Список Мадонны
Шрифт:
— И ты в самом деле полагаешь, что это «когда» уже сейчас? — Старший Гойетт смотрел на сына с сомнением.
— Да, полагаю, папа. Мы охватили всю страну до самой границы, а также к востоку и северу от Монреаля. «Братья-охотники» так же многочисленны, как снопы на хорошем поле. У Нельсона и Коте в Соединенных Штатах приготовлена военная поддержка, которая может быть оказана в любой момент. По сигналу мы изолируем Монреаль, возьмем Сорель и пойдем в наступление на сам Квебек. У британцев останется не больше выбора, чем в Американских Штатах семьдесят лет назад. Подумай, папа. Хозяева в собственном доме. Новая республика.
Мартин заговорил в первый раз:
— Ты действительно думаешь, что у вас есть поддержка, Жозеф? Организовывать тайные группы и говорить о серьезной поддержке с юга еще не значит обеспечить успех. И я не так уверен, как ты, в нашей общей воле. Кто-нибудь когда-нибудь видел эту американскую армию? Будет ли американское правительство стоять в стороне, в то время как его собственные граждане пересекают границу, чтобы вторгнуться в страну, удерживаемую грозным потенциальным противником? Американцы могут быть беспечными, но не тупыми.
Подошла очередь вмешаться Франсуа Гойетту. Несмотря на то что слова Мартина были созвучны его собственным опасениям о набиравшем силу движении патриотов, он не мог позволить незаконнорожденному сыну пятнать идеалы любимого первенца.
— Если бы у каждого великого лидера были те же сомнения, что и у тебя, Мартин, то мы бы все еще находились в феодальной зависимости. Жозеф-Нарсис говорит о долге, чести, о вызове самому себе. Порой свобода может быть куплена кровью и отвагой. А ты, Мартин, мог бы заплатить тем же, чем собирается платить Жозеф-Нарсис? Может быть, мы скоро увидим это.
Мартин сдержал гнев, поднимавшийся в нем.
— Я не ставлю под сомнение благородство Жозефа, а только его практицизм.
Жозеф-Нарсис пристально смотрел на него.
— Я понимаю тебя, Мартин. Но я думаю, что мы сможем победить. Я знаю, что мы сможем.
— Ты член братства? — спросил Франсуа. Его голос был полон сарказма.
— Нет, папа. В отличие от Жозефа я не думаю, что мы можем победить.
В глазах Жозефа-Нарсиса появился странный блеск.
— Да и есть ли в этом смысл, дорогой брат? — нарушил тишину женский голос. Франсуа Гойетт повернулся к своей будущей невестке, разгневанный ее нахальством. — Если ты любишь что-то по-настоящему, то последствия поиска объекта твоей любви не имеют значения. Мартин совсем не такой, как ты, милый Жозеф. Он еще не определил глубины своей любви. А когда он сделает это, найдет повод объявить об этом и защитит ее. Ведь это правда, Мартин?
Наступило напряженное молчание. Жозеф-Нарсис сиял изнутри. Немногие в Нижней Канаде могли похвастать такой красивой и смелой женой, как Домитиль. Франсуа потерял от гнева дар речи. Он поговорит с Жозефом завтра. Эта твердолобая девушка, которая вскоре собирается стать женой его сына, нуждается в серьезном разговоре. Мартин покраснел. Домитиль смотрела на него, ее темные глаза были широко раскрыты и оценивающе разглядывали его. На какой-то миг он встретился с ней взглядом и прочел их выражение. Он пробормотал что-то о своей любви к родной земле и извинился, сказав, что пойдет на заднюю веранду к своим младшим сводным братьям играть в шашки.
Дорога к небольшому крестьянскому дому походила на болото. Проливной дождь, бивший неделю по неубранным пшеничным полям, ослаб и превратился в изморось, шипение которой раздавалось в ночи.
Бесформенные тела, спрятанные за большими шляпами и тяжелыми плащами, прибывали по одному, некоторые верхом, остальные пешком, хлюпая по колено в грязи. Другие поскальзывались на насыпи, защищавшей фундамент каменного дома, ругая неуклюжесть, которая могла выдать их прибытие сюда. Прежде чем перед каждым из них открывалась дверь, в нее нужно было размеренно, с долгим промежутком стукнуть четыре раза. К десяти часам все собрались.
Присутствовало двенадцать молодых людей, в основном двадцати-тридцати с небольшим лет. Одежда троих из них говорила о том, что они никогда не занимались физическим трудом. Приветствия были дружескими, но сдержанными. Разговаривали мало. Некоторые сами налили себе супа, разогревавшегося на железной печи. Другие курили или прикладывались к бутылке, ходившей по кругу. Где-то сверху иногда покашливал ребенок. Старший в группе, мужчина около пятидесяти лет, периодически смотрел на стенные часы, отодвигал занавеску, вглядываясь в сырую ночь.
— Хоть бы они поторопились, — тихо сказал Жозеф Дюмушель.
Прошло еще пять долгих минут, затем с крыльца послышался скрип, и раздалось четыре тяжелых стука в дверь. Дюмушель быстро впустил двоих вновь прибывших.
— Извините, что задержались, но мы не могли уйти. Браун остался допоздна, он выпивал с парой предателей из Бьюарно, — извинялся Франсуа-Ксавье Провост. Маленький владелец постоялого двора в Сент-Клементе был известен своей пунктуальностью, и он понимал, какое беспокойство вызвала его задержка.
— Ничего страшного, Франсуа, — ворчливо сказал Дюмушель, помогая второму вошедшему снять его мокрый серый плащ, — если, конечно, за вами не проследили.
— За нами никого не было, — с уверенностью сказал второй человек.
Им подвинули стулья, но они не сели. Первым заговорил Провост, сначала обратив внимание на себя всех собравшихся, которые, перешептываясь между собой, с интересом смотрели на второго вошедшего.
— Спасибо, друзья, что собрались, несмотря на столь позднее уведомление. Но сейчас особые времена, и тому была веская причина. — Он сделал жест в сторону второго человека, прочищавшего свои очки белым льняным платком. — Шестеро из вас — члены братства. Каждый из вас, по нашей просьбе, привел с собой верного друга. Добро пожаловать всем вам. Мы надеемся, что этим вечером каждый из вас станет одним из нас, после того как вы выслушаете нашего гостя, который объяснит вам суть дела. Сегодня вечером мы имеем честь принимать у себя великого патриота. Шевалье Томас де Лоримьер хорошо известен среди патриотов по всей стране. Этот человек так же проклинаем британцами, как и любим теми, кто мечтает освободиться от их ярма. Сегодня вечером он высказал пожелание поговорить с людьми Бьюарно. Внемлите его словам, поскольку он должен сказать вам, что наше время пришло. Братья, шевалье де Лоримьер!
Мартин Гойетт пристально смотрел на незнакомца, сидя на своем стуле. Он многое слышал о де Лоримьере от Приора: о его непревзойденности в спорах, о его смелости, а более всего — о его пламенной вере в дело. Так случилось, что Мартин был хорошо знаком с деревенским колесным мастером Туссоном Рошоном, и, когда они встретились на постоялом дворе в тот вечер, Рошон пригласил его с собой на тайную встречу, сказав, что эта встреча могла быть ему интересной. И несмотря на то что он смутно догадывался о причастности Рошона к «Братьям-охотникам», Мартин согласился, скорее всего просто потому, что ему больше нечем было заняться.