Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ

Балтийский Отшельник

В честь дня, когда Первый Предок семенем своим засеял утробы дочерей Народа, Дети Волка празднуют Праздник Завета. Только отныне в круг к Волку заходят не юные волчицы, ибо запретил Он близость и с сестрой и матерью и внучкой и племянницей, а каждая из ныне живущих Волчиц — потомок Первого Волка.

Поэтому в круг Волку на Праздник Завета по его повелению приводят рабынь, и лишь одну из них он покроет в эту ночь…

* * *

—

А что тебе рассказать? — Дин посмотрел на брата. — Уже когда рабынь привели, мне было ясно кого из них выберет Седой. Все остальные тряслись, как лист в ветреную погоду, и лишь она одна шагала так, что было ясно — вот королева. Только она не понимала, что значит быть королевой рабов…

— Да, она думала, что в конце всех испытаний ее увенчают короной, — усмехнулся старший.

— Так ты ей сказал, что она может стать королевой? И не объяснил, что такое — быть Королевой Рабов?

— Но ведь она захотела стать королевой, — рассмеялся Риф. — И стала! И теперь она счастлива. Правда, это не то счастье, о котором мечтала маленькая имперская девочка…

— Со счастьем такое случается — оно частенько оказывается неожиданным! Боги любят шутить с человеческими желаниями, — и Дин присоединился к хохоту брата.

* * *

Будь степные кочевники чуть более «цивилизованы», Праздник Завета мог бы приобрести больше блеска, лоска и каноничности. Но степняки по сути своей были и оставались варварами, лишь занесшими одну ногу для первого шага в античность.

Быт варваров прост, вкус — непритязателен, жизнь тяжела и не изобильна, шаманы молятся духам мест и животных, деревьев и источников. В такой жизни нет места для бездельников — «людей искусства», трубадуров, сказочников, для шествующих от очага к очагу иждивенцев, лицедействующих за кусок хлеба.

Хроники ведут старейшие и жрецы, мифы и саги рассказывают старики у костра. Традиции и законы еще не кажутся препятствием на жизненном пути одиночки, рвущегося к власти, а остаются единственными возможными способами выживания, проверенными поколениями.

Еда — это еда, питье — это вода, желание соития — это желание соития. Возможность поесть вдоволь, утолить жажду тогда, когда хочется пить и возможность вставить, когда стоит — что еще человеку надо?

Шаг от варварства к античности очень заметен. Рядом с людьми еще резвятся наяды и дриады, но по облакам уже шествуют могучие боги, которые очень похожи на поклоняющегося им человека: бранятся и гневаются, шалят и шутят, лгут и лицемерят, воруют жен друг у друга и у «ничтожных людишек» тоже, требуют от людей преклонения и жертв.

Но и люди уже постигли вкус богатства и роскоши. У людей уже есть «искусство», есть люди живущие им и обучающие ему. «Индустрия эмоций и иллюзий» уже нашла пропитание, свое место, свою прибыль.

Еды вдоволь — поэтому появляется спрос на пряности, воды и свободного времени в достатке — появляется спрос на брагу, пиво и вино. Сгрудившиеся в одном месте толпы людей и человеческое желание возвыситься над себе подобными уже породили деспотов и тиранов,

да и просто доступной женщины уже недостаточно — она должна дразнить и завлекать пресыщенного мужчину, как дразнят престарелого быка.

Для радости жизни уже недостаточно просто еды, воды и женщины, нужна «утонченность», без нее излишества безвкусны…

У Детей Волка все не так…

От античного стремления к роскоши Детей Волка отлично лечил кочевой образ жизни, где каждый предмет роскоши — обуза.

От излишеств и расточительства — суровый быт, где каждый коку зерна — привозной, где каждая капля воды — сокровище.

От шаманского «духоловства» прививкой служило регулярное снисхождение «в народ» бога во плоти, а также присутствие в каждой семье своих Повелителей Степей — если и не находящихся в постоянной связи разумов с Первым Предком, то имеющим и опыт переживания такого общения с Божественным и возможность/способность этот опыт в любой момент повторить.

От античных «божественных интриг» уберегало Единобожие и Завет Народа с Первым Предком.

В повседневности царствовало то, что можно описывать обычаями, привычками и принципами функционального минимализма, естественной подлинности, необходимой достаточности.

Ближайший аналог, который можно было бы вспомнить — это японская философия «ваби-саби», как состояние «продолжающегося несовершенства», бесконечного стремления к недостижимому идеалу: мастерства, тела, разума, жизненного пути, посмертной славы.

«Японским духом» попахивает и постоянная готовность степных воинов к смерти, подготовка к ней, умение собственной смерти в любой момент по собственному желанию. «Находящийся в походе мертв» — очень глубокая поговорка Народа Волка. Здесь и наше «либо хорошо, либо никак», здесь и шаманское — «не призывайте духов мертвых», здесь и обычное суеверие воинского сословия — подумав о близком человеке в неподходящий момент, можно отвлечь его, «выдернуть» из «пространства/времени боя», нарушить его своевременность, лишить победного удара…

Поэтому Праздник Завета был главным праздником в жизни Степных Волков. Он удовлетворял потребность ощутить себя единым народом. Народом, единым со своим Первым Предком…

… и потребность — поболтать и посплетничать: основную потребность всех человеческих существ,

… и потребность в игре и азарте,

… и потребность в чуде,

… и потребность в радости и удовольствии,

… и поэтому не мог быть ничем иным, как мистерией, где главный распорядитель и Главный Герой — Первый Предок,

…и не мог не окончиться оргией, как единственным способом «сбросить напряжение» суровой жизни с возможностью смерти в любой день.

Программу Праздника завета можно описать коротко: «Есть мясо, скакать на мясе, втыкать в мясо».

Но начинался Праздник Завета на круглой каменной площадке над голубым Источником Жизни.

В тот момент, когда Ночные Властители сливались на небе воедино, а в очерченный круг, окруженный естественными трибунами — поднимающимися террасами склонов, вступали шесть татуированных рабынь в порядке, определенном жребием…