Сокровище тамплиеров
Шрифт:
Алек Синклер кивнул. Потом кивнул ещё раз — уже с большим воодушевлением.
— Мне она нравится. Мы возвращаемся в Акру, беседуем с великим магистром, маршируем в Иерусалим с армией Ричарда, но по дороге вновь присоединяемся к братству. Превосходная затея. Я знал, кузен, что голова у тебя работает, и сейчас ты снова это доказал. А теперь давай засвидетельствуем своё почтение грозному Ибрагиму и получим его депеши.
Ибрагима, однако, на месте не оказалось. Он был там и, видимо, некоторое время ожидал на плоском камне в центре пещеры — Алек нашёл там послание, начертанное на листе пергамента. Угол пергамента прижимала клетка с почтовым голубем, на которой лежала кожаная трубка с документами.
В письме Ибрагим объяснял, что пробыл здесь целый день, больше не может ждать и оставляет документы, предназначенные
Андре внимательно наблюдал за тем, как Алек вытащил из заплечного мешка нитку бус, снял с неё маленькую бусинку и уронил в маленькую металлическую трубку.
— Красными бусинками пользуюсь только я, — пояснил Синклер. — У меня их целый мешочек, и я постоянно ношу с собой связку. Как только Ибрагим увидит такую бусинку, он сразу поймёт, что я получил его послание и всё в порядке.
Алек выпустил голубя, как только они вышли из пещеры, и наблюдал за его полётом, пока птица не пропала из виду. Потом обернулся к кузену.
— Сегодня Акра, а завтра, если будет на то Божья воля, мы выступим на Иерусалим, чтобы во главе с Ричардом и благословенным Робером де Сабле восстановить мощь нашего братства по всей Святой земле. В путь, кузен?
ГЛАВА 11
На следующий день Андре Сен-Клеру вспомнились замечания кузена о целомудрии и аскетизме, ибо, прежде чем армия снялась с лагеря и двинулась на юг, он чуть ли не лицом к лицу столкнулся с сестрой Ричарда, Иоанной Плантагенет.
Огромная армия пришла в движение ещё до рассвета, когда трубы королевских герольдов и колокола подняли всех с постели, знаменуя начало первого дня похода. То было двадцать четвёртое августа 1191 года, воскресенье, день святого Варфоломея.
В тот день из-за приготовлений к выступлению заутреню отменили, но всё равно перед рассветом священники и епископы начали служить Святую мессу. Отовсюду доносились повторявшиеся нараспев молитвы — они сливались в невнятный гул, подобный гудению пчёл громадного улья.
С откинутым кольчужным капюшоном, со стальным шлемом в руках, Андре переходил от одной кучки молящихся к другой, высматривая Алека и ухитряясь выглядеть озабоченным и благочестивым. Он нигде не задерживался, пока не добрался до места, где факелов было больше всего, где сильнее всего пахло ладаном, а одеяния собравшихся (среди которых было не менее трёх епископов) казались богаче, чем в любом другом участке лагеря. Среди храмовников в белых, с яркими алыми крестами, мантиях находился и сам великий магистр Робер де Сабле — его сразу можно было узнать по мантии из белоснежной шерсти с простыми чёрными равносторонними крестами спереди и сзади. Рядом с великим магистром стоял Алек Синклер, и Андре направился было к нему, но замер на месте: по другую руку от де Сабле он увидел короля, а слева от Ричарда — двух королев, Беренгарию и Иоанну Плантагенет в окружении стайки придворных дам.
Андре подошёл сбоку, поэтому сперва никто его не заметил, но, когда он остановился как вкопанный, это привлекло внимание Иоанны. Королева повернулась и воззрилась прямо на него. Застигнутый врасплох Андре не успел даже наклонить голову, ему оставалось лишь потупиться и надеяться, что его не заметят среди множества других людей. Держа очи долу, он сосчитал до пяти, а когда поднял глаза, увидел, что королева всё ещё смотрит в его сторону. Она нахмурилась, на лбу её появились морщинки.
Стараясь не шевелиться, не делать ничего такого, что привлекло бы её внимание, рыцарь снова медленно опустил глаза и ещё раз сосчитал до пяти, а потом и до десяти. Он мысленно убеждал себя, что Иоанна никоим образом не должна его узнать. Она никогда не видела Андре в полном облачении тамплиера; в ту пору, когда они встречались, он был гладко выбрит и носил длинные, нечёсаные волосы, подобавшие простому послушнику. Сейчас же он коротко постригся, у него отросла густая борода.
Андре медленно поднял глаза и ощутил громадное облегчение, увидев, что королева больше не смотрит на него. Она по-прежнему хмурилась, но теперь её взгляд скользил по лицам стоявших вокруг Сен-Клера людей. Он же наблюдал за Иоанной, мечтая, чтобы она посмотрела совсем в другую сторону. Вскоре так и случилось: королева снова обратила взор к алтарю. Сен-Клер решил, что лучше ему перебраться в другое место, к краю толпы, и отложить разговор с Алеком на потом.
Однако Андре не спешил уйти. Теперь он был уверен, что Иоанна его не узнала и не сможет различить в толпе, поэтому взобрался на ближайший камень и стал смотреть на обеих королев. Ни одна из них, похоже, не была утомлена или недовольна суровой походной жизнью в военном лагере. Беренгария выглядела особенно величественно, она просто источала уверенность и спокойствие, ничто в её облике не давало повода заподозрить в ней жену человека, полное отсутствие интереса которого к женскому полу не было ни для кого секретом и повсюду широко обсуждалось. Однако, присмотревшись к молодой королеве повнимательней, Андре приметил лихорадочный румянец на её щеках... И ему показалось, что она тайком бросает взгляды на стоящего примерно в шаге впереди юного красивого стража, весь вид которого говорил, как он горд таким вниманием и как безгранично предан своей королеве.
Позабавившись этому, но ничуть не удивившись, Андре перевёл взгляд туда, где стояла Иоанна Плантагенет. Она притягивала к себе взоры так, словно стояла в одиночестве, а не в окружении тесной толпы. Уже не в первый раз Сен-Клер подумал о том, какая это замечательная и привлекательная женщина. Было очевидно, что сама Иоанна прекрасно сознаёт свою привлекательность и жаждет восхищённого внимания, хотя невозможно было сказать, на кого именно были направлены её чары — если в толпе вообще находился такой человек.
Андре улыбнулся про себя, когда у него мелькнула мысль, что это мог бы быть он. Молодой человек тут же отринул эту мысль и, окинув последним неторопливым взглядом высокую грудь королевы, её тонкую талию и крутые бёдра, постарался настроиться если не на полное целомудрие, то на некоторый аскетизм и решил не мешкая вернуться на сборный пункт.
Погрузившись в размышления о чувственных материях, Андре чуть было не забыл о другом взгляде, которого стремился избежать. Он уже хотел соскочить с камня, как вдруг не столько увидел, сколько почувствовал, что на него смотрит король. Сен-Клер так никогда и не узнал, выражал ли лёд в пристальном взоре Ричарда гнев монарха. Или Андре этот лёд только почудился из-за собственной убеждённости, что, отказавшись от Беренгарии, он выступил против короля и разгневал его? Ведь именно против таких поступков его когда-то предостерегал отец!
Сознавая, что расстояние между ним и королём дарует некоторую безопасность, Андре долго не отводил взгляда, с вызовом и в то же время с глубоким ужасом глядя в глаза человеку, который некогда был его героем.
Ричард первым отвёл взгляд, и Андре смешался с товарищами с болезненным ощущением того, что — к худу ли, к добру ли — он отвергнут королём безвозвратно.
Как только месса закончилась, войска начали торопливо сниматься с лагеря. Тысячи палаток сворачивали и укладывали на обозные подводы. Огромные осадные машины разобрали и погрузили на повозки ещё несколько недель тому назад, сразу после падения Акры, и несколько дней целая армия механиков хлопотала, готовя этот громоздкий и ценный груз к переброске на юг. Подготовительные работы накануне завершились, механики с обозом выступили первыми и сейчас на несколько миль обгоняли основные силы. Рабочие команды сновали туда-сюда между сборными пунктами и гаванью Акры, сгружая провиант, фураж и снаряжение с многочисленных судов и перекладывая всё это на обозные повозки, которым предстояло двинуться по прибрежной дороге, проложенной римлянами для переброски легионов ещё до эпохи цезарей. Было много суматохи и суеты, но постепенно всё улеглось, последние палатки были сняты и уложены, последние подразделения нашли и заняли свои места в строю, запели медные трубы, и колонна двинулась по дороге на Иерусалим.