Стихотворения и поэмы

Саянов Виссарион Михайлович

25. «Мне часто снятся на рассветах синих…»

Мне часто снятся на рассветах синих В ущельях гор заветные места,— Белокопытник и лесной ожинник Бегут по склонам горного хребта. Всё дальше в ночь, и вот не слышно шума, — Увижу вдруг верховья горных рек, Где подо льдом шумит вода угрюмо И, словно зверь, к весне линяет снег. Сасыл-сасы, якутских коней ржанье, Тоскующих по родине лесной, Немолчное сплошных снегов блистанье, Глухая ночь осады ледяной. Мне часто снится вечер, крыша дома, Холодный свет большие звезды льют, И про отряд якутского ревкома Былинники скуластые поют. Придет пора, увижу край тот снова, Тогда мечта исполнится одна: Расскажут мне про старость Кунгушова, Про молодость Ивана Лукина. 1934

26. «Медвежий охотник Микита Нечаев…»

Медвежий охотник Микита Нечаев Просыпается

ночью на широкой реке, — Привязанный к пихте шитик качает, Тысячи звезд горят вдалеке. Кто там кричит на озерах дальних? Птица ль какая? Иль зверь большой? Стонет ли снова медведь-печальник, Берег заветный томя тоской? Горбясь, кричит над обрывом птица, Хлопает крыльями, суетясь. Что в эту звездную ночь приснится? Тысячи верст разделяют нас. Старый мой друг, золотой приятель, Там, где бежит по камням поток, В соснах, что спят за болотной гатью, Нежно шипит глухариный ток. Вечно я сердцем моим с тобою, Снова я руки к тебе простер,— Теплится ль там, за рекой большою, В детстве покинутый твой костер? 1935

27. ЗАПЕВКА

Пролетали города, Пулями клейменные, Тем ли жизнь моя горда, Тем ли жгут мои года, Братья поименные? Пролетали по краям Стриженные бобриком, Умирали по морям, Погибали по горам, Под залетным облаком. Пили водку на меду, На густом настое, Но гнала зима беду, И мутна луна на льду, Как бельмо пустое. В достопамятных горах Кедр растет ползучий. Ночи сохнут на кострах, В смуту снега, в пух да в прах Выползают сучья. Там далекая страна Меж горами спрятана. Если старость суждена — Как ударит седина, К ней вернусь обратно. Пропадает на земле Тягота земная, Пуля сплющится в стволе, Месяц вымерзнет во мгле, Как тропа лесная. Но одна дорога есть Нерушимой области — Побеждающая весть, Несмолкаемая честь, Дело нашей доблести. 1933

28. ВОЛОКУША

Ты видел, скажи мне, в тайге волокушу? Приладив стволы невысоких берез, Впрягли их в упряжку и едем по суше, Пока не увидим негаданный плес. На той волокуше я ездил тайгою На кроне березы, с вожжами, с кнутом, Сидели мы молча, и ночью глухою Нас ждал за пригорком бревенчатый дом. Был прозван тот волок: «семь кедров, семь елок», Он шел по болотам, вгрызался в луга… Припомнишь былое, как путь наш был долог… Далекое детство, родная тайга… Короткую присказку деды сложили, Когда к океану их паузки плыли, Что-де повидаешь всего на веку, Как будто на длинном в тайге волоку. Я вспомнил сейчас волокушу с «колодкой», И старый товарищ рассказывал мне, Что долго он летней порою короткой Искал волокушу в лесной стороне. Искал он в сибирской тайге волокушу… Но разве теперь сохранилась она? Большие дороги изрезали сушу, В борта теплоходов стучится волна, А в синих раздольях гудят самолеты… И в зимнюю пору и в летние дни Небесных дорог над Сибирью без счета,— Как русская песня, просторны они. И вовсе уклад изменился дорожный — С вилюйской зимовки за несколько дней В большом самолете охотник таежный Привозит в столицу живых соболей. 1948

98. «Звезды цветут на наших фуражках…»

Звезды цветут на наших фуражках, Словно на небе родной страны. Дымятся сады на Сивцевых Вражках, Как достоверный снежок весны. В дымных садах, среди лип и флоксов, Говор веселый навеки смолк, В братской могиле, теснясь, улегся Ингерманландский стрелковый полк. Спят комиссары, раскинув руки, Спят командиры ударных рот, Спят в отгоревшем, в истлевшем туке, Смерть перешедши, как реку, вброд. Время придет, и в садах Республики Желтый загар обоймет плоды, Мальчик на толстеньких ножках, пухленький, Увидит большие эти сады. Будет ходить он, песок притаптывая, Может, услышит в последний час, Как облака доплывут до запада, Песню, что рядом поют о нас. 1934

99. УЛИЦА ГАЗА

Незабываемы слова Неповторимого рассказа. Пробьется первая трава На улице Ивана Газа. Газоны теплые в ночи… Наш бронепоезд мчится к югу… Гремя, весенние ключи Бегут по заливному лугу. Ночь девятнадцатого года… О рейде Мамонтова весть… А память давнего похода В названьях наших улиц есть. Вот умирает человек, Но рядом дни его живые. Так, превращаясь в теплый снег, Твердеют капли дождевые. 1934

100. ПРИВАЛ

Баранину в ломтях на вертелочке, Люли-кабав с приправой из корицы Нам предлагали добрые сестрицы, А мы сидели у костра и пели И очень за еду благодарили. В чужую даль дозорные смотрели, Мы о пути на Каспий говорили. За каланчой стояли кони бая, Мелела с края речка голубая, Степь подымалась, зла и горяча, В шелках зари и лунном серебре, Зажав кривую саблю басмача, Как полумесяц тонкий на заре. А между тем в тумане желто-синем Вдруг грянул выстрел, воздух расколов; Он к нам принес кипение валов Аральского мелеющего моря. Приказ — по коням, и с крутого склона Летит песок, с ковыльным прахом споря. Таится враг у дальнего затона. Погибнуть ли, пробиться ль суждено,— Скорей туда, где дымно и темно, Где ринутся навстречу сабли вскоре. Ночь высока, и саксаул горит. Протяжный залп над степью и над морем По полукругу синему летит. Так, день за днем, который год в тумане Солончака пустого полоса, Немолчный скрип больного колеса, Красноречивый выговор ружья, Разведчиков бывалых разговоры, В трудах походных молодость моя… Зовут вперед бескрайние просторы, При выщербленной розовой луне Застывшие в полночной тишине. Наш час пришел, сгорел кустарник тощий, Уже летят в разведку журавли Сквозь дым и зной непроходимой ночи На ясный берег утренней земли. 1934, 1937

101. «В ранней юности — топот казахских коней…»

В ранней юности — топот казахских коней, В ливне белые тополи тонут, Старый коршун летит из ковыльных степей, И луна загляделася в омут. В ранней юности теплые травы томят Молодым быстротечным раздором, И сомы-великаны старательно спят, Распушивши усы, по озерам. В ранней юности ходит по речке паром, Быстро кони двужильные пляшут, Плясуны-старики за дорожным костром Рукавами широкими машут. В ранней юности пули свистят вдалеке, Степь сухая — парилен громада, В пересохшей, мучительно горькой реке Словно слезы — следы звездопада. 1934

102. СТЕПИ

Тает месяц в ночах, Словно вылит из воска, В оренбургских степях Снова красное войско, А ковыль пожелтел На исходе весны, И томит партизана Прошлогодняя рана, И бегут по курганам Потаенные сны. На дорожном привале, У широкой горы, Где орлы пировали, Догорали костры, — Партизаны сидели На разубранных седлах, Вспоминали походы, Хитрость дутовцев подлых, Песню старую пели, Струн заветных касаясь: «Нету ласковей боле Оренбургских красавиц. Пуховой полушалок На пригожих плечах… Я тебя повстречала В заповедных степях…» А утрами глухими Птичьи стаи летят — То на север далекий Гуси-лебеди мчат. По тропам позабытым, Где гремели копыта, Как зажглись на закатах Золотые огни, Мы от сел небогатых Шли безвестной тропою. Протекали рекою Партизанские дни. Выходили за нами Батальоны в туман, Гордо реяло знамя — Дар самарских крестьян. И, сметая преграды, В непокое ночей Мчались наши отряды В глубь ковыльных степей. 1934

103. «В ночном краю, в краю туманном…»

В ночном краю, в краю туманном, Огнями жаркими палим, Таился город безымянный, Грустил над озером большим. Мы мчались вместе с другом добрым К большому городу тому — По черепам, по конским ребрам, По склонам, падавшим во тьму. Туда пути бродяги знали, Но мы бродяжек не нашли, Орлы над озером летали И мертвый город стерегли. Искали мы в лугах окружных Следы, что выбиты до нас,— По желтым кручам троп верблюжьих Тянулся прошлого рассказ. Туман клубился, и нежданно Мы увидали на заре В холодной дали край лимана В солончаках и серебре. В тревожный день вела дорога За отдаленный поворот, Нахохлившийся коршун строго Встречал у городских ворот. Тот город вытоптан когда-то Был Тамерланом. В мгле ночной Я снова вспомнил дым заката И конский топот за рекой. Прошли года, — опять полями Бежит проселок в тишине. Опять глухими колеями Мы проскакали при луне. Но там, где мнился мертвый берег,— Бормочет тополиный сад, Скрипит весенней ночью деррик, Лебедки глухо дребезжат. И ветер полночи полощет Знамен тяжелые шелка,— Озарена огнями площадь С названьем нашего полка… 1934