Сокровище тамплиеров

Уайт Джек

— Они не любят меня, потому что боятся, — в конце концов проговорил Синклер. — Боятся того, что я мог сделать. Боятся того, что я мог узнать, того, что я уже знаю, и даже того, чего не знаю. В чём у них нет недостатка, так это в страхах.

— Но они же монахи, Алек, божьи люди.

Кузен скептически покосился на Андре, и тот вспыхнул, вспомнив их недавний разговор.

— Ладно, вы понимаете, что я имею в виду. Они должны были проявить понимание, а не сомневаться в своём брате из-за каких-то слухов...

Алек воззрился на Сен-Клера в неподдельном изумлении.

— Вот первая откровенная глупость, кузен, которую я услышал от тебя с тех пор, как ты тут объявился. «Они должны были проявить понимание»! Да откуда ему взяться, этому пониманию?

У них нет ни возможности, ни желания учиться чему-то новому, да и учить их некому. Эти люди, Андре, только называются монахами, ты и сам знаешь. Слишком уж они далеки от того, что должно быть свойственно божьему человеку. Поэтому всё их так называемое монашество сводится к обязательному присутствию на дневных и ночных богослужениях, да ещё к нескончаемому бормотанию «Paternoster» в перерывах между ними. Многие из них искренне верят, что можно заслужить вечное спасение, убивая как можно больше мусульман да читая «Pater» сто пятьдесят раз на дню, хотя в большинстве своём они не умеют считать. Как может человек, не умеющий считать, проследить за тем, повторил ли он молитву сто пятьдесят раз? Ответ: это невозможно. Поэтому монах просто читает без остановки, предпочитая повторить молитву несколько лишних раз, чем не набрать нужного числа и совершить, тем самым ужасный грех. Андре, это простые, невежественные, лишённые воображения люди. Они верят тому, чему их научили верить, ведут себя так, как им велели себя вести. И все они совершенно убеждены, что в их голове не может родиться ни одной мало-мальски ценной мысли. Они считают, что мысли и мнения, так же как приказы и наставления, исходят свыше, из неких недоступных их понятию эмпиреев. А потому внимают сказанному, ведут себя сообразно услышанному и не дерзают даже задаться вопросом — а верны ли спущенные сверху указания. Ну а когда им говорят, что я упрям, что я придерживаюсь воззрений, идущих вразрез с воззрениями ордена, — и в то же время они видят, что я почему-то избегаю положенного наказания, — это сеет смятение в их умах. А смятение порождает страх и панику.

— Итак, они оскорбляют вас вместо того, чтобы молча пораскинуть мозгами и, может быть, признать вашу правоту?

— Да, что-то в этом роде.

— Тогда расскажите мне про мусульман. Что всех так смущает в вашем отношении к мусульманам?

Алек Синклер кивнул, но ответил не сразу. Сперва он занялся трапезой и не проронил ни слова, пока не насытился и не запил еду водой из фляги. Андре, закончивший есть одновременно с кузеном, откинулся назад на песчаном сиденье и скрестил руки на груди.

— Прекрасно подкрепился. Спасибо. Так вы ответите мне?

— Конечно. Я считаю мусульман такими же людьми, как и мы. Людьми с такими же потребностями, желаниями, обязанностями и повинностями, хотя повинности эти толкуются по-разному.

— Ну, это вы уже говорили. Но подобные убеждения вряд ли могли вызвать такую озабоченность, какую я замечаю на лицах иных наших собратьев, когда они смотрят на вас.

Синклер снова кивнул.

— Тогда сделай следующий шаг.

— Я не понимаю, о чём вы. Какой шаг, куда?

— У меня такая поговорка. Надо подняться над обыденным мышлением простых людей и взглянуть на дело под другим углом. Это облегчит понимание некоторых вещей. Прошло уже дней десять с тех пор, как я ушёл из лагеря христиан... А если быть точным, около двадцати.

Синклер потянулся, снял шлем, ослабил тугие завязки, удерживавшие на месте кольчужный капюшон, откинул его и яростно почесал стриженый затылок. Потом потянулся, поёрзал на песке, устраиваясь поудобнее, откинулся назад и сцепил руки на затылке.

— О, так гораздо лучше. Теперь продолжим. Я занимал в ордене Сиона не очень высокое положение, не выше, чем ты сейчас. Но я кое-что знал о преданиях нашего тайного братства, и это было основой для моего дальнейшего продвижения. Мне, как и тебе, довелось изучить язык сарацин до того, как приступить к делу. Причём моими учителями были выдающиеся арабские учёные, а ещё — мудрецы, обладавшие высокими познаниями, из числа

членов совета нашего братства. Я мог прямо тогда в одиночку отправиться в Святую землю, но в таком случае мне пришлось бы и действовать в одиночку, без поддержки, в тысячах миль от дома. По мнению совета, куда разумнее было бы, если бы я вступил в Храм, внутри которого давно существовала наша тайная сеть. Таким образом, я вступил в орден Храма, прибыл сюда и, пока не попал в плен после Хаттина, занимался своим основным делом... Тебе о чём-нибудь говорит слово «Масьяф»?

— Нет. А я должен его знать?

— Возможно, и нет... Но именно туда братство послало меня сразу по прибытии в Святую землю. Как рыцарь-тамплиер я был назначен на гарнизонную службу в Сирийскую крепость, расположенную к северо-востоку от Тира, — крепость эту храмовники называли Белым замком. Мне было предписано обосноваться там, а потом, с помощью посредника из города Масьяф, связаться с Рашидом аль-Дином Синаном.

— Синан? Я слышал это имя. Разве он не...

— Горный Старец. Да, тот самый. Имам секты, участники которой именуют себя ассасинами.

— Божьи брови! Но почему вас попросили связаться с ним? С какой целью?

— Целей было несколько. Кое в чём интересы имама и нашего древнего братства совпадают. В том числе в том, что людям вроде нас с тобой кажется древними мистериями, которые превыше нашего разумения. Рашид аль-Дин Синан считает себя мистиком и ясновидцем и гордится этим. Он аскет и слывёт весьма набожным. А его безжалостность не подлежит сомнению. Его грозная слава устрашает даже Саладина, дважды чуть не принявшего смерть от рук ассасинов и оставшегося в живых лишь благодаря невероятному везению и слепой удаче. Как и каким образом впервые была установлена связь между Синаном и нашим братством, мне неведомо, но история их отношений насчитывает уже более сорока лет.

— И вам было приказано связаться с ним?

— Верно. Незадолго до этого скончался Жак де Сен-Жермен, являвшийся главным посредником между советом и имамом, и мне было поручено заменить бывшего связного. Синан знал о моём предстоящем прибытии, поэтому мне было нетрудно его найти, тем более что мне помогал Храм.

— Простите, последнего я не понял.

— Тогда слушай внимательно, парень, поскольку я вижу, что в твоих знаниях имеются большие пробелы. Ассасины — общество убийц, они держат всю Святую землю в тисках страха. Однако сорок лет тому назад, стремясь расширить свою власть и распространить своё влияние на новые территории, они переоценили свои возможности и убили Раймонда Второго Триполитанского. В ответ тамплиеры обрушились на них, используя в качестве оплота Красный и Белый замки. Они опустошали край, разоряя местное население, и в конце концов Синан был вынужден искать примирения. С тех пор ассасины ежегодно делали внушительный взнос в орденскую казну в обмен на возможность свободно вершить свои дела.

— Но они же мусульмане! Как может Храм вступать в такие отношения с врагами?

— Дело в том, что на самом деле ассасины — не враги. Твоё представление о них ошибочно. Они шииты, шииты-исмаилиты, происходящие из персидских корней. Они являются смертельными врагами Саладина и всех суннитов, а вражда к нам стоит для них уже на втором месте. Сам Рашид, Старец, родом из Басры, что в Ираке. Он прибыл в Сирию в качестве дай, или имама, этой секты незадолго до убийства Раймонда Триполитанского. Возможно, убийство Раймонда было одним из первых деяний Синана с целью завоевания власти, и, коли так, он совершил ошибку, которая дорого стоила ассасинам. Вскоре после этого Синан начал переговоры с Храмом. Оба общества — и ассасины, и храмовники, — если поразмыслить и сравнить, во многом похожи друг на друга. Они закрыты для посторонних, у них в ходу тайные обряды, они исповедуют аскетизм во всех его проявлениях. Можно сказать, что и ассасины, и тамплиеры стремятся к смерти — в том смысле, что готовы с радостью умереть ради преданности высоким идеалам, которые они провозглашают. Короче говоря, ассасинам и тамплиерам нетрудно понять друг друга.