Степень вины
Шрифт:
– Итак, мисс Карелли была вправе сама отказаться от ответа на дальнейшие вопросы?
– Конечно.
– Когда мисс Карелли отказывалась от продолжения допроса, она казалась неспособной ориентироваться в происходящем?
– Протестую, – заявил Пэйджит. – Мы уже установили, что свидетель не в состоянии дать медицинское заключение.
– Мне не нужно мнение медэксперта, – возразила Шарп. – На мой вопрос может ответить любой непрофессионал: "Не было ли у мисс Карелли признаков помрачения сознания?"
– Протест
– Нет. – Монк помолчал. – Я, помнится, еще подумал тогда, что мисс Карелли полностью сохранила самообладание, отвечает впопад – удивительно для женщины, только что застрелившей человека. – Он снова помолчал. – Но особенно меня поразило то, что она сама выключила магнитофон.
Пэйджит слушал, не меняя выражения лица. Но Терри знала, как болезненно воспринимает он эти вопросы, – женщине, которую описывал Монк, больше подходил спокойный голос на магнитофонной кассете, чем истерзанное лицо на огромной фотографии.
А Шарп двигалась к своей цели:
– Мисс Карелли просила накормить ее?
– Нет, на кассете есть запись – она просила воды.
– Но она просила врача?
– Нет.
– Время для отдыха?
– Нет.
Шарп кивнула.
– Когда запись прекратилась, – мягко спросила она, – мисс Карелли просила о чем-либо вообще?
– Да. – Монк перевел взгляд с Марии на Пэйджита. – Да, – повторил он. – Она хотела встречи с адвокатом.
– Это, – произнесла Марни Шарп на телеэкране, – не что иное, как убийство.
Терри и Пэйджит сидели в библиотеке, просматривали записи Терри, готовясь к выступлению Элизабет Шелтон. А до этого пришлось выдержать натиск репортерских толп. Они забросали их вопросами, просили Карло подтвердить, что Мария его мать, спрашивали, что они думают о суде.
Пэйджит, глядя на телеэкран, бесстрастно прокомментировал:
– Сегодня она хорошо выступала.
Терри не отвечала, чувствуя, как удручающе слушание действует на Пэйджита, – так много он поставил на карту. Они всегда просто работали вместе, стараясь не касаться того, что имело отношение к личной жизни, теперь же ей хотелось сделать что-то для него лично.
– Вы тоже хорошо выступали, – заметила она.
Он пожал плечами:
– Вы говорите так по доброте душевной. Я только с краю пощипал. Этого совершенно недостаточно.
Он кажется усталым, подумала Терри, а ведь сегодня только первый день.
– Но все равно, все это пойдет на пользу Марии, – ответила она. – Однако на перекрестном допросе вам не удастся добиться прекращения дела. Никто бы этого не добился.
– Давайте начнем, – говорила Шарп на телеэкране, – с тех фактов, которые мисс Карелли трактует, кажется, правдиво.
Терри мгновение смотрела на нее. Сказала спокойно:
– В чем
Пэйджит откинулся на изголовье кушетки, глядя в холодный камин. Комната, освещаемая лишь светом уличных фонарей и прожектора у пальмы, была почти темна. И ничего нельзя было прочитать на лице Пэйджита. Наконец он проговорил:
– Я стараюсь не задаваться этим вопросом.
– Не хотите знать?
– Отчасти да. – Он повернулся к ней. – У меня странное ощущение, будто есть какая-то причина, по которой я никогда не узнаю об этом.
– А еще почему?
– Из практических соображений. – Он слегка улыбнулся. – Правда может пагубно повлиять на мою способность творчески подходить к защите клиентки.
– О мертвом, – спокойно заметила Шарп с экрана, – можно говорить что угодно.
– В забавные игры мы играем. – Терри вздохнула. – Речь идет не об истине. Речь идет о бремени доказательства и о правилах дачи показаний – что знает обвинение, могут ли они доказать это, можем ли мы это отвергнуть либо подвергнуть сомнению.
– Законам обычной человеческой морали это не вполне отвечает, – согласился Пэйджит. – Думаю, поэтому человек со стороны бывает разочарован – у него появляется ощущение, что это театр Кабуки, а не то место, где заняты поисками истины. Он, конечно, забывает, что в этой системе есть и другие точки отсчета и потому цивилизованное общество не старается покарать во что бы то ни стало. Если бы это было не так, мы плюнули бы на суд и стали бы вырывать у Марии ногти, добиваясь "правды". – Он помолчал. – Какой бы она ни была.
– В частности, – говорила Шарп, – доктор Шелтон считает, что прошло не меньше тридцати минут после смерти мистера Ренсома, прежде чем мисс Карелли решила расцарапать ему ягодицы.
Пэйджит взглянул на экран.
– Если я не смогу ничего сделать с этим, – тихо произнес он, – Марии конец.
А Терри вспомнила показание Монка с том, что отпечатки пальцев Марии остались всюду, когда она, как будто блуждая по комнате, касалась всего: ламп, столов, ящиков столов, и все это в чужом, незнакомом номере отеля. Что она делала? Терри не знала. Был ли Ренсом в это время еще жив или мертвым лежал на полу?
– Вы думаете, что она все же лжет? – спросила Терри.
– Да, – нехотя ответил он. – По крайней мере, в чем-то. Но в чем, я не знаю. И не хочу знать.
Обдумав его слова, Терри мягко сказала:
– Простите, но лично мне хотелось бы узнать.
– Тогда сделайте одолжение, Терри, если узнаете, не говорите мне. – Помолчав, Пэйджит добавил: – Достаточно того, что знаешь правду о собственной жизни.
Терри заговорила не сразу.
– Меня все-таки удивляет, – произнесла она наконец, – что же произошло со второй кассетой. И где кассета Линдси Колдуэлл?