Стихотворения

Державин Гавриил Романович

РОЖДЕНИЕ КРАСОТЫ {*}

Сотвори Зевес вселенну, Звал богов всех на обед. Вкруг нектара чашу пенну Разносил им Ганимед; Мед, амброзия блистала В их устах, по лицам огнь, Благовоний мгла летала, И Олимп был света полн; Раздавались песен хоры, И звучал весельем пир; Но незапно как-то взоры Опустил Зевес на мир; И, увидя царствы, грады, Что погибли от боев, Что богини мещут взгляды На беднейших пастухов, Распалился столько гневом, Что, курчавой головой Покачав, шатнул всем небом, Адом, морем и землей. Вмиг сокрылся блеск лазуря: Тьма с бровей, огонь с очес, Вихорь с риз его, и буря Восшумела от небес; Разразились всюду громы, Мрак во пламени горел, Яры волны будто холмы, Понт стремился и ревел; В растворенны бездн утробы Тартар искры извергал; В тучи Феб, как в черны гробы, Погруженный трепетал; И средь страшной сей тревоги Коль еще бы грянул гром, — Мир, Олимп, богов чертоги Повернулись бы вверх дном. Но

Зевес вдруг умилился, Стало, знать, красавиц жаль; А как с ними не смирился, Новую тотчас создал: Ввил в власы пески златые, Пламя — в щеки и уста, Небо — в очи голубые, Пену — в грудь, и Красота Вмиг из волн морских родилась. А взглянула лишь она, Тотчас буря укротилась И настала тишина. Сизы, юные дельфины, Облелея табуном, На свои ее взяв спины, Мчали по пучине волн. Белы голуби станицей, Где откуда ни взялись, Под жемчужной колесницей С ней на воздух поднялись; И, летя под облаками, Вознесли на звездный холм; Зевс объял ее лучами С улыбнувшимся лицом. Боги молча удивлялись, На красу разинув рот, И согласно в том признались: Мир и брани — от красот. 1797

К ЖЕНЩИНАМ {*}

Зевес быкам дал роги, Копыты лошадям, Проворны зайцам ноги, Зубасты зевы львам, Способность плавать рыбам, Парение орлам, Бесстрашный дух мужчинам, — Но что ж он дал женам? Чем всё то заменит? Красой их наделяет: Огонь и меч, и щит Красавица сражает. 1797

СОЛОВЕЙ ВО СНЕ {*}

Я на холме спал высоком, Слышал глас твой, соловей, Даже в самом сне глубоком Внятен был душе моей: То звучал, то отдавался, То стенал, то усмехался В слухе издалече он; И в объятиях Калисты Песни, вздохи, клики, свисты Услаждали сладкий сон. Если по моей кончине, В скучном, бесконечном сне, Ах! не будут так, как ныне, Эти песни слышны мне; И веселья, и забавы, Плясок, ликов, звуков славы Не услышу больше я, — Стану ж жизнью наслаждаться, Чаще с милой целоваться, Слушать песни соловья. 1797

ГОРЮЧИЙ КЛЮЧ {*}

Под свесом шумных тополевых Кустов, в тени, Кипридин сын Покоился у вод перловых, Биюших с гор, и факел с ним Лежал в траве, чуть-чуть куряся. Пришли тут нимфы и, дивяся, «Что нам! — сказали, — как с ним быть? Дай в воду, в воду потопить! А с ним и огнь, чем все сгорают!» И вот! — кипит ключ пеной весь; С купающихся нимф стекают Горящие струи поднесь. 1797

ВЕНЕРИН СУД {*}

На розе опочила В листах пчела сидя, Вдруг в пальчик уязвила Венерино дитя. Вскричал, вспорхнул крылами И к матери бежит; Облившися слезами, «Пропал, умру! — кричит, — Ужален небольшою Крылатой я змеей, Которая пчелою Зовется у людей». Богиня отвечала: «Суди ж: коль так пчелы Тебя терзает жало, Что ж твой удар стрелы?» 1797

О УДОВОЛЬСТВИИ {*}

Прочь буйна чернь, непросвещенна И презираемая мной! Прострись вкруг тишина священна! Пленил меня восторг святой! Высоку песнь и дерзновенну, Неслыханну и не внушенну, Я слабым смертным днесь пою: Всяк преклони главу свою. Сидят на тронах возвышенны Над всей вселенною цари, Ужасной стражей окруженны, Подъемля скиптры, судят при. Но бог есть вышний и над ними; Блистая молньями своими, Он сверг Гигантов с горних мест И перстом водит хоры звезд. Пусть занял юными древами Тот область целую под сад; Тот горд породою, чинами; Пред тем полки рабов стоят; А сей звучит трубой военной. Но в урне рока неизмерной, Кто мал и кто велик, забвен: Своим всяк жребьем наделен. Когда меч острый, обнаженный Злодея над главой висит, Обилием отягощенный Его стол вкусный не прельстит; Ни нежной цитры глас звенящий, Ни птиц весенних хор гремящий Уж чувств его не усладят И крепка сна не возвратят. Сон сладостный не презирает Ни хижин бедных поселян, Ниже дубрав не убегает, Ни низменных, ни тихих стран, На коих по колосьям нивы Под тенью облаков игривый Перебирается зефир, Где царствует покой и мир. Кто хочет только, что лишь нужно, Тот не заботится никак, Что море взволновалось бурно; Что, огненный вращая зрак, Медведица нисходит в бездны; Что лев, на свод несяся звездный, От гривы сыплет вкруг лучи; Что блещет молния в ночи. Не беспокоится, что градом На холмах виноград побит; Что проливных дождей упадом Надежда, цвет полей, не льстит; Что жрет и мраз и зной жестокий Поля, леса; а там в глубоки Моря отломки гор валят И рыб в жилищах их теснят. Здесь тонут зиждущих плотину Работников и зодчих тьма, Затем что стали властелину На суше скучны терема. Но и средь волн в чертоги входит Страх, грусть и там вельмож находит, Рой скук за кораблем жужжит И вслед за всадником летит. Когда ни мраморы прекрасны Не утоляют скорби мне, Ни пурпур, что, как облак ясный, На светлой блещет вышине; Ни грозды, соком наполненны, Ни вина, вкусом драгоценны, Ни благовонья аромат Минуты жизни не продлят. Почто ж великолепьем пышным, Удобным зависть возрождать, По новым чертежам отличным Огромны зданья созидать? Почто спокойну жизнь, свободну, Мне всем приятну, всем довольну, И сельский домик мой — желать На светлый блеск двора менять? 1798

ПОХВАЛА СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ {*}

Блажен! —кто, удалясь от дел, Подобно смертным первородным, Орет отеческий удел Не откупным трудом — свободным, На собственных своих волах; Кого ужасный глас, от сна На брань, трубы не возбуждает, Морская не страшит волна, В суд ябеда не призывает, И господам не бьет челом. Но садит он в саду своем Кусты и овощи цветущи; Иль диких древ, кривым ножом Обрезав пни, и плод дающи Черенья прививает к ним; Иль зрит вдали ходящий скот Рычащий в вьющихся долинах; Иль перечищенную льет И прячет патоку в кувшинах, Или стрижет своих овец. Но осень как главу в полях, Гордясь, с плодами возвышает — Как рад! что рвет их на ветвях, Привитых им, — и посвящает Дар богу, пурпура красней. На бреге ли в траве густой, Под дуб ли древний он ложится, — В лесу гам птиц, с скалы крутой Журча к нему ручей стремится, И всё наводит сладкий сон. Когда ж гремящий в тучах бог Покроет землю всю снегами, Зверей он ищет след и лог; Там зайца гонит, травит псами, Здесь ловит волка в тенета. Иль тонкие в гумнах силки На куропаток расставляет, На рябчиков в кустах пружки, — О, коль приятну получает Награду за свои труды! Но будет ли любовь при том Со прелестьми ее забыта, Когда прекрасная лицом Хозяйка мила, домовита, Печется о его детях? Как ею — русских честных жен По древнему обыкновенью — Весь быт, хозяйский снаряжен: Дом тепл, чист, светл, и к возвращенью С охоты мужа стол накрыт. Бутылка доброго вина, Впрок пива русского варена, С гренками коновка полна, Из коей клубом лезет пена, И стол обеденный готов. Горшок горячих, добрых щей Копченый окорок под дымом; Обсаженный семьей моей, Средь коей сам я господином, И тут-то вкусен мне обед! А как жаркой еще баран Младой, к Петрову дню блюденный, Капусты сочныя кочан, Пирог, груздями начиненный, И несколько молочных блюд, — Тогда-то устрицы, го-гу, Всех мушелей заморских грузы, Лягушки, фрикасе, рагу, Чем окормляют нас французы, И уж ничто не вкусно мне. Меж тем приятно из окна Зреть карду с тучными волами; Кобыл, коров, овец полна, Двор резвыми кишит рабами, — Как весел таковой обед! Так откупщик вчерась судил, Сбираясь быть поселянином; Но правежом долги лишь сбрил, Остался паки мещанином, А ныне деньги отдал в рост. 1798

К САМОМУ СЕБЕ {*}

Что мне, что мне суетиться, Вьючить бремя должностей, Если мир за то бранится, Что иду прямой стезей? Пусть другие работают, Много мудрых есть господ: И себя не забывают И царям сулят доход. Но я тем коль бесполезен, Что горяч и в правде черт, — Музам, женщинам любезен Может пылкий быть Эрот. Стану ныне с ним водиться, Сладко есть и пить и спать; Лучше, лучше мне лениться, Чем злодеев наживать. Полно быть в делах горячим, Буду лишь у правды гость; Тонким сделаюсь подьячим, Растворю пошире горсть. Утром раза три в неделю С милой музой порезвлюсь; Там опять пойду в постелю И с женою обоймусь. 1798

ГЕРКУЛЕС {*}

Геркулес пришел Данаю Мимоходом навестить. Я, сказал, тобой пылаю (Он хотел с ней пошутить). С важным взором и умильным, Пламени в лице полна, Вздумала с героем сильным Также пошутить она. Начала с ним разговоры, Речь за речь и он повел; Как-то встретились их взоры, Нечувствительно он сел, И меж тем как занялися Так они шутя собой, Где откуда ни взялися Мальчиков крылатых строй; Вкруг летали, шурмовали, Над главами их паря, И, подкравшись тихо, крали Всё вокруг богатыря: Тот унес, кряхтя, дубину, Тот сайдак, тот страшный меч; Стеребили кожу львину Те с его могучих плеч. Не могла не улыбнуться Красота, как шлем сняла: Не успел он оглянуться — В шлеме страсть гнездо свила. 1798

БОГАТСТВО {*}

Когда бы было нам богатством Возможно кратку жизнь продлить, Не ставя ничего препятством, Я стал бы золото копить. Копил бы для того я злато, Чтобы, как придет смерть сражать, Тряхнуть карманом таровато И жизнь у ней на откуп взять. Но, ежели нельзя казною Купить минуты ни одной, Почто же злата нам алчбою Так много наш смущать покой? Не лучше ль в пиршествах приятных С друзьями время проводить; На ложах мягких, ароматных Младым красавицам служить? 1798