Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ
Шрифт:
— Сапоги сейчас отдам. Интересно, егеря купились? У тебя и рост чуть выше и шаг шире…
— Это на ровном месте шире. А горах, когда ищешь, куда ноги поставить, шаг дорога определяет. Во всяком случае, до края песков я их довел и догнать себя не дал. Седой дал приказ, захочет — объяснит.
И тут оба брата ощутили внезапное присутствие в шатре громадного существа. Знакомое присутствие. Знакомое каждому Повелителю Степи.
— НЕ ОБЪЯСНЮ, — прошелестел в их разумах невыразимый голос. И исчез.
Егерь, бегущий домой
16
Южные горы
на северо-восточной границе Степи
– Больно-то как, бля, — прошипел Ривалд.
И в пятно растер подошвой сапога укусившую его тварь. Загорелое лицо посерело, на лоб выкатились бисеринки пота…
* * *
— Идти сможешь? — спросил Больц. Он и сам не очень уверенно держался на ногах, все они были истомлены погоней. А сделано лишь полдела — с кроками надо вернуться!
— Сейчас, — Ривалд растирал ногу от самого бедра. — Как кипятком обдало, и вверх прострелило чуть не до яиц. Видать, куда-то в жилу попала, скотина!
И добавил кое-что о перспективах жизни всех родичей укусившей его твари и своих горячих пожеланиях будущим поколениям. Досталось и Степи и горам и даже Единому, попускающему само существование подобных подлых существ.
Солдатский разговорный — это тот язык, которым Ривалд владел лучше всего. Можно сказать — родной диалект, используемый в совершенстве. А как же иначе? Покойный батюшка Ривалда, городской стражник в городе Хейден, только на этом диалекте и разговаривал. А матушка, которая, к слову, частенько поколачивала пьяного муженька, в способе выражения собственных мыслей тоже не стеснялась. Поэтому забористо формулировать свои мысли Ривалд научился гораздо раньше, чем его стала интересовать прямая сексуальная суть используемых слов.
— Это все очень содержательно, Ривалд, — вступил в разговор Орест. На выходах он обычно брал на себя перевязки и другую лекарскую заботу. — Но может, давай, я ногу посмотрю? Может, жало какое осталось?
— Нечего там смотреть, уже почти отпустило, — взбодрился Ривалд и, выбив из сапога песок, поспешно нацепил его. — Сейчас, из второго сапога песок высыплю и пойдем.
— Отлично, егеря. Тогда — ходу!
* * *
Взбираясь по долгому пологому склону, егеря дружно костерили собственное любопытство, заставившее спуститься и потрогать песок Степи. Тревожное ожидание возможной погони делало томительный подъем еще неприятнее, иллюзия сверлящего спину взгляда не пропадала. И только добравшись до гребня и бросив последний взгляд на бескрайнее песчаное море, удалось слегка сбросить напряжение.
Товарищи поначалу с тревогой посматривали на Ривалда, но тот почти сразу вернулся к «нормальному цвету» и при подъеме шагал бодро, не прихрамывал и не отставал. Убедившись в этом, Больц и Орест выбросили инцидент
Двигались со всей возможной скоростью, и на траверсе следующей долинки им улыбнулась удача: мимо них прошуршала короткая осыпь камней, на одном из которых беспомощно балансировал козленок. В конце концов, он совершил короткий полет, попытался встать, но тут же, жалобно мекая, свалился. Взрослые козлы, увидев людей, стремительно сбежали. Егерям оставалось только спуститься и добить раненое животное. Шли по дну долины до самой темноты, найдя убежище в купе изломанных высокогорьем карликовых хвойных деревьев. Назвать это недоразумение «рощей» язык не поворачивался.
Нашелся и сухостой и валежник. Впервые за почти десять дней поели горячего, мясного и досыта. Первую стражу традиционно стал Орест, за ним — Ривалд, «собачью», как всегда, взял Больц.
Ривалд разбудил Больца задолго до обычного времени.
— Слушай, старшой, мне совсем худо, — прошептал он. — В груди будто грызет что-то. Я б потерпел, но чую — выключаюсь. А ежели я отключусь, какой с меня дозорный…
В темноте лица Ривалда было не видно, но Больц стал обуваться. Зная Ривалда много лет, Больц ни на секунду не усомнился в его словах. Гордец Ривалд скорее сдох бы, чем признался товарищам в собственной слабости. Чтоб он попросил сменить его с поста — ему должно быть совсем плохо.
* * *
Задолго до полудня стало ясно, что Ривалду не полегчает. Он лежал, скрутившись в комок и обхватив руками живот, натужно дышал. Искусанные губы говорили о том, каких сил ему стоило молчать, не стонать и не орать в голос. К болям в груди присоединились боли в животе. Дыхания не хватало, вокруг губ и под ногтями разлилась зловещая синева, лицо бледное, с лихорадочными пятнами румянца. Жара не было, от воды и от еды он отказывался.
Когда он забылся коротким сном изнеможения, Больц и Орест, не сговариваясь, отошли чуть в сторонку.
— Что думаешь? — спросил Больц.
— Меня такому не учили, — ответил Орест. — Я ж не целитель. Так, рану перевязать…
— А думаешь что?
— А думаю, старшой, что у нас две проблемы — Ривалд и погоня. Поэтому вариант только один — разделиться. Вон видишь, скальный козырек? Надо туда затащить Ривалда. Я останусь с ним. Оттуда я с луком буду контролировать проход. До темноты продержусь точно. Живым в плен не дамся, и Ривалда не отдам. Даст Единый, не будет погони, Ривалду полегчает — пойдем вслед за тобой. Нет — значит, нет. Останемся здесь — ляжем все и дела не сделаем.
Больц даже не повернул голову на указанный скальный выступ. Он тоже давно его приметил. И тоже не видел иного выхода. Но остаться собирался сам.
— Согласен. Но остаюсь я.
— Не глупи, — мягко возразил Орест. — Я тут за лекаря, во-первых. А во-вторых, с луком я получше буду, ты же знаешь…
— Ну уж, получше, — буркнул Больц. — Тут еще бабушка надвое сказала…
— Не спорь. Помогаешь нам с Ривалдом забраться в укрытие и уходишь. Дойдешь до наших — пошлешь помощь…
Солнце только забралось в зенит, когда Больц покинул долинку…