Сокровище тамплиеров
Шрифт:
Сен-Клер покосился на кузена, чуть склонив голову набок.
— Понятия не имею. Дайте мне пораскинуть мозгами, и я отвечу, если что-нибудь придёт в голову.
Синклер промолчал, и некоторое время они продолжали путь к линии валунов, обозначавших начало каменного поля. Уже у самого края поля Андре Сен-Клер натянул поводья, и его кузен, державшийся позади, сделал то же самое.
— У меня появилась удивительная мысль, — промолвил младший из рыцарей. — Наверное, такое никогда не пришло бы мне в голову, если бы вы не подтолкнули меня к размышлениям над материями, над которыми сам я в жизни бы не задумался. Итак, два поля камней. Одно в корне отличается от другого, и вместе с тем они схожи. Поле из моей юности будит во мне воспоминания, отдающиеся в душе столь громким эхом, что порой это причиняет боль. То поле кажется цветущим, пышным, полным посулов. Другое поле камней — чуждое мне, в нём нет места воспоминаниям, здесь ничто не пробудит эхо, всё вокруг серо, тускло, невыразительно. Иссохшее и безжизненное, оно усыпано камнями и останками былых грёз и желаний, не стоивших того, чтобы стремиться их осуществить. С одной стороны — моя ранняя юность. Дивная, зелёная страна, полная надежд и страстей. Повсюду буйная зелень, только листья деревьев бледные и болезненные. Ни цветов, ни плодов, лишь корявые деревья с узловатыми, сухими корнями, а вокруг — ничего, кроме камней. Камней, бросающих вызов любой непогоде. С другой стороны — мои зрелые годы. Суровая, засушливая пустыня, в которой не меньше камней, чем на поле во Франции. Но эти камни не окружает зелень, поверхность их выветрена и отполирована песчаными бурями. Ни цветов, ни плодов, ни корявого деревца, оплетающего камень корнями. Вот, казалось бы, две правды, такие разные и вместе с тем столь схожие. Но на самом деле правда всего одна.
Последовало долгое молчание, пока наконец Алек Синклер не задал вопрос:
— И в чём же она состоит?
Андре Сен-Клер обернулся и взглянул ему в глаза.
— Я уже говорил, кузен, что понятия не имею.
Оба рыцаря покатились со смеху, тронули своих коней и молча возобновили путь.
— Нам всё ещё нужно решить, что мы будем делать, — напомнил в конце концов Алек Синклер. — В ближайшую неделю Ричард собирается выступить по старой прибрежной дороге на юг, чтобы сразиться с Саладином, захватить Иерусалим и разгромить сарацин раз и навсегда. Он уже отдал распоряжения относительно походного построения — авангард составят тамплиеры при поддержке ополчения из Туркополя, за ними последуют вассалы Ричарда из Бретани, Анжу и Пуату. Следом двинутся нормандцы и англичане, им будет поручено заботиться о боевом знамени, а арьергард составят французы с госпитальерами и местными вспомогательными силами. Прежде чем начнётся поход, нам с тобой нужно решить, что мы собираемся предпринять.
— Какой смысл об этом говорить, кузен? Тамплиеры будут в авангарде. Именно там наше с вами место.
Некоторое время они молчали, потом Алек взорвался:
— Проклятье, я вижу, остаётся одно: рассказать тебе всё! Не хотел я этого делать, да нет другого выхода. Слушай. Будучи на Кипре, я, как и обещал, съездил в Фамагусту, на могилу твоего отца. Могилу я нашёл без труда, помолился там за упокой его души, но по возвращении в Лимасол услышал рассказ, которому сперва не мог поверить. Тогда я затеял собственное расследование. В Лимасоле живёт еврей по имени Аарон бар Мелед. Не знаешь такого?
— Нет, я не знаю еврея ни с таким, ни с каким-либо другим именем, тем паче в Лимасоле. А что, должен знать?
— Да, стоило бы. Мне о нём рассказал один товарищ, агент Рашида аль-Дина, живущий в Лимасоле в качестве шпиона. Услышав, как меня зовут, он поинтересовался, не родственник ли я Сен-Клеру — имя-то звучит похоже. Когда я объяснил, что бывший главный военный наставник приходился мне дядей, он разволновался и поведал мне свою версию о том, что случилось с твоим отцом. Я отказался ему верить. Тогда шпион рассказал мне, как найти того человека, Аарона, и на следующий день я отправился к нему. Отыскать еврея оказалось нетрудно... Помнишь, ты говорил об «очищении» — о гонении на евреев за несколько дней до того, как ты покинул Лимасол?
— Помню. Из-за этого безумия я не смог в последний раз увидеться с отцом.
— Да. Так вот, этот Аарон был одним из тех, кого разыскивали во время гонений на евреев на Кипре. Разыскивали вместе со всей семьёй — женой Лией, сыном и дочерью. Я встречался с его женой и видел дочь. Дочь красавица. Сын его мёртв, погиб во время «очищения». Ему было четырнадцать лет. Но самого Аарона, Лию и их дочь спас и укрыл франкский рыцарь. Еврей именовал его полным титулом — мессир Анри Сен-Клер, главный военный наставник Англии. Если верить Аарону, Сен-Клер спас их прежде, чем разразилась беда. Я понятия не имею — и сам Аарон этого не знал, — откуда твой отец проведал обо всём заранее. Не знаю я и того, что сталось с мальчиком. Знаю только, что Анри переправил семью еврея из Лимасола в рыбацкую деревеньку дальше по берегу, и там Аарон и его родные оставались до тех пор, пока не услышали, что Ричард собрался отплыть в Святую землю. Лишь тогда они вернулись домой, в Лимасол, чтобы оплакать сына и начать жизнь заново. Но из-за того, что семья еврея исчезла, кто-то донёс на твоего отца Ричарду. Должно быть, кто-нибудь заметил мессира Анри, когда тот спасал евреев, а может, его предал кто-то из своих людей. Кто бы ни нашептал на него Ричарду, он глубоко вонзил клинок, а потом ещё и повернул его.
Уверен, для подлого наушничества было выбрано подходящее время, скорее всего когда Ричард был пьян. Весть о «предательстве» твоего отца должна была привести короля в ярость. К тому времени мессир Анри уже отбыл в Фамагусту, и головорезы Ричарда отправились туда, чтобы расправиться с Сен-Клером и представить всё так, будто тот стал жертвой случайной стычки с повстанцами. Так всё и вышло. Все поверили, что с твоим отцом и двумя его спутниками случайно приключилась беда. Но по возвращении в Лимасол убийцы не держали язык за зубами, и мой товарищ подслушал их разговор в таверне. Посетители таких заведений умеют молчать, о мессире Анри Сен-Клере мой товарищ знал только по слухам, поэтому и не обмолвился никому ни словом, пока не зашёл разговор о моём имени. Тогда он поведал мне всё, что знал.
Синклер замолчал, дожидаясь ответа Андре, но его кузен как будто заснул в седле, слегка покачиваясь в такт конской поступи. Однако глаза Андре были открыты, и Синклер, поняв, что тот слушает, продолжал:
— Я расспрашивал повсюду, но ничего не смог узнать про людей, которых описал Сулейман — так зовут моего товарища-шпиона. Вообще-то я не собирался называть его имя, но беды от этого не будет. К тому времени, как я высадился на Кипре, убийцы отплыли вместе с Ричардом и уже две недели находились здесь, в Святой земле.
Алек широко развёл руками.
— Значит, у нас нет способа установить их имена. Это мог быть кто угодно из сотен прихлебателей, которые толпами увиваются вокруг Ричарда, заглядывая ему в рот.
Синклер снова взглянул на Андре.
— Мне даже не удалось выяснить, действовали ли они по приказу Ричарда или по собственному почину, предугадав злобное желание короля, — подобно тому как головорезы Генриха Второго расправились с Томасом Беккетом. Ричард любит вспоминать историю с Беккетом к месту и не к месту. Он говорит об этом так часто, что убийцы вполне могли решиться на злодеяние без прямого указания короля, в надежде снискать его благосклонность. Но как бы то ни было, Ричард несомненно знал, почему погиб твой отец. Вот почему ты не слышал от короля ни слова со времени его прибытия сюда. Сомневаюсь, что он осмелился бы взглянуть тебе в глаза.
На это замечание кузена Сен-Клер наконец отозвался. Спокойно, как о чём-то само собой разумеющемся, он заявил:
— Можете быть уверены, Алек, он смог бы взглянуть мне в глаза. Даже не сомневайтесь. Ричард Плантагенет посмотрел бы мне в глаза с приветливой улыбкой, ещё не утерев с рук кровь моего отца. Его любовь к себе столь безмерна, что он, похоже, сам верит в собственную непогрешимость. Как вы знаете, я искренне любил Плантагенета... Почти так же, как любил своего отца. Ричард посвятил меня в рыцари, я восхищался им, видя в нём образец паладина. Но потом, мало-помалу, я начал видеть его таким, каков он есть на самом деле. Любовь, восхищение, уважение и преданность, которые я питал по отношению к нему столько лет, обернулись привкусом уксуса и пепла. Моя душа страдала, сталкиваясь всё с новыми и новыми примерами вероломства и безмерного себялюбия этого человека. И все эти его качества нашли своё наивысшее воплощение в бесчестной расправе над сарацинскими пленниками. После такого даже весть о том, что Ричард убил моего отца, самого верного своего слугу, не пробудила во мне бурю страстей. Я верю вашему рассказу, но он нисколько меня не удивил. Мне даже кажется, что, загляни я поглубже в своё сердце, я бы понял, что уже подозревал нечто подобное... Просто старался об этом не думать.
Андре повернулся и вперил взгляд в кузена.
— Я оплакал отца, смирившись с тем, что он погиб. То, что он был убит коварным, неблагодарным другом, ничего не меняет. Убийство есть убийство.
Сен-Клер умолк, и Алек Синклер не пытался прервать молчание, поскольку видел, что добавить тут нечего. Наконец Андре заговорил сам, чуть ли не с улыбкой:
— Но теперь мне понятно, почему вы сказали, что нам следует обдумать наши дальнейшие действия. У вас имеются на этот счёт какие-нибудь соображения?