Содом и Гоморра. Города окрестности Сей
Шрифт:
Сутенер медленно затянулся сигарой, медленно выпустил дым в сторону сапог.
— Я думаю, вы все же агент, — сказал он.
— Никакой я не агент. Я работаю у Мэка Макговерна на ранчо «Кроссфоурз», что около Орогранде, — между Аламогордо, Нью-Мексико, и Эль-Пасо, Техас. Это вам кто угодно скажет.
— Я думаю, вы пришли сюда по поручению третьего лица.
— Я пришел сюда сделать вам предложение.
Эдуардо сидит курит.
— Деньги наличными, — сказал Билли.
— Девушка, о которой идет речь, больна. Ваш друг знает об этом?
— Я не говорил, что у меня есть
— Она ведь ему этого не сказала.
— Откуда вы знаете, о какой девушке речь?
— Ее зовут Магдалена.
Билли уставился на сутенера:
— Вы это поняли по тому, что я сказал про «Ла-Венаду».
— Эта девушка не уйдет отсюда. Может быть, ваш друг думает, что уйдет, но она не уйдет. Возможно, даже она сама думает, что уйдет. Она очень молода. Разрешите задать вам вопрос?
— Задавайте.
— Что с вашим другом не так? Причем настолько, что он влюбляется в проституток.
— Не знаю.
— Может, он думает, что она на самом деле не проститутка?
— Не могу вам на это ничего сказать.
— Вы не можете с ним поговорить?
— Нет.
— Потому что она проститутка до мозга костей. Уж я-то знаю ее.
— Наверное, знаете.
— Ваш друг что — очень богат?
— Нет.
— Что он может предложить этой девушке? Зачем ей уходить с ним?
— Не знаю. Видимо, он думает, что она влюблена в него.
— Гос-споди боже ты мой! — воскликнул Эдуардо. — И вы в это поверили?
— Не знаю.
— Нет, вы скажите: вы в это поверили?
— Нет.
— И что собираетесь делать?
— Не знаю. Что вы хотите, чтобы я ему сказал?
— Да нечего вам ему сказать. Он много пьет, этот ваш друг?
— Да нет. Не особенно.
— Я пытаюсь помочь вам.
Билли хлопнул шляпой себя по бедру. Бросил взгляд на Эдуардо, оглядел помещение его офиса. В углу у дальней стены маленькая барная стойка. Диван в белой кожаной обивке. Кофейный столик со стеклянной крышкой.
— Вы мне не верите, — сказал Эдуардо.
— Я не верю в то, что у вас в эту девушку не вложены деньги.
— А я разве это сказал?
— Мне показалось, сказали.
— Она действительно должна мне некоторую сумму. Те деньги, что были выданы ей авансом на платья. На украшения.
— Сколько именно?
— Если бы я задал вам этот вопрос, вы сочли бы его уместным?
— Не знаю. Вряд ли я поставил бы себя в положение, когда такие вопросы задают.
— Вы думаете, я торговец белыми рабынями.
— Я этого не говорил.
— Но вы так думаете.
— Что вы хотите, чтобы я ему сказал?
— Да какая разница.
— Ему, наверное, есть разница.
— Ваш друг охвачен неразумной страстью. Что бы вы ему ни сказали, его это не убедит. Он вбил себе в голову некую сказку. О том, как все должно быть. В этой сказке он будет счастлив. Что в этой сказке не так?
— Скажите мне.
— А не так в этой сказке то, что она вся выдумана. Люди часто рисуют в голове картинки того, как и что должно быть в этом мире. И как в этом мире они будут жить. И мир, и жизнь в нем может обернуться для них очень по-разному, и лишь одна его форма никогда не реализуется, а именно та, которую должен принять
Билли надел шляпу.
— Спасибо, что уделили мне время, — сказал он.
— Да не за что.
Билли повернулся к выходу.
— Но вы не ответили на мой вопрос, — сказал Эдуардо.
Билли вновь повернулся к нему. Окинул сутенера взглядом. С его элегантно отведенной сигарой в расслабленных пальцах, с его дорогими туфлями. В помещении без окон. Обставленном так, будто все его убранство, вся мебель сюда привезена и установлена единственно для этой сцены.
— Я не знаю, — сказал он. — Наверное, скорее верю. Но мне не хочется говорить этого вслух.
— Почему?
— Мне это кажется своего рода предательством.
— Разве правда может быть предательством?
— Кто его знает. Все же некоторые получают, чего хотят.
— Никогда. Ну разве что на краткий миг, чтобы тут же вновь потерять. Или чтобы мечтателю было доказано, что мир его мечты, воплотившись, становится не тем, которого он так жаждал.
— Это да.
— Этому вы верите?
— Я бы сказал, конечно…
— Ну так скажите.
— Нет, это мне надо думать всю ночь.
Сутенер кивнул.
– 'Andale pues [148] , — сказал он.
Тут же без всякого видимого сигнала дверь отворилась. За ней в ожидании стоял Тибурсио. Билли снова обернулся, глянул назад.
— Но вы не ответили на мой, — сказал он.
148
Что ж, тогда пока (исп.).
— Нет?
— Нет.
— Задайте снова.
— Лучше я вас о другом спрошу.
— Валяйте.
— Ему теперь плохо придется, верно?
Эдуардо улыбнулся. Пустил струю сигарного дыма по стеклянной крышке стола.
— Это не вопрос, — сказал он.
Когда он вернулся, было уже поздно, но в кухне все еще горел свет. С минуту он посидел в кабине пикапа, потом выключил двигатель. Оставив ключ в замке зажигания, вышел и по двору направился к дому. Сокорро уже ушла спать, но в духовке был свежий кукурузный хлеб и на тарелке два куска жареной курятины с фасолью и картошкой. Он перенес еду на стол, вернулся, взял с посудной сушилки вилку-ложку, кружку, налил себе кофе и, поставив кастрюлю опять на конфорку, угли под которой еще светились темно-красным, с кружкой подошел к столу, сел и стал есть. Ел медленно и методично. Закончив, отнес посуду в раковину, открыл холодильник и к нему склонился, обозревая его внутренность в поисках чего-нибудь на десерт. Нашел миску с пудингом, перенес ее к буфету, взял там маленькую тарелочку, положил туда пудинга, после чего, убрав его остаток в холодильник и налив себе еще кофе, уселся есть пудинг и читать газету Орена. В коридоре тикали часы. Пощелкивала остывающая плита. Вошел Джон-Грейди, сразу прошел к плите, налил себе кружку кофе, с ней сел за стол и сбил шляпу на затылок.