Как в сумрачном вертепе, Иль в погребе сыром, в подземной церкви мы, И фрески дивные глядят из полутьмы, Молитва сладостна на камне отсырелом… Отец архимандрит! Когда к твоим пределам Опять направлю путь? Пора, давно пора Обняться с паствою игумена Петра В холмах смеющихся уютного Белева. Воспоминания далекого былого Опять подымутся, как в голубом дыму! Я помню, как, пронзив годов грядущих тьму, Ты вдруг промолвил мне, смотря с улыбкой ясной: «Зачем о будущем тревожиться напрасно, Когда последние приходят времена, Антихрист близится». И полдня тишина, И небо ясное над ясною Окою, — Все омрачилось вдруг предсмертною тоскою.

199

Архимандриту Петру (с. 464). Архимандрит Петр — Василий Константинович Зверев (1876–1929), домашний учитель Соловьева в детстве. Постригся в монахи (отец Петр), в 1926 стал архиепископом Воронежским; скончался в Соловецком лагере особого назначения. Иеромонах — священнослужитель средней (второй) степени христианской церковной иерархии, принявший монашество. Царские Врата — центральная часть иконостаса; раскрываются в определенные моменты богослужения.

НА РУБЕЖЕ

I. ВОЛЫНЬ [200]

Когда я был на рубеже двух жизней, Услышав зов: «всё прошлое покинь», К тебе я путь направил, как к отчизне, Моя Волынь. И ты надежд моих не обманула: Я сбросил бремя северных цепей, Всё прошлое в просторе потонуло Твоих степей. Моя Волынь! где маки вдоль дороги Горят, как кровь, и, уходя в простор, Вздымаются волнистые отроги Карпатских гор! Где дикий лес напевов полон птичьих И любит горлица

заветный дуб… Привольный край воинственных лесничих, Как ты мне люб. Питомцы гордые лесов и воли, Они — такие же, как были встарь: Всем даст приют, предложит хлеба-соли Волынский царь. Лесничий чужд бездействия и лени, Весь день по дебрям рыщет он густым, В его дому висят рога оленей, Убитых им. И сладок сон его под шкурой лисьей, В глухом лесу, где видел он не раз, Как в темноте сверкает желтой рыси Коварный глаз. Привет мой вам, лесничие Волыни! Я в ваших семьях принят был, как свой, Я к вам всегда из северной пустыни Лечу душой. Я привязался к вашим лицам грубым, Я ваш, друзья! Мне кажется: уже Я вновь у вас, под заповедным дубом, На рубеже Лесов Волынских. К Австрии недальной Я устремляю взоры: предо мной С горы открылся замок феодальный, Где жил, больной, Великий Петр в дни Прутского похода… Люблю тебя, как благодатный рай, О, колыбель славянского народа, Волынский край! На юг, на юг бегут мои дороги, Где, полные израильских письмен, Оплакивают славу синагоги Былых времен. Где гордый лях клянет свои оковы, Где чуждый ветер дует от Карпат, И дремлет Кременец средневековый, Горами сжат. Волынский край, где я нашел, не чаяв, И путь, и жизнь! где на горе крутой Таинственно белеющий Почаев, Как страж святой, Хранит рубеж России вожделенной, Пречистою спасаемый от бед, Где навсегда стопы Ее нетленной Сияет след.

200

Волынь (с. 466). На рубеже двух жизней… — имеются в виду события жизни Соловьева конца 1910–1912: нервный срыв, попытки самоубийства, болезнь, выздоровление, женитьба на Т. А. Тургеневой и перемена жизненного пути (вместо карьеры ученого поэт решает стать священником). Лесничий — Владимир Константинович Кампиони, отчим Т. А. Тургеневой. В его имении Боголюбы под Луцком на Волыни поэт проводил лето 1912. Почаев — Почаевская лавра (Западная Украина), Почаево-Успенский мужской монастырь в г. Почаеве, невдалеке от границы; основан в 1261 монахами, бежавшими из разоренного Батыем Киева. В 1559 в обители обретена чудотворная икона Богородицы. В Почаеве «показывается» стопа, т. е. след Богородицы, источающий целебную воду. До начала XVIII в. — один из центров борьбы с католичеством и униатством. В 1720 передан униатам. После подавления Польского восстания 1830–1831 возвращен православному духовенству. Статус лавры получил в 1833.

22 января 1914, Москва

II. ПАДУЯ [201]

И ты, сестра Венеции пустынной, О, Падуя, лазурна и бела. Здесь был очаг учености старинной, Здесь живописью церковь зацвела. Забуду ль храм Madonna del Arena, Который весь — одна утеха глаз, Где приняли молитвенные стены Суровые цвета этрусских ваз? Святая кисть ученика Франциска, Сурового, как Дант! Никто, как ты, Не подошел к евангелию близко, Постигнув тайну горней красоты. Доступное лишь оку серафима Ты передал. Вот ангелов полет, Вот чистый поцелуй Иоакима И Анна, ждущая небесный плод. Христос пришел благовестить Тоскане: Он путь свершает на простом осле, Монах пирует в Галилейской Кане И пальмы зеленеют на скале. Вот даль ночная в синеве безбрежной, И — белый весь — на камне гробовом, Как голубь, восседает ангел нежный, Накрывши гроб сияющим крылом. Сияньем Иисусовой могилы Рассеяна предутренняя тьма… Какой союз кипящей жизнью силы И девственного, строгого ума! Здесь крылья, возносящие от праха, И свет любви. О, если бы зацвел Весь этот рай тосканского монаха В смиренных храмах наших бедных сел!

201

Падуя (с. 469). Падуя — город в Сев. Италии, каналом связанный с Адриатическим морем. В XV–XVII вв. крупный культурный центр, известный университетом, массой уникальных архитектурных сооружений. Святая кисть ученика Франциска… — речь идет о Беато Анжелико. Франциск Ассизский (наст, имя Джованни Бернандоне; 1181/82- 1226) — итальянский проповедник, монах, основатель ордена францисканцев. Иоаким и Анна — праведные родители Божией Матери. Тосканский монах — Франциск Ассизский.

III. БЕНОЦЦО ГОЦЦОЛИ [202]

Ты, после Джотто, мне милее всех других, Беноццо Гоццоли. В созданиях твоих Вся церковь римская рисуется так живо! Причалил Августин к Италии счастливой, Питомец риторов, любимец пылких дев. Прошло немного дней и, к миру охладев, Возжаждав Господа душою воспаленной, Он над писанием склонился умиленный, И на руку его поникла голова. Посланья Павловы, небесные слова, Читает жадно он и слышит: Tolle! lege! Простите, риторы, и ласки жен, и неги, И смрадный Карфаген! А дева перед ним Стоит премудрая, светла, как херувим. Перстами нежными на книгу указуя, И плачет Августин. Безмолвием чаруя, Вдали задумчивый чернеет кипарис, И розы в цветнике, алея, разрослись… Так, осеняемый зеленокудрой фигой, Изображен монах, склонившийся над книгой! Но вот мечта твоя теплее и нежней, И перед нами рай невозвратимых дней, Когда всё расцвело под проповедь Франциска, И небеса к земле опять казались близко, И Бога славили Умбрийские холмы. Везде прошел Франциск. Не убоясь чалмы, С крестом явился он пред грозным Саладином. В Ареццо он пришел, и перед ним единым В смятеньи улетел свирепый полк бесов. Воспоминания мучительных часов, Когда страдал Господь, ко древу пригвожденный, Не умирали в нем. Душою умиленной Он язвы Господа перед собою зрел. И ангел пламенный снопом лучистых стрел Пронзил его стопы и бледные ладони. И кровью алою и полной благовоний Сочилась блеклая, истерзанная плоть, До дня, когда его к себе призвал Господь. О, фрески пышные, краса дворца Рикарди, Где звезды золота горят на леопарде, И звери дикие, и птицы, как в раю, В одну сливаются послушную семью И мчатся с магами к вертепу Вифлеема. Здесь кистью создана обширная поэма, И вся история проходит на стене. В кафтане парчевом, на снеговом коне, Лоренцо Медичи, в красе женообразной, Проносится, блеща короною алмазной. В червонном золоте от головы до ног И подбоченившись, сидит Палеолог, Владыка царственной и дряхлой Византии. Уже на трон его обрушились стихии, И он с Флоренцией готов вступить в союз, Где уж давно очаг наук и древних муз, И теплится елей пред статуей Платона. Промчалися цари… и се: лучи Сиона, Восторгом неземным воспламенился дух! Внимает ангелам задумчивый пастух, Рукою опершись на посох из маслины… А дальше райские, лазурные долины, И хоры ангелов, полураскрыв уста, В вертепе Девою рожденного Христа Встречают песнями, и славят в горних кущах, Под кипарисами, средь алых роз цветущих.

202

Беноццо Гоццоли (с. 471). Пред грозным Саладином… — в 1219 Франциск Ассизский направился в Египет, где вошел в лагерь сарацинов и проповедовал султану, который под впечатлением его речей дал разрешение посетить святые места в Палестине. Маги — здесь: волхвы. Медичи Лоренцо (прозвище Великолепный; 1449–1492) — итальянский поэт, правитель Флоренции с 1469, меценат; способствовал культуре Возрождения. Палеологи — династия греческих царей в XIII–XV вв. Соловьев имеет в виду Константина 11-го, последнего Византийского императора, погибшего в 1453 во время взятия Царьграда турками.

IV. КРЕМЕНЕЦ [203]

Незнакомый мне край! Кони мчатся дорогою снежной, Блещут южные звезды, и лихо звенит бубенец. Что чернеет вдали? это дремлет в ночи безмятежной Кременец. И под небом январским, в сияньи созвездий хрустальных, С каждым мигом растущих, горящих светлей и светлей, В обнаженной степи встали призраки пирамидальных Тополей. Замелькали дома, уж людей попадается больше, Стала круче дорога, и в окнах мерцают огни. Вот он — город, любезный блистательным рыцарям Польши В оны дни. Надо мной монастырь; горы встали и справа и слева; Покосились столбы, подпирая домишко кривой; Вот развалины башни, где бродит еще, королева, Призрак твой. Ты затих, Кременец, где сбиралась на праздник веселый Феодальная знать за тяжелым от брашен столом; Твоя слава прошла; лишь угрюмые грезят костелы О былом. Старой Польши Афины, где пел вдохновенный Словацкий! Беспощадна Россия к преданьям сраженных племен… Как мне жалко тебя: ты под серой шинелью солдатской Погребен. Я пришел в монастырь. Как торжественно строг и высок он, Напоенный преданьями грозными Средних Веков! Там святые глядят из сиянья расцвеченных окон С облаков. Ты, готический храм, воплотил устремление к выси Из юдоли земной… Появился в порталах твоих, Легкой тенью скользя, изможденный монах Дионисий, Строг и тих. Воздержаньем, смиреньем и кротостью Богу угоден, Без унынья и злобы покинувший суетный мир, Осеняет епископ купель… «На водах глас Господень» Грянул клир. Заплескала вода, и толпа преклонила колени, И казалось: объемлет в студеных водах Иордан За крещенской водою пришедших из дальних селений Поселян. Кременец! не забыть твоих башен священного праха, Между нами навек завязалась какая-то нить, И трапезы вечерней под тихие речи монаха Не забыть.

203

Кременец (с. 473). Кременец — город в Западной Украине. Известен с 1226. С XIV в. отнесен к Литве и Польше, в 1793–1917 находился в составе Российской империи. Известен руинами замка конца XIII — нач. XIV вв., монастырем XVI–XVIII вв., Богоявленским собором XVII в. Словацкий Юлиуш (1809–1849) — польский поэт-романтик, родившийся в Кременце.

V. АННЕ Н. КАМПИОНИ

Где август тот, когда я в первый раз Приехал в уголок ваш безмятежный И, как родных, вдруг полюбил всех вас, В лесах Рафаловки, задумчивой и нежной? Я полюбил ваш дом, где жизнь идет С какой-то аккуратностью немецкой, Портреты предков, кипы старых нот, И солнце яркое, и смех в обширной детской. Казалось мне, здесь оживают вновь Предания моих погибших весен, И снова улыбалась мне любовь В безмолвном сумраке благоуханных сосен. О, эти дни на Золотой Горе, Сухой песок, в лазури облак нежный, И сосны строгие, как в алтаре, И тишина кругом, и всюду — лес безбрежный. Над вами Бог простер с любовью длань: Как май, цвели на материнском лоне, Маруся, робкая и дикая, как лань, И Топка резвая, и розовая Соня. Такой кругом дышал небесный мир, Ни облака на чистом поднебесьи… Охотники съезжалися на пир К трем братьям, как цари прославленным в Полесьи. Но грозный враг нагрянул на Волынь, Заливши кровью нивы золотые. Хозяин, дом свой ласковый покинь, Смени твой мирный труд на бури боевые. Перед тобой не раз бежал кабан И резвых коз сшибал ты пулей меткой. Тебя зовет гремящий барабан, Ты по родным лесам блуждаешь за разведкой. Но что за грусть овеяла твой дом, Куда ты медлишь радостным возвратом… Уже твой след исчез в дыму седом, Мы за тобой летим к заоблачным Карпатам. Но близок день, ты будешь с нами здесь, Женой, детьми ласкаем и лелеем, И будет вновь твой дом исполнен весь Обильем, миром, хлебом и елеем. Пускай скорей приходит этот час… Я ж не забуду в смене лет и весен Молитвы той, что я сложил за вас В тени Рафаловских, любимых, милых сосен.

VI. 13 ОКТЯБРЯ 1914 ГОДА [204]

Старик октябрь, ты стал неузнаваем: Давно ль я трепетал железных рук твоих? Но ты пришел, — и веешь кротким раем, Ты — ласков, нежен, сумрачен и тих. Пусть дни черны, и серебристый иней Окутал сад и дальние кусты, Пусть с каждым днем все глуше и пустынней, Спустилась ночь, дрова трещат в камине… Старик октябрь, нет, мне не страшен ты. Грози другим, как мне грозил, бывало, Стуча в окно могильною киркой! Мой май увял, но сердце не увяло: В нем ясное блаженство и покой. И призраки, поднявшись из могил, Ко мне слетаются в молчанье полуночи, И, кажется, мне прямо смотрят в очи Все милые, кого я схоронил. Вы мне приносите благословенье, И озарил загробный ваш привет Канун и полночь моего рожденья. Пора за труд: мне двадцать девять лет.

204

13 октября 1914 года. 13 октября (ст. ст.) — день рождения Соловьева.