Стихотворения и поэмы

Рыльский Максим Фаддеевич

^{Колышется и волнуется мгла. В ней проступают белизна и золото Лаврской звонницы, зелень отлогих холмов, нивы, сады, строенья. Ирпень. Молодой сад.}

Ты помнишь ли, жена моя, подруга, Тот вешний день, щемящий, точно боль Свиданья первого? Я был в саду, С Богданчиком возился: вдоль забора Сажали ряд акаций молодых, Чтоб тень была и чтоб уютней было И зеленей. А ты на пухлых грядках Высаживала луковки тюльпанов И те смешные корни, из каких Чудесные выходят георгины. Перекликались голоса соседей, Веселые и дружные. Шумел Зеленый поезд, увозя людей, Разнеженных весной, такой погожей, И песенкой про Галю молодую, — В вагоне пела молодость сама. Вдруг ранний мотылек замельтешился, Как лепесток сухой. Бездумно сел На яблоньку, которую сажал В порядке шефства бодрый Копыленко, И вновь снялся, испуганный Богданом Иль Булькою, что в радости собачьей Задорно лаяла на целый мир. Тек влажный воздух, напоенный солнцем, Ветрила туч качались в небесах, И сердце ожидало… Вдруг вдали Почудился, а может в самом деле Раздался звук. Я встрепенулся первый И крикнул: «Гуси!» Вот уже видны Родные птицы, вестники весны! И все следят таким любовным оком За клином птиц — там, на небе высоком, И мысль одна переполняет всех: В их гоготанье — дружный говор, смех, Как тут, у нас!.. О гуси,

прилетите, Спуститесь к нам и нас с собой возьмите, Земных детей!.. Да нет! Что проку в том! Мой сад — пустыня, разорен мой дом!

^{И обращаю я голос на запад, рдеющий за моим окном.}

Пастушата босые И девчонки в венках васильковых, Матери, что детей на пороге встречали С грушевой ложкой в доброй руке! Кузнецы, хлеборобы, Ученые и певцы, Что из одной выходили хаты На дороги, большие, как мир! Испытатели и садоводы, Что отважно и с толком Перекраивали ризы земли На свою и на нашу потребу! Киев мой златолитный, Смолистая тишь Ирпеня И моей Романовки зори! Реки, луга, поля и заводы, Одушевленные смелым трудом! Светлая келья моя С многоголосьем излюбленных книг! Портреты Шевченка и Руставели, Пушкина бронзовый бюст, Начинающих робкие письма! И побеги, что я посадил Вместе с моими друзьями! Народа моего великая жажда, Что вела на крутые вершины, Пурпуровым засеянные маком И увитые нетленными лаврами! Кто всё это перечертил Черно-кровавой чертой? Кто кинул в хрустальную чашу рассвета, Когда мое дитя И тысячи наших невинных детей Видели в утреннем сне Сказку открытия стадиона, — Кто кинул в эту прозрачную чашу Черной отравы зерно? Кто небо наше изрезал Лиходейства кровавым ножом, Кто землю нашу потряс, Окаянный, грабительским громом? Ежеминутно и ежесекундно Слышу я хруст ребячьих костей Под тяжелою лапою зверя. Слышу предсмертные хрипы Друга моего и моей сестры, Матери друга и всех матерей, Что в муках святых породили Поколения нового радость. Я вижу кроваво-отверстые рты Замученных и повешенных, Иссеченных и калеченых, Слезных, кровных моих! Украина! Боль и счастье мое, Украина! Дым пожаров твоих Небо мира всего застилает! Украина! Серебристые плуги, Серпы золотые, Загорелые сильные руки! Украина! Перезвоны твоих наковален И рассветных гудков перекличка! Украина! Песня, сердце мое, Украина! Кто выбил окна в заснеженной школе, Где наши вихрастые ребятишки Склонялись лукаво и прилежно Над тетрадками в синих обложках? Кто впустил туда ветер, и холод, и смерть? Кто проехал, безумный, колесами, Как по нежным горячим телам, По горячим и трепетным книгам? Как могли не слыхать вы в тот миг, Триумфаторы-звери, Что до звезд и до самого солнца Встало из-под колес тех проклятье Сына кузнеца, и крестьянского сына, И той, что смерть поборола Слова своего бессмертною сталью? Украина! Проклятьем ты вся возгремела, Гневом ты вся налилась, Налилась до самого края, — И твоя животворная жажда Стала мщения жаждой святою! Ты жива, Украина моя, Ты жива в семье вольной, великой, В светлом братстве народов навек Октябрем воедино сплоченных, Как сливает бушующий горный поток Со спокойной степною рекой Море в лоне своем неоглядном! Ты жива в мускулистых руках трудовых, Что руками солдатскими стали, Ты жива, — ведь с тобою в бою, Возглавляя всё братство народов, Тот народ, что великого Ленина дал Людям, планете! Ты жива, Украина моя, Ибо в говоре вод твоих чистых, Ибо в шелесте нив твоих спелых Недругу — смерть! Ты жива, ибо в светлом Союзе, Окрыленном Партии ветром, Осиянном Партии солнцем, Недругу — смерть!

Голос проклятия

От синего неба и синих цветов, От доброго сердца, от искренних слов, От вешнего поля и вешних садов, Как дар, как удар наш, — примите проклятье! От рук, что трудились на вспаханном лоне, От наших рождений, от наших агоний, От песен, от книг, от труда, от объятья — Проклятье, проклятье! Нет кары, которой бы вас покарать, На свете пушинки такой не сыскать, Что камнем на совести бы не легла, Когда б эта совесть вдруг в вас ожила! И нету судьи, что хотя бы на время Смягчил приговор ваш, несытое племя, И нету руки равнодушной такой, Что вам не хотела б отмстить за разбой! Ведь трупы полегших в карающей сече Ворье-воронье облетает далече. Где крик душегуба навеки замолк — Там воет неистово бешеный волк. Вода вас не примет, земля не пригреет, Лишь ветер могучий по свету развеет, По дикой пустыне, по шири безводной, Играючи, прах раскидает холодный. От поля, от моря, от горных высот, От дыма пожаров, что тмит небосвод, От вдов, от сирот, от больных, от калек — Проклятье навек!

^{И я вижу ее, вижу ту, к чьим натруженным ногам приносили поэты всего мира и всех веков самые дорогие свои дары. Вижу Мать.}

Подняла худые руки, Расчесала кудри русы, Все пряди неразлучные, — Или краса наскучила? Или года не красные, Иль оченьки не ясные? Ой, не краса наскучила,— Гремит-гудит за тучами, Визжит пургою ярою Над матерью, над старою. Иди ж, дитя, кровиночка, Кровиночка, травиночка, Мать-мачехой умытое, Яр-мятою укрытое, Ухоженное, сытое! Молчание — устам сулю, Держать слезу — очам велю, Возьму коня за поводы, Сама пойду на проводы. Ступай, дитя любимое, Любимое, хранимое,— Иди за побратимами. Зовут они — в поход идти, В поход идти, народ вести. Кладу тебе зарок один — Бей ворога нещадно, сын, Бей ворога, не милуя, Громи со всею силою, В грудь поражай недоброго, Ведь роду ж ты хороброго. Молчание — устам сулю. Слезу держать — очам велю, Твоих, дитя, вестей молю.

^{И идут сыны, неся в сердцах материнское благословение, — и гудит земля — и шумят воды — и труп вражий землю сырую кроет — и слово в сердце отзывается:}

Ты вся — и жажда, и горенье, Ты лук, стрела и тетива, Столетий светлое виденье, Полуденная синева! Не раз, судьбу свою пытая, Ты в сердце страх превозмогла, Когда, паломница святая, Ты к водам животворным шла. Когда ж, струи найдя живые, Ты в отчий возвращалась дом, Качая ведра золотые На коромысле расписном, — Злодей, коварный, как Иуда, В потемках на тебя напал, Разбил священные сосуды И, светлую, тебя распял. И ты, раскинув скорбно руки, Смотрела на детей своих, На их неслыханные муки, На слезы и на гибель их, На то, как рушатся и гнутся Стропила зданий, как, сквозь дым, Пожары ящерами вьются По хатам бело-голубым, Как вишни от огня чернеют, Бегут бездомные стада, И зло все пуще сатанеет, И всё бесстыднее орда, — И взгляд твой, и немой и властный, Вдруг прогремел, как вещий зов, Глуша всех пушек гул ужасный, Объединяя всех сынов. И всё восстало на злодея, Настала грозная пора,— И нет такого чародея, Такого не найдешь пера И нет еще такого свитка, Чтобы багряно начертать, Как на борьбу с ордой несытой Народов наших вышла рать. Одну у всех увидя рану И общий увидав пожар, Идет пастух Узбекистана, Из Тулы — плотник и гончар, Идет твой сын, о мать родная, Со всей семьей одним путем, И, вражьи громы заглушая, Везде гремит наш правый гром. И, хоть еще идти немало До светозарного конца, — Заря победы сочетала Повсюду — честные сердца! Еще тебя терзают, ранят, Еще огни костров видны, — Но знаю: правда не обманет, Ей сроки вечности даны. Я верю по свою кончину, Что свет прольется на долину, Что воссияет правота, — И в заповедную годину, На радость дочери и сыну, Сойдешь ты, матерь, со креста! 1942, 1956

456. ПУТЕШЕСТВИЕ В МОЛОДОСТЬ

Поэма

В те дни, когда мне были новы

Все впечатленья бытия…

А. Пушкин

ПРОЛОГ

Родной народ передо мной сияет Неугасимым огненным столпом И сердце мне в ненастье согревает. История, перед твоим судом Предстану — «птица малого полета» [135] — И напоследок оглянусь кругом. И спросит суд: «Завершена ль работа? Ты не напрасно ль прожил на земле? По чести говори, суд ждет отчета! Ты ощущал ли на своем челе Прикосновенье трудовой ладони, Грозящей всякой ржавчине и тле?» В своем допросе — чуждый беззаконий — Меня он спросит: «Волос твой седой, Быть может, знак неистовой погони За радостью, довольной лишь собой, За песнею, тебе лишь только милой? Гордиться можешь ли хотя б одной Страницею, в какой бы чувство было, В труде бессонном, в длительном бою Нас наполняющее новой силой?» Отвечу так: «Я прожил жизнь свою, И ошибался я неоднократно, За что страданий чашу ныне пью, Но не оставил я дороги ратной, Призванья своего не утопив В потоках лжи, обманщикам приятной. Клянусь, что не был я себялюбив. Мне вымыслов казалось мертвым море И неживым — мишурных грез разлив. С народом радость я делил и горе, По ровному пути и крутизне С ним вместе шел, его напевам вторя. Я предан был душой своей стране, — Сказать о том, что душу согревало, На склоне жизни захотелось мне. Хотел я отразить хоть в капле малой Прошедшее, о нравах давних злых Сказав всё то, что тут сказать пристало. О тех, кого давно уж нет в живых, Но близких сердцу, мне так сладко пелось — Я видел простоту их душ прямых. Я знал: земля по-новому оделась И прошлого весна не озарит, Но я служил, чему служить хотелось». Отвечу так. И суд меня простит. 7 июня 1942 Уфа

135

Слова Мицкевича.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Как много бабочек! Числа нет белым парам! Мерцает их снежок на голубых цветах. Недавно дождь прошел. Всё дышит теплым паром: Травинки, лужицы в дорожных колеях. Июнь уж недалек. Подобные отарам, Светлеют облака на влажных небесах. И сердцу верится, и нет в душе сомненья, Что будут жить и жить надежды и стремленья.

2

Удилище, леса, крючок да поплавок — Снаряд куда как прост! Дрожит вода, сверкая. Барашки по небу блуждают без дорог, По ветреным лугам, как тени, пробегая. Мгновений слышится медлительный звонок. Так капли падают в кувшин, одна, другая… Отвязан наш челнок, раздался стук весла, — Подвижная тропа за челноком легла.

3

В той лодке — брат и я. Земля пусть над тобой Пушинкою лежит, Иван мой молчаливый! Спасибо, братья, вам. Мечтатели душой, Вы оба были так сердечны, незлобивы. Покуда я живу, живете вы со мной, Исчезнем вместе мы, как песни переливы, Как песня грустная далеких чумаков, Навек замолкшая меж заливных лугов.

4

Был не болтлив Иван. Молчальника такого С жемчужницей сравню, которая свой дом Привыкла открывать лишь изредка. Ни слова Не скажет брат, когда он в обществе чужом. Зато, сменив пиджак на куртку рыболова, В часы, когда вода мерцает серебром, Он оживал, он пел, немало зная песен, И анекдот его тогда был интересен.

5

Событий множество он помнил и имен, Он в памяти хранил запас вещей огромный. Когда он говорил, вставал из мглы времен Отец горячий наш, с ним — Антонович скромный (Был с юных лет еще союз друзей скреплен). Их Юзефович гнал, бранил Пихно погромный, А Лысенко любил, Старицкий уважал И «Диоскурами» Иван Франко назвал.

6

Былое осуждать иной куда как шибок! — Разумный надобен к истории подход. Среди великих битв, среди ничтожных сшибок Пусть понимать ее нас каждый учит год И каждый новый день. Не избежал ошибок По молодости лет и автор в свой черед. (Я от критической не укрываюсь кары, Но помните: пишу всего лишь мемуары.)

7

Мне перед критикой пришлось держать ответ За эти вот мои «забытых предков» тени. Я рисовал людей давно прошедших лет Карандашом своих тогдашних впечатлений. Иначе б я судил сейчас, а может, нет: Не всякий критик ведь не знает заблуждений. А впрочем, в старину не забираясь вспять, Я Антоновича не стану защищать.

8

Еще студентами, едва наступит лето, Вдвоем — отец и он — на лошадях, пешком Отправятся в поход. Всё солнышком согрето, Хлеба колышутся в разливе золотом. Навстречу пешеход. Дедок Микита это… На палку опершись, рассказом о былом Неугомонный дед всегда готов делиться, В один плетя венок и быль и небылицу.