Стихотворения и поэмы

Рыльский Максим Фаддеевич

14

Японская война передо мной встает В туманной пелене, и пятый год в тумане. Тогда словам иным мы начинали счет: «Собранье», «стачка», «шпик», «штрейкбрехеры», «восстанье». Забросив ремесло, Степан исчез в тот год, И слухи лишь одни ходили о Степане, Что, дескать, наш Степан под стражу заключен И вечный двигатель в тюрьме придумал он.

15

Я помню, про него вся волость говорила, Что был бы инженер прекрасный из него, И мудрецы, твердя: «Не тратьте, куме, силы», Качали головой: «Что значит баловство! Беда с такими вот!» — «Мне лучше б лечь в могилу, — Кузьма говаривал, хватив того-сего,— Чем

сына потерять, разумника такого!» И больше про него я не слыхал ни слова.

16

Да где и услыхать! Скажу я про Яська. Клин журавлей летит, осенние затоны Синее с каждым днем, всё холодней река, Береза в золоте, а дуб еще зеленый, А паутины нить уж до чего тонка! И осень русая глядит, как мы, гулёны, Взяв Какваса с собой, я и Ясько — вдвоем, Два гордых лучника, «охотиться» идем.

17

Свистят и клыкают — о, звук животворящий! — В кустарнике дрозды; а вся земля в шелках; Пестреют пятна рощ, а воздух — меда слаще. О, как серьезно лук сжимали мы в руках, И разговор какой вели мы настоящий. Таинственную дичь вдруг высмотрев в кустах (Дичь эту вальдшнепом германцы окрестили), Пускали стрелы мы — они безвредны были!

18

И с куропатками встречался наш отряд, И делал стойку пес, наш Каквас, вот ей-богу, Да не было ружья! Ах, почему мой брат — Иван — не верит нам! Он, впрочем, понемногу Еще охотился на крыжней и чирят, И, с ним идя в поход, как били мы тревогу, Как в воздухе звенел рассказ проворный наш О месте том, где дичь сама летит в ягдташ!

19

Давно я поседел, но с этим чувством сладу Теперь, как в детстве, нет, и славлю каждый раз Лесов глубокий шум и влажную прохладу, Росинки на сучке блистающий алмаз, Рассвета сизого разумную усладу, В сплетениях ветвей звериный древний лаз, — И сердце вновь и вновь, как в детстве, замирает, Лишь вальдшнеп из куста прямой свечой взлетает!

20

О друг мой, человек, весь преданный земле, Весь у земных забот в неодолимой власти! Для нас с тобой поля в осеннем хрустале, И паводок весны, и на алмазном насте Красавцы снегири, и книги на столе, И смелых мыслей взлет, и полный кубок страсти, И дружбы радостный и радужный стакан, И марта яркий блеск, и сентября туман!

21

Нет, разве не для нас всё, чем мы овладели, Что пот наш оросил и освятила кровь? Улыбку матери забыть ли, в самом деле, В сердцах угаснет ли когда-нибудь любовь? И разве стаи все над миром пролетели, Все муки отцвели и зорь не будет вновь? Весна отмоет кровь, пройдет зимы угроза, И расцветет земля, как молодая роза!

22

Свое минувшее припомнивши не раз, Припоминая вновь младенческие годы, Я понял хорошо, — с Яськом сроднили нас Одни стремления и светлый мир природы. Взяв семечек и груш набравши про запас, Мы шли с приятелем в далекие походы, А третьим Каквас был, и всем казался трем Наш садик — пущею, скворец же — глухарем.

23

Всю жизнь свою играть куда как люди падки: Играют юноши, играют старики! Мы знали: не убить из лука куропатки, А всё ж охотились — отменные стрелки! Бывает кое с кем: между бровями складки, Морщины на лице, и в серебре виски, А детскую стрелу опять пускать готов он, Подобно нам с Яськом, искусством зачарован.

24

Действительности нам, случается, милей Иные вымыслы, любимые до боли, И мы спешим туда, откуда нет путей: Гекуба скорбная нас привлекает боле, Чем мир да тишина отнюдь не ярких дней, И гибнем мы, друзья, порой не оттого ли, Но иногда придет, в веках благословен, И Саксаганский наш или француз Коклен.

25

Как нас манил к себе весь мир многоголосый Смешеньем красок всех и запахов густых! Любили мы смотреть, как издалёка осы (Знакомые у нас бывали между них) Солидно, не спеша летят через покосы Иль совещаются о всех делах своих, А луч, жилища ос залив веселым светом, Первоприсутствует на совещанье этом.

26

И было всё полно невиданных чудес, Всё было создано, казалось, только ныне! Вот ястреб на птенца свергается с небес, Вот дождь мальков бежит по речке темно-синей, Овсом серебряным рассеялся, исчез,— И щука плавает одна в речной ледыни, Вот заяц — словно тень, во мгле вечерней он Крадется, клевером кудрявым привлечен.

27

Все звуки в тишине, весь трепет, все движенья. Весь мир — таинствен и загадочен, хоть прост. Мне только б слушать птиц, мне б наблюдать паренье Их перелетное и трав весенних рост… «Охотиться» зовет Ясько. От нетерпенья Бежим мы по мосту, — дрожит под нами мост… Ясько в могиле спит, я поседел, лысею, Но как расстаться мне с романтикой моею!

28

Зима. Колодец. Стук обмерзлого ведра. И женщин голоса, и крики ребятишек, И галки поздней крик, — вечерняя пора. А снег валит, валит, — везде его излишек. Уже в снежки играть собралась детвора. Ясько — всем атаман. Горят сердца мальчишек. Я слышу… Господи! Невдалеке от хат К нам куропаточки проворные летят!

29

И вмиг забыто всё… Не говоря ребятам, Мы покидаем их, за клунею ползем. За нами чистый снег лежит ковром примятым (Уже немало вьюг промчалось над селом!), Но Курта черт принес, он лает, и куда там — За хвост поймаешь дичь с таким дурацким псом! Не удалось, увы, увидеть и того нам, Как стайка поднялась, наполнив сердце звоном.

30

И до сих пор тот звон в моих ушах стоит. Но как не рассказать, от счастья замирая, Что сердца колокол от птичьих крыл звенит, Когда на жар зари летит над снегом стая? Не может быть наш пыл охотничий забыт, И крыша ветхая соседского сарая, Где воробьев с Яськом ловили мы вдвоем… Чем память занята — несчастным воробьем!

31

Благодарю тебя, Ясько, я, как умею, За игры детские (их вижу и во сне!). Ты умер молодым — и смертью не своею,— Хоть от военных рук, но все ж не на войне. Товарищ твой, солдат, с винтовкою затеяв Перед тобой играть (так рассказали мне), Шутя, прицелился в Ольшевского Ивана — И пуля, как всегда, ударила — нежданна.

32

Восьмой кончая класс, я почитал за честь Во всем небрежным быть. И, даже не заплакав, О гибели Яська спокойно принял весть. Земляк мой замолчал, о смерти покалякав… И вдруг мне вспомнились, а почему — бог весть! — Наш садик, деревцо. Под ним старик Аксаков Открылся нам с Яськом в простой душе своей… Был предосенний день — один из лучших дней.

33

В то лето самое Ясько у нас в именье Был пастушонком. С ним мы стерегли телят. Я — пастбищ неофит — пьянел от наслажденья. Сам Стенли в Африке, я думаю, навряд Так много пережил. И вот — грехопаденье. Арбузы ели мы, забыв, что это яд. Ведь был холерный год, нам запретила мама И помышлять о них! Припомните Адама.