Список Мадонны
Шрифт:
— Вот твой обед, папа. Я думаю, что ты не намного опоздаешь до отлива. Другие лодки уже вышли.
— Ах ты моя хорошая девочка! Твой папа тебя любит. — Он обнял ее и поцеловал в щеку, не заметив из-за наступившего чувства облегчения, что она не ответила ему.
Полицейский инспектор Пиет Халворсен был приятно удивлен, увидев Сигни, вошедшую в небольшую комнату, служившую ему кабинетом. Он подтянул живот и пожалел, что не причесался, как следовало. Без всякого сомнения, дочь Петера Вигеланда была настоящей красавицей.
— Доброе утро, Сигни. Что привело тебя в это невеселое место? Ты хочешь пригласить меня на летний бал? Сначала мне нужно спросить разрешения у жены. — Он рассмеялся своей собственной шутке.
Но Сигни даже не улыбнулась. Она выглядела серьезной и говорила так, как будто не слышала его.
— Я пришла, чтобы рассказать вам кое-что, инспектор Халворсен. То, что вам следовало бы знать.
— Что случилось, Сигни? — удивленно спросил Халворсен. «Несчастный случай? Пьяный матрос залез рукой туда, куда не следовало? И если такое случилось, то придурку повезло, что она пришла к нему, а не к своему отцу».
— Убит человек. Его тело покоится на дне фьорда. Он не здешний… — Она умолкла, и Халворсен заметил, что она пытается сдержать себя.
Он показал на стул и потянулся за пером и бумагой.
— Сядь, Сигни, и немного передохни. А теперь давай все сначала, расскажи мне, не торопясь, откуда ты все это знаешь. Кого убили?
— Это мой отец. Это отец убил его.
Сказав это, она вскочила на ноги и выбежала в дверь. Халворсен неуклюже поднялся.
— Сигни, подожди. Вернись!
Опять пошел дождь, и с фьорда поднимался туман. Сигни Вигеланд положила сверток у подножия большой скалы. Медленно раздеваясь, она снимала свою верхнюю грубую одежду, как бабочка, освобождавшаяся от кокона. Губы ее были подкрашены, а волосы спускались на грудь золотыми кистями. В холодной мгле ее нижняя юбка с кружевами прилегала к телу, как атлас. На подъеме туфелек аккуратно было вышито по одной красной розе.
Она слегка подушилась под мышками и у запястий и, напевая одну из партий дуэта Франсуа Девьенна, начала расчесывать волосы, а когда закончила, то завязала их сзади темно-синей бархатной лентой. Потом наклонилась и достала из свертка тонкую серебряную цепочку, холодную как лед. Капли влаги собрались на медальоне, висевшем на ней. Она застегнула цепочку на шее и поднесла серебряный овал к губам, прежде чем лицо Фригг коснулось ее теплой кожи. Все еще напевая, она аккуратно натянула синее платье через голову и пошла сквозь мглу к скалам. Она остановилась у края обрыва. Далеко внизу в ожидании лежала серая, спокойная холодная морская вода. Она заточила в себе ее Бальдра, спрятав от нее его красоту во мраке глубины. Она посмотрела вниз, поискав глазами его лицо. Он был где-то там, он звал ее из серой пелены. Сигни заметила вдалеке взлетевшего сокола, его грациозные крылья поднимались и опускались в полете.
— Лети, мой красавец. Унеси мою душу в Вальгаллу. Мое тело идет к Бальдру.
Сигни широко раскинула руки и прыгнула в бездну. Она летела и летела вниз. Она видела улыбку на его лице, поднимавшемся из глубины, руки его тянулись к ней. Она крикнула:
— Фригг!..
Несмотря на то что он много странствовал с Домиником, Родольфу не приходилось бывать до этого в Париже. Ему хотелось познакомиться с университетом, который, по мнению некоторых, мог сравниться с университетом в Болонье. Он нашел монастырь Святого Иоанна в добром соседстве с несколькими церквями, которые были построены повсюду вокруг университета. Брат Матфей, настоятель монастыря, тепло приветствовал его и настоял, чтобы он отдохнул перед вечерней молитвой. Братья-проповедники, как показалось Родольфу, неплохо обосновались в Париже после очень скромного начала тремя годами ранее. Парижане толпами собирались, чтобы послушать их проповеди. Им уже приписывались чудеса, а служба, которую провел Реджинальд в церкви Нотр-Дам незадолго до его безвременной кончины, вдохновила многих вступить в орден. Даже в этот самый день Родольф видел одного из них: богатого человека, присоединившегося к братьям-доминиканцам после того, как услышал их пение на холодных улицах, тогда как он сам нежился в теплой постели. Тем не менее Уголино был прав. Посмотрев на то, как идут дела в монастыре, Родольф понял, что здесь его организаторским талантам найдется применение.
Брат Рекальдо был одним из последних, с кем познакомился Родольф. Когда прибыл Родольф, он проповедовал в Лиможе. Они разговорились однажды утром после молитвы, идя вдоль набережной Сены напротив шумного, грязного рынка. Родольф слушал рассказ Рекальдо о том, как можно по весне узнать, не заболеют ли виноградники этим летом. Когда пришла очередь Родольфа, он рассказал Рекальдо историю о списке имен, найденном им на теле блаженного Доминика. Рекальдо слушал очень внимательно, как и предполагал Уголино. Он также согласился с Уголино по поводу Реджинальда, который когда-то был его коллегой по Парижскому университету.
Вечером того же дня Рекальдо в своей келье показал Родольфу единственную вещь, принадлежавшую Реджинальду, которую тот всегда носил с собой и о которой всегда помнил. Это была небольшая икона Богоматери, на которой Пресвятая Дева была изображена в полный рост с распростертыми руками в молчаливом смирении. Икона была в скромном окладе, отлитом из сплава олова со свинцом. Реджинальд рассказывал Рекальдо, что она явилась ему точно в такой же позе, когда он лежал больным в Риме, и что она излечила его от болезни. Рекальдо бережно взял икону, думая при этом о решении Уголино. Оно было правильным и соответствовало воле самого Реджинальда. На следующий вечер двое монахов тайно трудились до самого утра, запечатывая письмо Доминика внутрь иконы. После заутрени они принесли икону в церковь и повесили ее на евангельскую сторону алтаря. Реджинальд всегда обращал свой взор во время молитвы именно туда. Он полагал, что недостоин смотреть на дарохранительницу.
В тот год, когда до Уголино дошла эта весть, он стал папой Григорием IX. Он воспринял ее со скорбью и смирением. Одна из дверей закрылась для всех, кроме тех, на кого укажет Господь. Тем летом в Париж пришла чума. Она забрала с собой братьев Родольфа и Рекальдо. Оба они скончались, возрадовавшись в муках своих и в ожидании рая. Уголино сомневался, чтобы даже один из двоих подумал на своем смертном одре о тайне, которую теперь не знал никто, кроме него самого.
Глава X
Джон Колборн созвал совещание сразу же после того, как завершил изучение докладов, поступавших во время успешной военной кампании, проведенной им на юге. Присутствовало только трое. Генерал-майор Джон Клитероу и полковник сэр Чарльз Грэй были военными людьми и к тому же его подчиненными. Это означало, что совещание обещало быть коротким и пройти в обстановке согласия.
— Ясны две вещи, — сказал Колборн после того, как чай был выпит, с формальностями было покончено и разговор принял истинно деловой характер. — Нельзя рассчитывать на то, что обычные суды этой страны будут вершить беспристрастное правосудие в делах между королевской властью и ее подданными. Также совершенно понятно, что на этот раз должно быть осуществлено подлинное правосудие. Эти беспорядки, джентльмены, произошли в результате нашего благодушия и неуместного человеколюбия, проявленного нами год назад.
— Я согласен, — сказал Клитероу. — Газеты требуют возмездия. Мы обязаны действовать незамедлительно.
Третьим участником совещания был высокий худощавый человек, чьи манеры вести себя делали его похожим более на профессора, нежели военного. Чарльз Грэй прибыл в Канаду в 1835 году, чтобы за компанию со своим другом Джорджем Гиппсом работать в назначенной британским правительством Королевской следственной комиссии по делам политических беспорядков на территории Верхней и Нижней Канады. Зная Колборна, Грэй понимал трудность положения, в котором он оказался. Этот человек принадлежал к XVIII веку. Поэтому Грэй должен был вести себя очень осторожно и тщательно выбирать слова. Он решил предпочесть простую, решительную манеру.