Состязание. Странствие
Шрифт:
С каждой минутой, что ты мешкаешь здесь, будет падать твой авторитет. Они скажут: «Он не знал, как поступить».
Он встает с тяжелой ношей. Засовывает письмо в карман. Оно написано на плотной бумаге, не сразу и сложишь. Он опять бранится. Вылезает из палатки.
Жестом подзывает Эдварда Эванса, просит его собрать всех людей. Они выстраиваются в шеренгу; он потребовал, чтобы и здесь соблюдался военно-морской устав. Мороз минус двадцать, острый северный ветер. Низко нависают тучи.
Здесь в Антарктиде царит такая тишина, что человеческий голос прорезает ее, будто нож. Когда собаки молчат, ты слышишь тишину —
Люди построились, он не торопится. Наконец поднимается на специально насыпанный снежный бугор. Смотрит на своих спутников. Суровые лица, опаленные морозом, — теперь он знает этих людей, многие ему по душе, мысленно он уже выделяет наиболее выносливых и сноровистых. Они пойдут с ним на полюс.
Но что сказать сейчас?
«Мы форсируем наши планы и принимаем вызов?..»
Или: «Будем следовать нашему первоначальному плану. Не пристало нам участвовать в гонках к полюсу?..»
Они жадно всматриваются в его лицо. Он избегает этих вопрошающих, испытующих глаз.
Но теперь он знает, что надо делать. Перекраивать столь тщательно разработанные планы, начинать все сначала, принимать новые решения, рисковать всем, включаться в великую драму — больше той, в которой он уже задействован, — на это его не хватает. Быть сильным, опираясь на то, что утверждено, спокойнее.
Он говорит с натугой, и голос его далеко разносится в тишине:
— Кемпбелл пишет, что Амундсен находится в Китовой бухте, в ста километрах ближе к полюсу, чем мы. У него есть собаки, и он умеет с ними работать. Это значит, что он может пойти к полюсу раньше, чем мы с нашими пони. Мы будем действовать согласно первоначальному плану. Состязания из-за полюса не будет. Может быть, мы все равно опередим его.
Он отпускает людей жестом руки. Возвращается в палатку.
В лагере «Безопасность» хватает дел, но сейчас работа стоит. Он слышит, как кто-то шепчется около палатки, слышит негодующие возгласы. Похоже, назревает драка между двумя возмущенными людьми, одному из которых кажется, что другой недостаточно яростно проклинает Амундсена. Кто-то из офицеров шикает на спорщиков. Наступает вечер.
Однако негодование растет, множатся крики, ему ясно — выйди он сейчас и скажи: «Ну, что — поставим на карту все?..» — и они последуют за ним, поставят жизнь на карту. Но вправе ли он? В это время в палатку входят Уилсон, Эдвард Эванс и врач Аткинсон. Он встречает их молча, без обычной улыбки. Что-то происходит в этот вечер с их великим, умным, немногословным, замкнутым руководителем. Куда подевалось его нерушимое достоинство. Чертыхаясь, он выпаливает то, что давно накипело:
— Это же подлость! Разве не нам принадлежит право первыми достигнуть полюса? Амундсен предупредил, но недостаточно ясно! Он нечестен!
И он встает, сжимая кулаки, ярость выплескивается наружу. Таким они его никогда не видели — и никогда больше не увидят. Пришли с намерением отвести душу бранью (может быть, это утешит начальника экспедиции). А он сам чертыхается.
Кажется, его тошнит? Врач Аткинсон видит, что сейчас может произойти. Взяв в руки старый свитер, готов подставить, коли понадобится. Скотт дергает спальный мешок, у него слезы на глазах, вдруг взгляд его озаряет проблеск надежды, и он кричит:
— А не отправиться ли нам в Китовую бухту и задать им взбучку?.. Прогнать их? Это ведь наши владения?
Собравшиеся в палатке чувствуют себя побратимами. Их объединяет смелый план. Может быть, и впрямь попытаться дойти по суше до Китовой бухты, неожиданно напасть на норвежцев и… что дальше?
Убить их?
Они прошли суровую выучку в военных школах, уж как-нибудь сумеют разработать план атаки. Но могут ли они осуществить такой план без приказа, освобождающего их от вины? Они умные люди. Знают, что тешат себя мечтой. Но сейчас не время строить воздушные замки.
Запал иссяк.
У него тоже.
Погодя, они потихоньку выходят из палатки. Снова он остается один.
На другой день бремя его тяжелее, чем когда-либо раньше. Они избегают смотреть друг другу в глаза.
А потому — работать, не жалея сил; ясные, твердые команды, каждый человек занимается своим делом. Не расслабляться!
Продолжаем действовать по плану.
Уцелевшие пони еще не вернулись на базу на мыс Эванса. По суше их не проведешь. Остается морской лед, он как будто достаточно крепок. Когда же они разбивают на нем лагерь, лед раскалывается. На долю Скотта и его людей выпадает ночь великого ужаса, самая страшная из когда-либо пережитых ими ночей. Три пони прыгают в воду. Льдины становятся на ребро, в небе плывут низкие тучи, море обрушивает на лед тяжелые волны. Появляются касатки. Они нападают на ближайшего к ним пони. Лошадь кричит и исчезает под водой. Остальные две пытаются уйти от хищниц, напрягая последние силы. Касатки настигают их.
Люди гонятся за двумя пони, которые еще мечутся по льду. Легкие на ногу собаки сами благополучно перебираются со льда на сушу.
Уцелевшие пони падают без сил у кромки льда, и люди на руках выносят их в безопасное место.
Вода между льдинами кишит касатками, она стала красной от крови, но волны уносят следы побоища.
Люди размещаются в домике, служившем экспедиции «Дискавери», и вынуждены жить здесь не одну неделю в ожидании, когда вновь станет лед. Из провианта у них только тюленина; топят тюленьим жиром в печке, сделанной из железной бочки. Одиннадцать человек спят бок о бок на полу. Среди них Скотт. За брезентовым пологом стоят последние два пони, участвовавшие в заброске на юг.
Начальник экспедиции скуп на слова. У него усталый вид.
Наконец восстанавливается сплошной ледовый покров и они добираются до базы.
Амундсен V
На долю обитателей «Фрамхейма» выпадает нелегкая долгая зима. Круглые сутки ночная тьма, никакого намека на солнце. Только заполыхает в небе полярное сияние, как очередной буран сразу гасит его. Морской и материковый лед сливаются в сплошной белой круговерти. В каморке, выкопанной в толще льда, между бураном вверху и черными водами моря где-то внизу сидит человек и крутит швейную машину.