Содом и Гоморра. Города окрестности Сей
Шрифт:
— У тебя что, уже утро? — поднял брови Билли.
— Надеюсь, что нет.
— Который час?
— Понятия не имею.
Билли сделал глоток кофе. Полез в карман за сигаретами.
— А ты только вошел? — спросил Джон-Грейди.
— Ну.
— Ответом, как я понимаю, было «нет».
— Ты правильно понимаешь, коняшка.
— Что ж…
— Но ты ведь этого и ожидал, не правда ли?
— Н-да. Деньги ты ему предлагал?
— О, мы с ним прямо-таки неплохо посидели, с учетом всех привходящих.
— Что он сказал?
Билли прикурил сигарету и положил зажигалку поверх пачки.
— Сказал, что она сама оттуда уходить не хочет.
—
— Может быть. Но он сказал, что она там останется.
— Ни фига она не останется.
Билли медленно пустил через стол струю дыма. Джон-Грейди не спускал с него глаз:
— Ты думаешь, я просто спятил, да?
— Ты знаешь, что я думаю.
— Что ж…
— Ну сам-то хоть на себя посмотри! Смотри, куда тебя все это завело. Уже заговорил о том, чтобы коня своего продать! И все одно и то же, одно и то же повторяется. Теряют головы из-за первой же юбки. Но твой случай вообще особый: в нем ни на йоту нет здравого смысла. Вообще!
— Это на твой взгляд.
— И на мой, и на взгляд любого нормального человека.
Склонясь вперед, он принялся загибать пальцы руки, которой держал сигарету: во-первых, она не американка. Не гражданка. Не говорит по-английски. Работает в борделе. Нет, ты меня выслушай, выслушай. И наконец, последнее, но тоже ведь последнее не по значимости — теперь он держал себя уже за большой палец, — то, что имеется некий сукин сын, у которого она буквально в собственности и который (в этом я даю тебе гара… — черт побери — гарантию) отправит тебя в самую что ни на есть могильную могилу, если встанешь у него на дороге. Братан, тебе что, мало девчонок по эту сторону проклятущей реки?
— Таких тут нет.
— А это вот как раз, скорее всего, правда, только ты ее не так трактуешь.
Он смял и затушил сигарету. Ладно. Я тут с тобой и так зашел уж слишком далеко. Иду спать.
— Хорошо.
Оттолкнув назад стул, Билли встал и заговорил уже стоя:
— Считаю ли я тебя сумасшедшим? Нет. Не считаю. Но ты любого сумасшедшего переплюнул. Если бы ты был просто сумасшедшим, то всех несчастных олухов, которых держат в дурдоме и кормят, просовывая им еду под дверь, надо отпустить на все четыре стороны, пусть гуляют.
Сунув сигареты и зажигалку в карман рубашки, он взял кружку и отнес к раковине. В дверях опять остановился, оглянулся.
— Утром увидимся, — сказал он.
— Билли!
— А?
— Спасибо. Я тебе очень благодарен.
— Мне бы сказать «не за что», но тогда я стал бы лгуном.
— Знаю. Тем более спасибо.
— Жеребца своего будешь продавать?
— Не знаю. Ну, в общем, да.
— Может, Вольфенбаргер у тебя его купит.
— Я уже думал об этом.
— Понятное дело, думал. Увидимся утром.
Через двор Билли направился к конюшне, Джон-Грейди проводил его взглядом. Нагнулся к окну, рукавом отер его от воды, каплями покрывавшей стекло. Тень Билли, перечеркивающая двор, все укорачивалась, пока он не прошел под желтой лампочкой над дверью конюшни, ступил в темноту и исчез из виду. Отпустив занавеску, Джон-Грейди дал ей снова прикрыть стекло, отвернулся и сел, уставясь в стоящую перед ним пустую кружку. На ее дне были крупинки гущи, он крутнул кружку и посмотрел снова. Потом крутнул в другую сторону, словно стремясь добиться первоначального положения крупинок.
Он стоял в зарослях ивняка спиной к реке и следил за шоссе и проезжающими по нему машинами. Движения на шоссе было мало. Пыль от изредка проезжающих автомобилей висела
Такси, чуть было не проехавшее мимо съезда, остановилось, сдало назад, повернуло и, враскачку, переваливаясь на ухабах разбитой грунтовки, выехало на прогалину. Выйдя с противоположной от него стороны, она расплатилась с водителем, коротко о чем-то с ним поговорила, водитель кивнул, и она шагнула в сторону. Таксист включил передачу и, обняв спинку соседнего сиденья, сначала сдал задом, потом развернулся. Бросил взгляд в сторону реки. Потом вырулил на шоссе и уехал обратно в сторону города.
Он взял ее за руку.
— Ten'ia miedo que no vendr'ias [149] , — сказал он.
Она не ответила. Прильнула к нему. Длинные черные волосы рассыпались у нее по плечам. От них пахло мылом. Такая близкая, живая, во плоти под тонким платьем.
– ?Me amas? [150] — выдохнул он.
— S'i. Te amo [151] .
149
Я уж боялся, ты не приедешь (исп.).
150
Ты меня любишь? (исп.)
151
Да, я люблю тебя (исп.).
Сидя на тополином бревне, он смотрел, как она бродит по галечному мелководью. Вот повернулась, улыбнулась ему. Юбка вся скомкана и задрана до смуглых бедер. Он попытался тоже ей улыбнуться, но у него перехватило горло, и он отвернулся.
Она сидела на бревне рядом с ним, и он нежил в ладонях ее маленькие ступни, каждую по очереди, вытирал их носовым платком, потом, исхитряясь грубыми пальцами, сам застегивал ей маленькие пряжки туфель. Склонившись, она положила голову ему на плечо, и он поцеловал ее, погладил ее волосы, ее груди и ее лицо, как это делал бы слепец.
– ?Y mi respuesta? [152]
Она взяла его за руку и, поцеловав в ладонь, прижала ее к сердцу, а потом сказала, что она вся его и будет делать все, о чем он ни попросит, даже если ей это будет стоить жизни.
Родом она была с крайнего юга Мексики, из штата Чьяпас, где ее в возрасте тринадцати лет продали, чтобы вернуть карточный долг. Родителей у нее не было. В древнем ритуальном центре Мексики, городе Пуэбла, она сбежала, кинувшись за помощью в монастырь. Но на следующее утро туда явился сводник собственной персоной, прямо на церковной паперти среди бела дня из рук в руки отдал деньги матери-настоятельнице и увел девчонку с собой.
152
И какой будет мне ответ? (исп.)