Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника

Кавелин Леонид

В конце XI столетия, за пятнадцать лет до завоевания Иерусалима Саладином, в последние годы рыцарского королевства, посетила Иерусалим русская княжна, смиренная игуменья Полоцкого девичьего монастрыря Св. Евфросиния. Чувствуя приближение своей кончины, она послала в лавру Пр. Саввы просить архимандрита и братию, чтобы дал ей место на погребение в их обители; но они отказали, говоря: «заповедь имеем от святого отца нашего Саввы, чтоб никогда не погребать жен в его обители; но есть близ нас Феодосиев общежительный монастырь Пресвятыя Богородицы, в коем многие жены покоятся: там и мать святого Саввы (София) и мать святого Феодосия (Евлогия) и мать святого бессребреника Феодотия, и иные; посему и богоугодной Евфросинии прилично быть там положенной». С честью была погребена княжна русская в обители Пр. Феодосия в паперти церкви Пресвятыя Богородицы 23 мая 1173 года, но впоследствии святые мощи ее были перенесены в Киев, где и почивают поныне в пещерах. Дальнейшие судьбы обители Феодосиевой неизвестны: вероятно, она запустела одновременно с Саввинской лаврой в конце XIV или в начале XV столетия и уже более не восставала из развалин.

Я пробовал проникнуть в святую пещеру, но обвалившиеся своды невдалеке от входа не позволили проникнуть в ее глубину, и никаких следов святыни уже не видно в уцелевшей ее части; самая пещера на половину своей высоты засыпана землею, – это можно заключить из сказанного в «Духовном Луге» в житии старца Христофора, который, спускаясь ежедневно в эту пещеру для молитвы, творил коленопреклонения на каждой из восемнадцати ступеней ее лестницы, тогда как теперь ее спуск едва составляет две-три ступени. Вокруг пещеры сохранились только основания бывших зданий и ограды, а в наиболее уцелевших местах бедуины устроили свои закрома, для сбережения хлебных запасов.

Священные развалины в течение стольких веков тщетно ждут обновления, и православные арабы нередко спрашивают русских поклонников: скоро ли вы построите здесь монастырь? на что получают в ответ: когда будет угодно Богу. Святость места, исторические воспоминания, близость к Иерусалиму, Вифлеему и обители Пр. Саввы, красивое местоположение на горе, чистый воздух и плодородные вокруг поля, способные для разведения виноградников, – действительно представляют все удобства для возграждения сей обители, если бы нашлись ревнители безмолвной иноческой жизни… Но основателю новой киновии, кто бы он ни был, не худо предварительно изучить историю бывшей сербской иерусалимской общины, разумею причины, приведшие ее к падению (с первой четверти XVII века). История сербской иерусалимской общины, – по падении сербского царства еще довольно долго опиравшейся на нравственную и материальную помощь русского правительства, помощь, устраненную наконец от нее благодаря искусной интриге, – весьма поучительна и ждет своей очереди в неложной истории наших церковных сношений с Востоком.

В воскресение (в неделю Православия) 1859 года после обеда, во втором часу дня выехал я из Иерусалима с двумя

спутниками, афонским иеромонахом В. и русским Т., в лавру Саввы Освященного с целью отправиться оттуда для посещения развалин пустынных иорданских обителей, прежде мало доступных для путешественников. Настоятель Саввинской лавры старец Иоасаф, достойный подражатель преподобных отцов пустынножителей, хорошо изучивший местность пустыни Святого Града и все предания и сказания о ней, которые живо сохраняются в его светлой памяти, по любви своей давно обещал удовлетворить моей любознательности, и потому я мог с вероятностью рассчитывать на успех моей поездки. У источника Иоава (Бир-Июб) ожидало нас приятное зрелище: вода из этого источника, переполнившегося от бывших проливных дождей, шла через край, что считается здесь признаком урожайного года, и потому все население Иерусалима вышло к образовавшемуся ручью, выражая свою радость: группы женщин, окутанных с головы до ног в белые покрывала, походили на мертвых, внезапно восставших из гробов, которыми усеяны все скаты окрестных гор; это сходство еще более увеличивалось их неподвижным положением. Другие группы богомольцев – греков, армян, болгар и русских – сидели там и сям на разостланных коврах и циновках; дети, весело резвясь, полоскались в ручье, который, с шумом протекая вначале на свободе между масличными деревьями, далее терялся в огороженных каменными стенками садах; на одном из возвышений сидел сам иерусалимский губернатор – паша с своею свитою, и когда мы проезжали мимо его, он приветливо раскланялся с нами. Налюбовавшись этим зрелищем, бывающим не каждый год, мы продолжали свой путь, который пролегал по направлению ложа иссохшего Кедрона. Через три часа езды мы были уже у ворот гостеприимной обители Пр. Саввы; по обычаю нас встретили колокольным звоном, а на площадке у часовни, стоящей среди внутреннего двора над гробом преподобного Саввы и его учеников, встретил нас сам настоятель авва Иоасаф и повел в соборную церковь; приложившись к местным иконам, мы прошли в архондарик (приемную комнату), где нас угостили по обычаю глико (вареньем), рюмкою ликера и чашкою кофе. Я объяснил старцу цель моего посещения, и он обещал завтра же отправить нас в путь, и действительно поутру, после Часов (обедницы) все уже было готово; нас пригласили в трапезу – подкрепиться на дорогу: обед состоял из чечевичной похлебки, маслин, моченых бобов, головки луку и стакана виноградного вина. Старец отпустил с нами двух из своих учеников – монаха Харитона и послушника Герасима – и двух вооруженных бедуинов из племени Мар-Саба (саввинских). Старец сам заботился о малейших подробностях, и мы с благоговейным почтением смотрели на его отеческую заботливость, не смея противоречить ей; между прочим с недоумением взирал я на то, что он отпустил с нами целый мешок маленьких пшеничных хлебцев, которых, казалось, достанет и десяти человекам на много дней, но последствия оправдали его мудрую предусмотрительность. Кроме хлебцев был запас маслин, лука, смокв, кофе и фляга виноградного вина, – словом, все, чем сами савваниты питаются в подобных случаях. Для каждого из нас было по осленку; саввинские же проводники были пешком; весь караван наш состоял из 5-ти человек и двух бедуинов. Поклонившись гробу преподобного Саввы, мы выехали из монастыря часу в десятом утра; скоро, поднявшись на соседние высоты, увидали Мертвое море, хотя до него было еще несколько часов езды; несмотря на то, что дорога шла по скалам и ущельям, она показалась нам приятною, ибо весна палестинская началась и уже все оделось зеленью, на такое короткое время здесь появляющеюся. Часов через 6 езды мы спустились с Иудейских гор в долину Иерихонскую, направляясь мимо Мертвого моря, прямо к развалинам лавры Пр. Герасима Иорданского; солнце уже давало чувствовать свою силу; но прохладный ветерок освежал полуденный жар; дорогой мы всполошили стадо диких коз (газелей), спокойно щипавших траву в одной балке (сухой ров – лощина); завидев нас, они понеслись с быстротою ветра по направлению к Иордану и скоро исчезли с глаз наших. Мы остановились для осмотра развалин монастыря Пр. аввы Герасима: они видны на небольшом возвышении верстах в двух от берега Иордана; по местным преданиям авва Герасим не вновь основал эту обитель, а лишь обновил лавру Каломоню (доброе пристанище), названную так потому, что будто бы на этом самом месте останавливалась на ночлег Матерь Божия с предвечным Младенцем и своим обручником Иосифом во время бегства в Египет. Лучше других уцелели восточная и северная стороны бывшей обители; нижний этаж хотя и засыпан развалинами верхнего, но своды его большею частью целы, а одна из зал под церковью уцелела совершенно. В верхнем этаже осталась часть алтарного полукружия и видны несколько священных изображений (фрески): на горнем месте Спаса Вседержителя в верхнем поясе и трех великих святителей в нижнем; соседний придел или церковка сохранилась вся кроме верхних сводов, и на стенах, несмотря на 100 лет запустения, ясно видны несколько изображений святителей и преподобных; так, на алтарной арке я прочел надпись над изображениями: преподобного Филимона, святого Софрония, Патриарха Иерусалимского, святого Андрея Критского и святого Сильвестра, Папы Римского; а у входа в эту церковь на арке видны изображения Евангелистов и пророков. Иеро (сокращенное геронта – старец) Харитон говорил, что по описанию одного из иноков XII века (вероятно, Фока) здесь в одном склепе лежат мощи отцов сей обители, а вход в этот склеп нарочито засыпан, дабы сохранить останки преподобных от магометанского изуверства. По словам одних, монастырь обратился в развалины от землетрясения, а по другим, сами монахи (а вернее, турецкое правительство) разрушили стены опустевшей от арабского насилия обители по приказанию Патриарха, чтобы уцелевшие здания не служили приютом хищникам, делавшим здесь засады для грабежа богомольцев, ходивших на Иордан. В нескольких саженях от обители, в сухом доле видны следы часовни, бывшей над гробом преподобного Герасима; сход в пещеру семью ступенями ныне засыпан и силой Божьей благодати святое место покоя преподобного остается неприступным и для сынов пустыни бедуинов, которые, рыская здесь день и ночь, не смеют, по суеверию (считая, что развалины населены духами), приблизиться к священной могиле. В том же суходоле, несколько повыше есть кладезь, испрошенный молитвою преподобного Герасима; он обложен камнем в виде систерны, и чистая прозрачная вода держится в нем в течение всего лета на два с половиной аршина вышины. Мы остановились здесь для краткого отдыха и, размочив в воде несколько хлебцев, съели их с аппетитом, утоляя жажду чистой и легкой для вкуса водою, испрошенною «слез теченьми» пр. Герасима. Близ сего кладезя растет высокий тростник и несколько деревьев. Далее видны развалины лавры «пиргов» (или башен); от ней уцелело лишь несколько сухих систерн.

Наш паломник XII века игумен Даниил еще застал в монастыре Пр. Герасима двадцать иноков, и ныне не трудно было бы восстановить его, войдя в сношение с шейхами заиорданских бедуинов; но Патриарх Иерусалимский сам не желает этого и наверное не позволит сделать сего и другим; ибо тогда лавра Пр. Саввы может оскудеть братиею, потому что все с радостью устремятся в обновленную обитель по близости ее к привольным берегам святой реки (так поведали мне сами саввинские иноки).

Чем ближе подъезжали мы к Иордану, тем приятнее становилась дорога; вся равнина была покрыта зеленью и цветами, между которыми преобладали цветы желтого и темно-пунцового колера вроде нашего мака; наконец послышался шум воды – это поток Елисеев катил свои мутные воды в Иордан, ворочая камни и увлекая их с собою; ручей так наполнился от дождей, что мы, подъехав к нему, не знали, как перебраться на другой берег. Бедуины отправились вниз по течению потока отыскивать место более мелкое и безопасное для переправы. Отец Т-н последовал за ними, отвечая на мои уговоры остаться с нами, что он с водой знаком близко; савваиты авва Харитон и послушник Герасим пошли вправо искать проезда к берегам Иордана по сю сторону ручья сквозь чащу начинавшегося леса, а я с отцом В-м остался на поляне. Вдруг слышу вдали в кустах какие-то дикие отрывистые крики, а затем один из наших провожатых бедуинов видимо испуганный выбежал из кустов на нашу поляну. «Кто там? Что случилось?» спрашиваем его по-арабски, и он, мечась то в ту, то в другую сторону по кустам, едва проговорил: «Монах утонул». Мы в свою очередь испугались такой вести более чем доносившимися из леса криками, полагая, что стремление потока унесло в Иордан нашего товарища о. Т-на, а дикие голоса приписывали нападению хищников, ожидая с минуты на минуту их появления пред нами. Но вот показались из кустов два человека, в которых мы тотчас же опознали коптских монахов; они знаками объяснили нам, что их было трое, осталось же двое, а третий утонул. Скоро возвратились и остальные наши спутники: испуг проводников-бедуинов объяснился неожиданною для них встречею в кустах с этими монахами, на которых они наткнулись, убегая из леса от раздавшихся в нем внезапно криков; этими криками, как оказалось, вздумал (вовсе некстати) попугать их саввинский послушник Герасим (за что и получил заслуженный выговор от нас и аввы Харитона); метание же нашего бедуина по поляне, на которой находились мы с о. В-м, объяснилось тем, что он со страха забыл, где именно оставил свое ружьишко. Когда разъяснилось дело, все подшучивали друг над другом по случаю напрасной тревоги кроме виноватого во всей этой суматохе, который, сознавая свою вину и опасаясь впереди выговора от старца, молчал, но в сущности был весьма доволен тем, что напугал наших проводников, бедуинов Мар-Саба, дорогой хвалившихся своею храбростью, которую на этот раз вполне обеспечивало половодье Иордана, делавшее невозможною переправу через нее заиорданским бедуинам. Но хвастуны совершенно позабыли об этом, лишь только услыхали несшиеся из леса дикие возгласы, по их признанию вполне походившие на воинственный крик враждебных им соседей, кочевников с того берега Иордана.

Несмотря на грязь, мы кое-как добрались до берега священной реки, но не нашли там шалаша, в котором обычно останавливаются саввинские иноки во время своих прогулок на Иордан; шалаш этот размыло и унесло водою; пришедшие к нам копты теперь объяснили нам подробнее свое приключение. Их трое отправилось на Иордан тотчас после праздника Крещения с целью провести здесь всю святую Четыредесятницу (они и абиссинцы (Хабажи) делают это ежегодно, подражая первым пустынным отцам: преподобному Евфимию, Савве Освященному, авве Герасиму и другим). Тут они проводят все время в посте и молитве, питаясь одними травами. Когда мы их увидали, они уже были здесь пятнадцать дней, не имея с собою ничего съестного, ни даже кремня и огнива для разведения огня; одежда их состояла из длинной изорванной бумазейной рубахи и старого ватного одеяла, которым они укутываются как плащом; ноги босые, а на голове синяя низенькая камилавка; на плечах носят торбочки с книгами: Евангелие, Псалтирь, служебная Минея и т. д. Все книги писаны на пергамене или бомбицине, и они очень дорожат ими. Сходясь на короткое время днем для общей молитвы, остальное время дня и ночи они проводили отдельно друг от друга, блуждая одиноко, с молитвою на устах, по берегу Иордана и отдыхая там, где заставало кого крайнее изнеможение тела; и вот дня три до нашего приезда, когда один из них (иеромонах Михаэль) заснул на самом берегу реки, внезапно нашла сверху вода (от тающих на Анти-Ливане снегов); Иордан выступил из берегов, и несчастный, проснувшись от шума и плеска воды, вместо того чтобы взлезть на дерево, бросился в испуге к берегу и погиб в волнах священной реки. Два оставшиеся в живых его товарища были в это время выше (далее от берега), куда не дошла вода, а она этот год была велика, как и не запомнят, и затопила луговой берег на пространстве в четверть версты, вышиною в рост человека, как видно было это на коре еще не обсохших деревьев. Рассказчик жалобно вздыхал, повторяя часто: «а Михаэль, Михаэль» (имя утопшего) и возводя к небу слезящие взоры. Мы снабдили подвижников хлебом и спичками для разведения огня и тогда-то оценили вполне предусмотрительность старца, снабдившего нас хлебом, как казалось нам прежде, сверх потребы. Этот изумительный подвиг коптские и абиссинские монахи принимают на себя каждогодно, проводя всю святую Четыредесятницу в пустыне Святого Града, по примеру древних пустынножителей, в посте (к которому привыкают с детства, по скудости, как и индейцы, которые легко могут пробыть без пищи по двадцать и более дней) и молитве, частью на берегах Иордана, а частью в пещерах Сорокадневной горы (близ Иерихона). Мы развели огонь и занялись приготовлением чая; подкрепившись чаем и устроив себе ложе из древесных ветвей, легли отдыхать, но как-то плохо спалось ввиду столь новой и необычной для глаз картины: Иордан с шумом катил свои мутные воды, в которые гляделась полная луна, отражая в лоне реки высокие беловатые скалы аравийского берега; в лесу слышался вой шакалов, похожий то на плач младенца, то на протяжный вопль умирающего человека. Приятные воспоминания, связанные с священным именем Иордана, невольно перемешивались с тревожными мыслями о возможности и последствиях ночного нападения хищников; но вера в молитвы старца и его напутственное благословение скоро рассеяли эти опасения, навеянные рассказами о бывших случаях, и мы заснули крепко. Проснувшись с восходом солнца, которым нельзя было достаточно налюбоваться, и помолившись Богу в Его нерукотворенном храме, мы разбрелись по лесу: кто резал себе на память трости из тамаринового и других дерев, кто собирал цветы, кто купался, а я сидел на берегу и, прочтя Евангелие, относящееся к великому событию, здесь совершившемуся, любовался рекою, по которой по временам проносились большие деревья. Однажды, рассказывали вам саввинские иноки, также в половодье в виду их несся сверху вол, который выплыл на берег невдалеке от их становья; бедуины, их проводники, бросились было ловить молодца, но он снова прянул в кипящие волны и выплыл на берег лишь у самого Мертвого моря, где и поймали его иерихонские бедуины, а чрез месяц, узнав об этом, явились за ним его владельцы арабы назаретские. Полноводье Иордана, как мы узнали позже, ограждало нас достаточно от внезапного нападения заиорданских бедуинов, ибо в это время нельзя им ни перейти, ни переплыть быстрой реки. Впрочем, и летом, когда на Иордане образуются броды, нападения заиорданских бедуинов случаются редко; более

опасны бедуины иерихонские, которых посему и побаивалась наша небольшая эскорта. Место, которое обычно служит становьем саввинским инокам, выбрано весьма удачно: оно хорошо укрыто, имея против себя с того берега совершенно отвесную скалу; савваиты проживают здесь иногда (особенно осенью по уборке винограда) по шестнадцать и более дней и всегда безопасно, а если в это время посетят их заиорданские или иерихонские бедуины, то дают им в бакшиш (подарок) несколько хлебцев, и тем ограничивается откуп за свободное посещение берегов священной реки. Бедуины, впрочем, никогда не убивают, а только при случае обирают свои жертвы: несколько лет тому назад они обобрали савваитов, невдалеке от монастыря; к тому же они и сами порядочные трусы; так, например, увидав однажды возвращавшихся без проводников с Иордана поклонников, они приняли закинутые на плеча посохи за ружья и обратились в бегство.

Подкрепивши силы завтраком, который состоял из маслин, хлеба, смокв и чашки кофе, мы отправились под предводительством опытного иеро (геронты) Харитона для осмотра развалин монастрыря Св. Иоанна Предтечи, отстоявшего версты на полторы от нашей стоянки влево. Переправившись через Елисеев ручей на плечах наших бедуинов, мы отправились по берегу Иордана, покрытого зеленью и цветами; в этом месте Иордан, возвратясь вспять, прорыл себе новое русло; старое, по причине половодья, также было наполнено теперь водою. В этих тихих омутах водится множество рыбы, никем не тревожимой; стаи диких уток и других водяных птиц подымались при нашем появлении, как бы удивляясь ему, и наконец мы увидели какую-то огромную хищную птицу (грифа?), которую наши спутники не умели назвать нам. По прибрежному песку видны были свежие следы кабанов, во множестве водящихся в тростниках иорданских. По свидетельству бедуинов летом заходят сюда и львы, но на этом берегу теперь их не водится. Развалины монастыря Предтечева расположены на одном из возвышений, которые, восставая здесь над поверхностью Иерихонской равнины, представляют самые прихотливые фигуры шанцев, крепостей, валов, башен и т. п. и обманывают издали зрение своими причудливыми формами. Монастырь этот, по преданию, построен противу того самого места, где на Иордане благоволил принять святое крещение от Иоанна Предтечи Господь наш Иисус Христос; от развалин монастыря уцелела только совершенно одна из зал нижнего этажа, в которой саввинские иноки совершают иногда службу в день Богоявления; от церкви уцелело едва несколько полуобрушившихся стен; на обломке одной из них видно еще изображение апостола Андрея Первозванного с хартиею в руке, на которой начертано по-гречески: «Приидите, обретохом Желаннаго» – и только! Но как знаменательны эти слова и какое глубокое впечатление производят они в таком месте! Прежде от монастыря до Иордана был сход по мраморной лестнице, от которой остались лишь куски разбитого мрамора ослепительной белизны; возле развалин находят цветную мозаику, показывающую, что здесь некогда было большое церковное здание. На берегу Иордана против обители есть также, как сказывал нам авва Харитон, развалины церкви или часовни, построенной на месте самого Крещения, но к сожалению это время нельзя было приблизиться к берегу по случаю вязкой грязи, среди густых кустарников, в которых таятся кабаны. Осмотрев развалины монастыря, мы взошли на соседний песчаный холм, в ребрах которого виднелась пещера; с трудом пробрался я туда по сыпучему песку, чтобы поклониться костям здесь погребенных братий святой обители, – ибо это была их усыпальница, и еще видны клочки саванов. Арабы не смеют коснуться этих останков и далеко обходят погребальный холм, по страху, вероятно, уже испытанной кары за святотатство; да и вообще они, считая себя господами всех развалин пустыни Святого Града, по суеверию населяют их духами, а промысел Божий обращает это суеверие в орудие своей воли, «да и кость от них (преподобных отцов) не сокрушится». Благополучно мы возвратились тем же путем на свое становье; дорогой авва Харитон вырезал для себя большую жердь для патериц (род большого костыля, на который опираются престарелые старцы во время домашней молитвы). Окунувшись трижды в священные волны Иордана, у самого берега, держась притом руками за ветви нависших к воде дерев, которые, по выражению нашего паломника игумена Даниила, «яко вербе подобны, но несть верба», мы собрали наши вещи, пропели хором тропарь и кондак Богоявления, напились иорданской воды и отправились в обратный путь с намерением ночевать у подошвы Сорокадневной горы близ Иерихона; но дорогой наши спутники передумали: опасаясь ночного нападения иерихонских бедуинов и имея в виду, что по случаю большой воды нельзя будет подняться вверх по потоку для осмотра развалин лавры Иоанна Хозевита [90] , мы направились прямо в монастырь Пр. Саввы с намерением заночевать в монастыре Св. Евфимия, давно уже обращенном в обитель турецких дервишей, под именем Неби-Муса (пророка Моисея). Из гроба преподобного Евфимия они сделали гроб пророка Моисея, и паки здесь промысел Божий употребил их суеверие для охранения гроба «отца пустынь Святого Града» до известного Ему единому срока, когда гроб этот снова откроется для чествования верных. Моисей же, как известно, не переходил Иордана, а умер и погребен по ту сторону его, на горе, которая видна из Иерихона и называется Небо, – узрев только землю обетованную с ее вершины. После четырех часов езды [91] мы достигли монастыря Неби-Муса, расположенного на скате небольшого холма, среди высоких и утесистых гор. Дервиши отказали нам в позволении ночевать внутри их монастыря, отговариваясь тем, что у них был в это время какой-то знатный гость – эфенди из Иерусалима, предлагали же нам, яко гяурам (неверным, еретикам), ночевать вне ограды; но мы, запасшись водою в придорожной систерне, по совету старца Харитона поехали далее и ночевали в большой пещере, называемой по-арабски Магара (пещерное жилище); эта большая пещера в горе относится к древним временам; по преданию, здесь во времена преподобного Евфимия жило несколько сарацинских (арабских) семейств, обращенных им в христианство, и действительно на вершине горы есть развалины каких-то видимо (по отеске камней) древних зданий. Наши бедуины собрали сухих былий и развели огонь, как для сварения кофе, так равно и для острастки хищников, которые имеют свой приют в развалинах обители Св. Феоктиста, находившейся, по сказанию наших спутников, невдалеке от этой пещеры, в одном из ущелий. Старец Харитон сварил кофе, и мы, подкрепившись, расположились на ночлег внутри пещеры. Долго еще наши бедуины, очень добрые и услужливые люди (избранные из многих), разговаривали между собою и с саввинскими иноками. Они, как оказалось из расспросов, хотя и считают себя мусульманами, но чуждаются всякой обрядности и вообще плохо верят в Коран Магомета, говоря: «что нам в нем – он умер»; они склонны к принятию христианской веры и легко бы приняли ее, если бы не удерживал страх преследования со стороны турок. Я заснул спокойно от усталости, но насекомые так искусали, что долго еще оставались следы их усердного нападения. Утром с восходом солнца мы продолжали путь и заехали в Кастел (замок). Так называется высокая гора в двух часах пути от обители Пр. Саввы, где сей преподобный основал монастырь на развалинах замка Иродова. От бывшей монастырской церкви остались одни развалины. Авва Харитон, разрыв землю, показал нам потихоньку от провожатых бедуинов великолепный ком из цветной мозаики, на котором видны изображения грифов, орлов, цветов и плодов; потом мы спустились в пещеру, служившую усыпальницею братии монастыря: видны пять каменных ложей и закром или место, где складываются кости. Мы благоговейно поклонились останкам преподобных отец. Авва Харитон взял одну из костей и показал нам: она желтого елейного цвета и издает благоухание; мы, облобызав ее, бережно положили на прежнее место, а отец Харитон рассказал при этом, что некоторые из саввинских иноков пробовали брать кости с собой в лавру Св. Саввы для чествования, но получали вразумление о неблаговолении почивших к их поступку, – болезнью или расслаблением, продолжавшимися до тех пор, пока взятые ими кости были относимы обратно в усыпальницу. «А бедуины не трогают этих костей?» – спросил я авву Харитона. «Да они боятся и войти в эту пещеру; посмотрите на наших провожатых, в каком почтительном отдалении они держатся». Через два часа пути, отдохнув у бедуинского кочевья и напившись чаю, мы благополучно возвратились в лавру Пр. Саввы в полдень четвертого числа марта месяца, в среду, благодаря преподобного за покров молитвенный во время пути, а старца о. Иоасафа за внимание и любовь, с которою он нас принял и отпустил в путь.

90

Она построена в потоке Кутлуменском, при пещере, в которой праведный Иоаким оплакивал свое неплодство, где сохранились лучше, чем в других опустевших монастырях пустыни Святого Града фрески с ликами отцов пустыни, произведение XIV столетия, когда лавра эта была обновлена какими-то двумя иноками из иерихонских монастырей, о чем свидетельствует уцелевшая над входом надпись.

91

Во время проезда по равнине послушник Герасим нашел на дороге турецкий медный перстень, но провожатый бедуин поспешил овладеть находкою; при подъеме на горы (Иудейские) нам встречалось много змей, которые перед захождением солнца, выползают из своих нор; некоторые переползали через дорогу, другие лежали свившись кольцом. Одна из них была толщиною в руку. Авва Харитон обратил на нее мое внимание: она при нашем приближении спряталась под большой камень и шипя выглядывала из-под него, – но толчок бывшею в его руках жердью заставил ее убраться в свою нору.

В четверг после Часов (обедницы) я ходил по потоку (юдоли Плачевной), осматривая снизу зияющие на недосягаемой высоте древние пещеры, из которых более известны: пещера аммы Софий, матери преподобного Саввы, с церковкою, на стенах которой еще видны следы фресок; церковка эта обращена окнами на юдоль Плачевную (к востоку), а позади ее небольшая келья, служившая безвыходным жилищем уединившейся здесь подвижницы; 2) пещера Иоанна Молчальника, преподобного Ксенофонта и детей его: Аркадия и Иоанна; 3) пещера преподобного Саввы – основателя лавры и множество других неизвестных, ибо сотни иноков обитали в этой юдоли в цветущие времена пустыни Святого Града. У устья юдоли Плачевной раскинуло на весну свои шатры одно из колен бедуинов племени Мар-Саба (саввинских); мы зашли к ним в гости; они угощали нас кофеем, который тут же при нас был сжарен, столчен и всыпан в кофейник (по требованию их этикета вся эта операция должна происходить в присутствии гостя) и лепешками (опресноками), испеченными в золе; мы, отдарив их за это несколькими монетами, расстались дружелюбно и возвратились в монастырь; в этой прогулке сопровождал нас иеро Харитон. В пятницу сподобил меня Господь по исповеди у старца причаститься (в алтаре) Святых Таин Тела и Крови Христовой, и после ранней трапезы, о которой хлопотал сам старец (принеся вдобавок к ней икры и вина из своего вифлеемского виноградника) мы, поблагодарив его и братию и простившись с гостеприимною обителью, возвратились в Святой Град.

Поездка в Назарет, на Тивериадское озеро и Фавор

Путь от Иерусалима в Яффу. – В гостях у купца Халиби. – Пароход «Италия». – От Кайфы до Назарета. – Источник Пресвятой Девы. – Дорога к Тивериадскому озеру. – Канна Галилейская. – Место умножения хлебов. – Тивериада. – Тивериадское озеро. – Путь на Фавор. – Вершина Фавора. – Возвращение в Яффу и Святой Град.

15 октября 1858 года в среду в 8 часов утра выехал я из Иерусалима для посещения Назарета, Тивериадского озера и Фавора. Спутниками моими на этот раз были: ярославский помещик Н. Н. Карцев, курский помещик А. А. Вощинин, отставной штаб-лекарь Ф. К. Маторный (черниговский уроженец), купеческий приказчик из Москвы – одесский мещанин Максим, один астраханский крестьянин и драгоман-грек. Было жарко, как у нас в июле месяце; мы спешили на ночлег в Рамлю (древнюю Аримафею); через три часа пути остановились отдохнуть в Абугоше, близ источника; напоили усталых коней, осмотрели развалины древней церкви, на горнем месте которой еще видны следы изображения Матери Божией, хорошо уцелевшие. По преданию, церковь эта построена в память явления здесь Господа нашего Иисуса Христа на пути ученикам Своим Луке и Клеопе, – словом, это место древнего Еммауса, где Христос «познася има в преломлении хлеба». В 6 часов вечера мы прибыли на ночлег в Рамлю, догнавши на дороге игумена тамошнего греческого монастыря, который возвращался домой из Иерусалима с сестрою и племянником, молодым человеком в живописном костюме греческих островитян – куртке, расшитой золотом, и фустанелле. Ночевали в греческом монастыре. Выезжая из Рамли поутру на рассвете, мы зашли в здешнюю православную церковь, где хранится часть вдовичьей колонны, чудесно приплывшей по водам в Яффу для церкви великомученика Георгия в Лидде (которая отстоит отсюда на час пути). На дороге в Рамлю мы отдыхали еще несколько минут на развалинах селения Латрун, – родине благоразумного разбойника. По выезде из ущелий Иудейских гор начинающихся вскоре за селениями Абугош, тянется обширная и ровная долина, которая до чрезвычайности напоминает поля Малороссии, так что, подъезжая к Рамле в сумерки, забываешься и думаешь – вот въедешь в какой-нибудь Нежин или Батурин; очарование полное, – верхи минаретов издали кажутся колокольнями, и только подъехав ближе и рассмотрев пальмы, видишь, что находишься на Востоке.

Когда мы приехали в Рамлю, застали здесь ректора Халкинского богословского греческого училища епископа Типальдоса. Он по приглашению Иерусалимского Патриарха гостил целое лето в Иерусалиме, занимаясь устройством здешнего богословского училища, основанного Патриархом Кириллом в Крестном монастыре (за четверть часа ходу от Иерусалима). Старец епископ считается одним из ученейших людей в греческом духовенстве, но к сожалению известен в то же время, как ненавистник славян. Выехав с ночлега в Рамле в семь часов, мы в десятом часу благополучно приехали в Яффу, где и остановились в здешнем греческом монастыре; он построен на высоте берега над самым морем и отсюда открывается превосходный вид на Яффскую гавань, одну из самых опаснейших во всей Сирии, ибо весь берег усеян подводными камнями и гряда их тянется вдоль гавани, выказывая свои черные вершины; с шумом и пеною перекатываются через них волны, и при сильном ветре нельзя безопасно ни выйти из гавани, ни попасть в нее с моря, ибо для подхода к берегу есть только несколько узких проходов между скалами, а сообщение с стоящими на открытом море на якорях судами производится посредством больших лодок (магон). Обедали в этот день (16 октября, четверг) с епископом Типальдосом, который остановился здесь отдохнуть в ожидании австрийского парохода. Вечером выходили из города прогуляться по морскому берегу, близ развалившегося карантина, в котором, как повествуют, герой прошедшего времени (Наполеон I) приказал отравить несколько тысяч своих зачумленных солдат, чтобы они не достались в плен неприятелю, – неужели и здесь цель оправдывает средство? В Яффе, несмотря на близость моря, было днем до крайности душно и вообще жарче, чем в Иерусалиме, и только вечером можно вздохнуть свободнее. Набравши на берегу моря разноцветных ракушек, мы поспешили в город из опасения, что скоро запрут городские ворота.