Спелый дождь
Шрифт:
разуваться. Он сунул портянки под матрац, а сам голыми ногами - в сапо-
ги. У лейтенанта взгляд зоркий:
– Это что такое из-под матраца торчит? Что за сопли?
– Это не сопли, а солдатские портянки!
– Мо-олчать! Ты в какой армии служишь?
41
– В американской!
– Что-о-о?!
– Вы что, сами не знаете, какая здесь армия? (И поехало-пошло...).
Или так: в час ночи, когда сон солдата должен быть особенно крепок,
его
схватив автомат, побежал за лейтенантом, а когда его стали загонять в
угол, забаррикадировался в оружейной комнате с винтовками, готовый
отстреливаться до последнего.
Армейскому руководству хватило мудрости уговорить солдата
сдаться, а доводить дело до трибунала не захотели: это бросило бы
пятно на образцовую часть. Проще представить взбунтовавшегося
солдата «дуриком». Михаила отправили в больницу, где он объявил
голодовку. Впоследствии был списан с воинской службы с «волчьим
билетом», в котором указывалось, что такой-то по состоянию здоровья
не имеет права работать с техникой, моторами и вообще быть приня-
тым на престижную, оплачиваемую работу. Этот «пунктик» сопрово-
ждал Сопина по всей жизни. Приходит, бывало, устраиваться на рабо-
ту сантехником, а там требуют паспорт и военный билет. В паспорте
отметка: выдан по справке об освобождении из мест заключения. А в
военном билете...
Михаил по карманам похлопает и, как бы опомнившись, улыбнётся
широко:
– Забыл дома! Да вы на меня посмотрите: ну конечно, военнообязан-
ный! Разве не видно? (Фигура крепкая, грудь колесом).
При тех должностях, которые он занимал, формальности не соблюда-
лись...
* * *
Когда первый мороз
Опушит
Тополя чистым мехом,
Кто-то в окна стучит,
И зовёт,
И ответ мне даёт:
«Это я,
Твое имя,
Пропавшее без вести эхо,
Перекатная голь,
Беспризорное детство твоё».
И туда обернусь,
И сюда погляжу:
Как ты? Где ты?
Я же сам очевидец:
Ты убито...
Ахтырка... Бои...
А на тёмном стекле
Обнажённо,
До резкого света:
Ирреальная явь,
Тёмно-красные слезы мои.
42
* * *
Дымя,
Мимо изб,
Мимо пашен
Раскатно
Грохочет состав!
А юность
Мне машет и машет,
Тревожно
На цыпочки встав.
В бушлате,
Худая-худая,
Как в послевоенном селе,
Наверное, знает - куда я,
Глядит
Бомбёжки,
Составы,
Обвалы
В жестоком остались былом.
Когда же ты, жизнь,
Миновала,
Со всем, что сбивало и жгло?!
По сердцу -
Скребущие звуки.
Постой!
Обернись в пол-лица...
Скажи мне,
Что этой разлуке
Не будет. Не будет конца!
Скажи!
Я смогу возвратиться!
Хотя бы ладонь подыми!
Но поезд -
Ах, чёрная птица!..
Крылато качает дымы.
* * *
Как трудно уходить
Из той поры:
Открыл окно,
И в спелый дождь -
Руками!
За садом звёзды,
Что твои костры.
Какое счастье
В этой жизни -
Память!
Давным-давно
Не тот уж
Блеск в глазах.
И мир не тот -
43
От яви до преданий.
А я и сотой доли не сказал
О том, что слышу,
К полю припадая.
Здесь, на земле,
Случилось это всё:
Ни ты меня,
Ни я тебя не бросил.
Но мёртвый ветер
Разорённых сел
Нам не оставил
Ни руля, ни вёсел.
Холодные,
Голодные года
Сменили грохот
Тола и металла.
И вышло так,
Что вдруг и навсегда
Нас по Отчизне горькой
Разметало.
И мы с тобой
Такие не одни.
Ты говорила:
«Если выйти в поле,
То будет слышно,
Как летит над ним
Молчанье душ,
Запекшихся от боли».
* * *
Разметало
Сиротские рати
По разломам
Военной земли.
Никогда
Не собраться нам,
Братья.
Лиховеи наш путь замели.
За надежды,
Что были до мая,
За убитых
И проклятых нас -
До конца пронесу,
Не снимая,
Окровавленных
Дней ордена.
Бей сильнее,
Неистовей,
Память!
Всё равно
Я на зов твой приду
44
В ту страну,
Что лежит за холмами
В октябре
В сорок первом году.
* * *
Подрывались.
Пропадали.
Стыли.
Многих ветер в поле отпевал.
Даже до жестокости простые
Жизни той не выразят слова.
Жил и я.
Страдал, как всё живое.
И осталась
Память той беды -
Был заснят
С огромной головою,
А в руке -
Букетик лебеды.
Сверстники мои!
Мы входим в чащу
Тех снегов,
Что заметут виски.
Но по нашим