Солнечный ветер. Книга четвертая. Наследие
Шрифт:
– Не знаю, вернется ли моя мать, – буркнул Коммод, словно маленький мальчик, обиженно надув губы. – Скажи отец, вернется ли тогда моя мать, во власти ли это Деметры?
Марк с удивлением посмотрел на сына, на его разгоряченное лицо, сразу не ответил. Он не знал, что Коммод, оказывается, так сильно любил Фаустину, что готов был молить о ее воскрешении богиню плодородия.
Они пошли к храму, и паломники почтительно расступались перед ними.
– Фаустина, твоя мать, конечно, вернется, – ответил Марк, наконец. – Она вернется только под другим именем и в другом обличье.
– А как же Персефона? Она ведь возвращается такая как есть, не меняясь?
– Греческие боги, Коммод, не сильно отличаются от наших. Персефона, дочь богини и сама богиня, а твоя мать – дочь божественного Антонинина, твоего деда, и сама ставшая божеством. Однако обожествление произошло после их смерти, до этого они были людьми. Персефона же всегда была богиней и никогда не была человеком.
Объяснения отца показались Коммоду убедительными, и он больше не задавал вопросов. Возле храма Деметры им дали выпить кикеон из полного кубка, который передавался от паломника к паломнику, но никогда не опорожнялся полностью, потому что служители успевали подливать божественный напиток. Не заходя в храм, мисты опустились на землю, подстелив под себя белые плащи, тут же запачкавшиеся на влажной земле. Кто-то из слуг поспешил принести невысокие складные стулья для императора и его сына, но Марк остановил их: «Мы будем как все». И они тоже опустились на землю, прижались друг другу спинами для равновесия. Веки сами собой закрывались под тяжестью неба, солнца, воздуха, голова кружилась.
Вскоре их подняли, начали парами вводить внутрь храма.
«Приказал ли ты убить брата и жену?» – вдруг раздался голос в голове Марка.
Он открыл глаза и увидел, что стоит перед изваянием Деметры. Это она громко спрашивала, не отводя строгого взгляда от его лица. И хотя взгляд ее неподвижен, а глаза кажутся неживыми, но Марк не может оторваться от них.
«Нет, – произносит он вслух, – я никогда не приказывал их убивать».
Слова, утверждающие истину, он произносит, нисколько не сомневаясь в себе, твердо, убежденно. Одинокий голос его гулко раздается под сводами храма, словно он один стоит возле Деметры и рядом никого нет, один во всей Греции, один во всем мире. Нет, он никого не убивал, и никто не может его в этом обвинить! И все же Деметра не сводит с него глаз. Марку кажется, что она недовольна ответом, что она осуждает его не за поступки, которых не было, а всего лишь за помыслы. Ведь он, действительно, хотел, чтобы боги покарали Луция, чтобы они наказали изменницу Фаустину.
«Накажи меня за мою дерзость, – невольно молит ее Марк, – я лишь хотел направить волю богов в сторону провинившихся, я не пытался заменить Зевса! Накажи меня, Деметра! И даруй прощение!»
Богиня молчит.
«Неужели и Луций держал перед ней ответ? – думает Марк. – О чем она его спрашивала? Не о моей ли жене Фаустине? Не о позорящей ли связи между ними? И, какой ответ дал Луций, ведь Деметре нельзя соврать, не обрушив на свою голову страшный гнев богини».
Тем временем в храме что-то меняется, свет угасает, воздух как будто становится гуще, ощутимее, кажется, что можно протянуть руку и потрогать его, сжать в кулак упругое тело. Деметра, похоже, вняла просьбам Марка. Она теперь не смотрит на него осуждающе, она чуть улыбается кончиками губ, она его простила, дав утешение душе новоявленного мисты.
Но где же Коммод? Он должен быть рядом. Марк погружает руку в пространство и не отыскивает сына в круговерти частиц и атомов, заполнивших святилище. Они вращаются вокруг него полупрозрачными шарами так плотно, что скрывают Деметру, стоящую на пьедестале в метре от него. Коммода нет рядом и это беспокоит Марка. Коммод – юноша еще не окрепший, не встречавший и не видевший на своем пути столько, сколько видел Марк. Вдруг душа его сына встрепенется, и испуганная мистериями покинет тело?
«Найти Коммода! – думает он. – Надо найти Коммода».
Меж тем мысли беспомощно мечутся, путаются и он уже не ищет своего мальчика, его отвлекает другое видение. Он видит себя на форуме в Риме при ярком солнечном свете, окруженного множеством памятников самому себе.
«Это то, чтобы будет после смерти», – понимает он, ведь одна из целей мистерий как раз показать будущее. «Значит я не исчезну в первостихии и огненный ветер не принесет меня снова на землю? Я всегда буду здесь, повсюду? Я никуда не уйду?»
Возникшие вопросы дают облегчение, невольно вызвав в памяти лицо еврейского первосвященника в Иудее, с которым они рассуждали о бессмертии души.
«Или все же стоики правы и нас ожидает огненная первостихия, из которой мы выйдем преображенными?»
Вдруг поднимается ветер, уносящий прочь вращающиеся вокруг него шары, так похожие на атомы Вселенной, воздух очищается, и перед ним вновь возникает Деметра. Взгляд ее полнится понимаем, розовые губы произносят добрые слова: «Ты многое видел император Марк Аврелий Антонин, всегда поступал по справедливости, жил согласно Природе целого. И потому боги любят тебя, и я богиня Деметра говорю: тебя никто не забудет, пока существует этот мир, пока существует божеская власть над всем сущим. Пусть спокойствие вольется в твою душу, пусть тебя не пугает предстоящее переселение на небеса. Ты еще вернешься…»
Ему хочется спросить: «Вернусь? Но когда и куда? И буду ли я тем же самым Марком Аврелием?»
Однако богиня как будто-то слышит его мысли и отвечает: «Решает тот, кто привел тебя на землю. Он забирает тебя на небо, он же и возвращает назад».
Силы оставляют Марка. Он опускается на колени, припадает лбом к постаменту с Деметрой, чтобы вознести слова благодарности и вдруг понимает, что разговаривал с живой женщиной, с живой богиней, потому что гранитный камень постамента, на котором она возвышается излучает человеческое тепло.
Брачные планы
К моменту смерти Фаустины, Фабия Цейония уже перешагнула пятидесятилетний рубеж. Некогда она по воле императора Адриана была объявлена невестой Марка, но следующий император Антонин отозвал брачный договор, а Марк женился на его дочери Фаустине. Позже Фабию благополучно выдали замуж за Плавтия Квинтилла. Она родила от него сына Марка Педуцея, который женился на дочери императора и Фаустины Фадилле. Так в истории двух семейств Антонинов и Цейониев все очень тесно переплелось.
Овдовев, Фабия не торопилась замуж, тщательно отбирала подходящих кандидатов с учетом знатности рода, подсчитывала богатства, имеющиеся за душой каждого претендента. Конечно, в ее жизни бывали мужчины. Любовники ей не докучали, а лишь требовались для ублажения тела, ибо римская медицина советовала с помощью регулярных соитий мужчины и женщины укреплять здоровье. Был момент, когда они с покойной Фаустиной даже делили любовника по имени Модерат, словно он был большим домом, в котором каждая из любовниц имела свою комнату. Однако время шло, а Фабия так и не нашла выгодную партию, а потому оставалась вдовой.