Сталкерша
Шрифт:
– С чем вы это связываете?
– С тем, что мне помогает очень хороший человек. В моей жизни нет страстей. Она сейчас очень проста: я люблю его и все.
– А себя любить позволяете?
– Да, хоть и не заслужила!
– отвечаю я и дивлюсь, что ни разу за весь сеанс не соврала, хотя обычно предпочитаю заметать все неприглядное под ковер.
– Что ж, Мария, раз ваше душевное состояние, как я вижу, стало более стабильным, то думаю такие отношения вам на пользу. Ваш парень, кстати, не страдает какими-либо психическими
Я мало, что знаю о Марке - он предпочитает говорить обо мне, а не рассказывать о себе, - но уверена, что он точно здоров. Хотя тяга к психбольным женщинам тоже может считаться психическим расстройством, но это спорно.
– У меня появилась идея. Мы… Я хотела сказать, что я подумала, что знаю, как могу помочь нашей терапии.
– Что же вы придумали?
– спрашивает она с легким недовольством моей самодеятельностью.
– Я хочу попытаться помириться с отцом. Ну или хотя бы попробовать с ним поговорить.
– Думаете, вы готовы к такому серьезному шагу? - Смотрит на меня поверх очков. Строго так смотрит.
– Я хочу попробовать!
– упрямо повторяю я тоном Марка.
– Вы сделаете это, даже если я такое решение не одобрю?
– спрашивает она, уже зная ответ.
– Да!
– Вы должны быть готовы к тому, что он даже трубку не возьмет.
Я это знаю, но боюсь не бесконечных гудков, а его скупого «да!», после которого я не буду знать, что сказать и начну бормотать что-то бессвязное и мазать сопли по лицу.
– Я готова к любому варианту!
– уверяю я её. По крайней мере, мне так кажется после того, как я несколько дней крутила в мозгах любые возможные реакции.
– Попробуйте!
– сдается психопатологиня.
Беру телефон и дрожащими пальцами листаю список контактов. Хочу сделать это пока Марка нет дома. Чтоб потом можно было замести остатки разбитого сердца на совок, спрятать их и сделать вид, что я в порядке.
Нахожу нужный контакт - номер помню наизусть, но почему-то так его и не стерла. Контакт записан просто и грубо. Не «папа» и даже не «отец». Просто «Макеев». Почти поддаюсь приступу трусости, но обещание, данное Марку, не позволяет зарубить начатое еще на корню. Это как прыжок веры с небоскреба - сердце замирает, дышать нечем, а падение длится бесконечно. А я всего лишь «тыкнула» на дозвон. Это как открыть ящик Пандоры - там не только мои горести, но и его.
– Да, - доносится до меня на последних секундах дозвона, и сердце кровавым куском улетает с обрыва. Его голос такой же, каким я его запомнила. В нем даже металла и нажима меньше не стало.
Молчу, потому что слезный ком перекрыл горло.
– Я слушаю! Говорите!
– требует он; я глотаю слезы.
– Пап, это я!
– наконец выдавливаю я, почти мертвая от беспокойства.
– Маша?
– переспрашивает он, и весь металл куда-то уходит.
– Да!
– заставляю сказать себя я.
–
– рявкает он, разрушив все мои робкие надежды на примирение.
– Я поговорить хотела, - мямлю я.
– Нам не о чем говорить, - отрезает он, но трубку не вешает. Я хватаюсь за эту соломинку, зная что сейчас она обломится.
– Пап, прошу тебя!
– умоляю я и использую последний аргумент: - Я изменилась, стала другой!
– Такие, как ты, не меняются, - возражает он, и я ощущаю в его голосе огромную усталость.
– Пап, я знаю, что ты сильно злишься из-за того, что я сделал. — Мне сложно говорить, потому что слезы льются потоком.
– Я просто хотела сказать, что мне жаль. Прости!
Я намереваюсь повесить трубку, но он будто это понял, и пространство разрывает одно лишь слово:
– Подожди!
– Да!
– Где ты сейчас?
– Я не в Москве!
– У тебя все нормально? Ты не в бреду сейчас?
– Нет! Я чистая. Не в бреду и не под таблетками. Я встретила человека, который мне помогает.
– Мы можем встретиться, когда вернешься, - предлагает он, и мои губы растягивает безумная улыбка.
– Я не могу так сразу вернуться, но когда буду дома, я к тебе приду!
– Я буду ждать!
– обещает он и отключается.
Глава 10. Прошлая жизнь. 10.1
Зависаю в дверях операционного блока и любуюсь порядком такой кристальной чистоты, что вот-вот запахнет заснеженными горными вершинами. Смахиваю со лба капельки пота и удовлетворенно улыбаюсь. Спина ноет, пальцы болят, оттого что некоторые ногти начали отставать от мяса, легкие горят от едких моющих средств. Я ненавижу уборку. С детства перепоручаю ее хоть кому с помощью шантажа или подкупа.
Тут же дело принципа. Я хочу посмотреть на папочкино выражение лица, когда он, намереваясь высказать какая я никчемная, увидит это. Вообще, иногда мне кажется, что моя личность раскололась минимум надвое. Иногда мне до боли в сердце хочется доказать ему, что я чего-то стою, но обычно я просыпаюсь с четким желанием послать все к чертям, забрать документы из универа и раствориться в тумане какой-нибудь маленькой европейской страны. Только вот я слишком настырная и гордая, чтоб просто сбежать.
Вхожу в пустую сестринскую - наморщиваю нос и насупливаю брови. Выгляжу, наверное, как великий и ужасный Макеев до парализующего влияния ботулотоксина. Увидел бы он, что здесь пусто, рвал бы и метал.
Стаскиваю с головы шапочку и встряхиваю рукой волосы, даруя растрепанной гриве свободу. Сбрасываю с себя белый шуршащий костюм и поудобнее устраиваюсь в кресле главной медсестры. Просто отмыть операционную недостаточно, нужно еще дождаться, когда он придет и примет работу - еще бы перчатки белые надел и ходил с умным видом капитана корабля, выискивая где не дотёрто. Ха! Не нашел бы!