Сталкерша
Шрифт:
– Зачем ты это сделала?
– спрашивает холодно, для галочки.
– Она парня у меня отбила!
– выбираю я ложь очень близкую к правде.
– И что? Мужиков в мире мало осталось?
– усмехается он.
– Просто он мне нравится очень, - начинаю объяснять я, а потом круто меняю тему: - Что теперь со мной будет?
– Я договорился с семьей твоей жертвы. Принес наши самые искренние извинения и подкрепил их денежной компенсацией на лечение. Так что они не будут писать на тебя заявление.
– И на этом спасибо!
–
Благодарности я не испытываю. Это самое малое, что он может сделать, чтоб искупить вину за мое одинокое, несчастливое детство.
– Не «спасибо»! Будешь все лето санитаркой у меня работать! Отработаешь все до копейки!
– Можно я сразу наличкой отдам?
– продолжаю жалить я. Но это без толку - я оса, а он носорог.
– Нет, только трудом! И если еще что выкинешь в том же духе, отправлю на Кантчикову дачу лечиться! Мы поняли друг друга?
Отвлекается от дороги и пытается сгнобить меня взглядом. Я делаю вид, что подчинилась и послушно киваю.
Глава 9. Эта жизнь. 9.1
Лежу в приятно-горячей ванне и, испытывая муки совести за то, что телу так хорошо, глазами ощупываю шикарную ванную комнату в поисках чего-то, чем можно нанести себе физический урон - одергиваю себя своим же мысленным поводком. Я обещала Марку, что больше даже заусенец себе не сорву в «воспитательных» целях.
До сокрушительного полета над гнездом кукушки мне и в кошмарном сне не могло привидеться, что я причиняю себе, такой любимой и оберегаемой, вред. Тело - это храм. Так я раньше думала. Оно должно быть прекрасным, даже если набито сгнившей ветошью. Самые дорогие платья, косметика, процедуры, духи - все, чтоб холить и лелеять себя в физическом аспекте. Я всегда себя выпасала: не тянула в рот всякой гадости, боролась с целлюлитом, которого у меня не было, пыталась предотвратить появление морщин, решив, что если что, сразу побегу делать круговую подтяжку.
Как же часто мне говорили, что нет такой расплаты, которая перекрыла бы чудовищность моего поступка. Но знали бы они, что прежня я поплатилась за свое преступление против человечности самым дорогим, что тогда имела. Не знаю как тюрьма, а психушка убивает физическую красоту очень быстро - тебя бьют, пичкают фармой, от которой ты угасаешь морально и физически, и плохо кормят.
Мне повезло. Я провела в том аду слишком мало, чтоб не суметь восстановиться - я скорее потеряла лоск. Но случилось кое-что пострашнее - мой больной разум полностью переформатировался. Я стала ненавидеть свое отражение в зеркале. Впрочем, я почти не видела там себя. Это был Дима. Была бабушка. Иногда - отец…Мне стало казаться, что если бы я не была изначально такой красивой, то и такой дрянью бы не стала. Конечно, у меня была кишка тонка, чтоб тотально изуродовать себя, но наказаниями я не гнушалась. Я шинковала себя бритвами, могла прищемить палец… К тому же физическая боль хоть и ненадолго, но перекрывала
Вновь одергиваю себя усилием воли, запрещая разуму блуждать. Теперь заботиться о себе все равно, что заботиться о Марке. Теперь моя задача его не подвести и сделать все, чтоб ему не было больно в наших отношениях. Задачка еще та! Я же не знаю про нормальные отношения ничего! Умею только пачкать, портить марать, рвать и распылять на атомы. Если так подумать, то за свою жизнь я ничего не создала, зато сколько всего поломала…
Щелчок входной двери. Шаги - уверенные, но мягкие, какие-то слишком кошачьи для мужчины. Я расплываюсь в улыбке и, чуть приподнявшись над водой, гипнотизирую дверь ванной - сердце улетает в пропасть от радостного предвкушения.
– Вот ты где! — улыбается Марк, проскользнув внутрь.
Хорохорится, силится быть легким и веселым, но я вижу, что ему сейчас худо - мой глаз натренирован выцеплять боль. Чувствую ее как служебная собака наркоту.
Зависает надо мной, опершись ладонями о бортики ванны. Я обвиваю шею Марка мокрыми руками и оставляю совсем нежный и тонкий поцелуй на кончике носа. Наши отношения напоминают контрастный душ - щемящая нежность сменяется приступами сжигающей страсти. И то и другое для меня в новинку - никогда не была щедра на нежности, да и страсти мои были ненастоящими какими-то.
Садится на пол и укладывает взъерошенную голову на бортик ванны. Я оставляю еще один мокрый и нежный поцелуй на лбу и принимаюсь перебирать пальцами светлые, вьющиеся от влажности волосы - мокро не только здесь, но и на улице: дождь промочил его одежду и подарил милые завитки, которые вкупе с зелеными гипнотическими глазами делают Марика невероятно манким в своей растрепанной естественности.
– Хочешь присоединиться?
– предлагаю я, готовая окутать его своим прогретым в горячей воде телом.
– Давай в другой раз!
– вздыхает он.
– Мне нужно немного прийти в себя после сегодняшнего. Вроде правильно поступил, а все равно чувствую себя гадом.
– Может, потому, что этот разговор полагался мне?
– Нет, такой разговор с тобой меня бы убил!
– отвечает Марк, заставив меня почувствовать себя еще более виноватой. Я его не заслужила!
Не оборачиваясь, тянет ко мне руку, и мы сцепляем пальцы - мои мокрые и горячие, а его идеально сухие и холодные.
– Все было плохо, да?
– Да! Она так плакала и умоляла остаться. Падала на колени, а я все поднимал ее и просил так не унижаться. Кошмар!
В горле пакостный ком. Но это даже хорошо - это признак того, что я становлюсь человеком. Еще некоторое время назад я бы дико радовалась страданиям его случайной жены. Теперь я совсем не рада, что разбила семью - неважно, что это был своего рода притворный брак. Для нее все было по-настоящему.
– Что теперь?
– спрашиваю я, приложившись к его лбу губами с таким трепетом, будто весь он святыня.