Стихотворения

Окуджава Булат Шалвович

1961

* * *

Всю ночь кричали петухии шеями мотали,как будто новые стихи,закрыв глаза, читали.Но было что-то в крике томот едкой той кручины,когда, согнувшись, входят в домпостылые мужчины.И был тот крик далек-далеки падал так же мимо,как гладят, глядя в потолок,чужих и нелюбимых.Когда ласкать уже невмочьи отказаться трудно…И потому всю ночь, всю ночьне наступалоутро.

1961

ПЕСЕНКА ОБ ОТКРЫТОЙ ДВЕРИ

Когда метель кричит как зверь —протяжно и сердито,не запирайте вашу дверь,пусть будет дверь открыта.И

если ляжет дальний путь,нелегкий путь, представьте,дверь не забудьте распахнуть,открытой дверь оставьте.И, уходя, в ночной тишибез долгих слов решайте:огонь сосны с огнем душив печи перемешайте.Пусть будет теплою стенаи мягкою – скамейка…Дверям закрытым – грош цена,замку цена – копейка.

1961

ПЕСЕНКА О ПЕХОТЕ

Простите пехоте,что так неразумна бывает она:всегда мы уходим,когда над землею бушует весна.И шагом невернымпо лестничке шаткойспасения нет…Лишь белые вербы,как белые сестры, глядят тебе вслед.Не верьте погоде,когда затяжные дожди она льет.Не верьте пехоте,когда она бравые песни поет.Не верьте, не верьте,когда по садам закричат соловьи:у жизни и смертиеще не окончены счеты свои.Нас время учило:живи по-походному, дверь отворя…Товарищ мужчина,а все же заманчива доля твоя:весь век ты в походе,и только одно отрывает от сна:чего ж мы уходим,когда над землею бушует весна?

1961

* * *

Допеты все песни.И точка.И хватит, и хватит о том.Ну, может, какая-то строчкаосталась еще за бортом.Над нею кружатся колеса,но, даже когда не свернуть,наивна и простоволоса,она еще жаждет сверкнуть.Надейся, надейся, голубка,свои паруса пораскинь,ты хрупкая, словно скорлупка,по этим морям городским.Куда тебя волны ни бросят,на помощь теперь не зови.С тебя ничего уж не спросят:как хочется – так и плыви,подобна мгновенному снимку,где полночь и двор в серебре,и мальчик с гитарой в обнимкуна этом арбатскомдворе.

1961

КАК Я СИДЕЛ В КРЕСЛЕ ЦАРЯ

Век восемнадцатый.Актерыиграют прямо на траве.Я – Павел Первый,тот, которыйсидит России во главе.И полонезу я внимаю,и головою в такт верчу,по-царски руку поднимаю,но вот что крикнуть я хочу:«Срывайте тесные наряды!Презренье хрупким каблукам…Я отменяю все парады…Чешите все по кабакам…Напейтесь все,переженитеськто с кем желает,кто нашел…А ну, вельможи, оглянитесь!А ну-ка денежки на стол!…»И золотую шпагу нервноготовлюсь выхватить, грозя…Но нет, нельзя.Я ж Павел Первый.Мне бунт устраивать нельзя.И снова полонеза звуки.И снова крикнуть я хочу:«Ребята,навострите руки,вам это дело по плечу:смахнем царя… Такая ересь!Жандармов всех пошлем к чертям —мне самому они приелись…Я поведу вас сам…Я сам…»И золотую шпагу нервноготовлюсь выхватить, грозя…Но нет, нельзя.Я ж – Павел Первый.Мне бунт устраивать нельзя.И снова полонеза звуки.Мгновение – и закричу:«За вашу боль, за ваши мукисобой пожертвовать хочу!Не бойтесь,судей не жалейте,иначе —всем по фонарю.Я зрю сквозь целое столетье…Я знаю, ч т о я говорю!».И золотую шпагу нервноготовлюсь выхватить, грозя…Да мне ж нельзя.Я – Павел Первый.Мне бунтовать никак нельзя.

1962

ЛЕНИНГРАДСКАЯ МУЗЫКА

Пока еще звезды последние не отгорели,вы встаньте, вы встаньте с постели,сойдите к

дворам,туда, где – дрова, где пестреют мазкиакварели…И звонкая скрипка Растреллипослышится вам.Неправда, неправда,все – враки, что будто бы старятстаранья и годы! Едва вы очутитесь тут,как в колоколакупола золотые ударят,колонныгорластые трубы свои задерут.Веселую полночь люби – да на утро надейся…Когда ни грехов и ни горестей не отмолить,качаясь, игла опрокинется с Адмиралтействаи в сердце ударит, чтоб старую кровь отворить.О вовсе не ради парада, не ради награды,а просто для нас, выходящих с зарей из ворот,гремят барабаны гранита,кларнеты оградысвистят менуэты…И улица Росси поет!

1962

* * *

Оле

Я никогда не витал, не виталв облаках, в которых я не витал,и никогда не видал, не видалгородов, которых я не видал.И никогда не лепил, не лепилкувшин, который я не лепил,и никогда не любил, не любилженщин, которых я не любил…Так что же я смею?И что я могу?Неужто лишь то, чего не могу?И неужели я не добегудо дома, к которому я не бегу?И неужели не полюблюженщин, которых не полюблю?И неужели не разрублюузел, который не разрублю,узел, который не развяжу,в слове, которого я не скажу,в песне, которую я не сложу,в деле, которому не послужу…в пуле, которую не заслужу?…

1962

ДВА ВЕЛИКИХ СЛОВА

Не пугайся слова «кровь» —кровь, она всегда прекрасна,кровь ярка, красна и страстна,«кровь» рифмуется с «любовь».Этой рифмы древний лад!Разве ты не клялся ею,самой малостью своею,чем богат и не богат?Жар ее неотвратим…Разве ею ты не клялсяв миг, когда один осталсяс вражьей пулей на один?И когда упал в бою,эти два великих слова,словно красный лебедь,сновапрокричали песнь твою.И когда пропал в краювечных зим,песчинка словно,эти два великих словапрокричали песнь твою.Мир качнулся.Но опятьв стуже, пламени и безднеэти две великих песнитак слились, что не разнять.И не верь ты докторам,что для улучшенья кровикилограмм сырой морковинужно кушать по утрам.

1962

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

– Мой конь притомился.Стоптались мои башмаки.Куда же мне ехать?Скажите мне, будьте добры.– Вдоль Красной реки, моя радость,вдоль Красной реки,до Синей горы, моя радость,до Синей горы.– А как мне проехать туда?Притомился мой конь.Скажите пожалуйста,как мне проехать туда?– На ясный огонь, моя радость,на ясный огонь,езжай на огонь, моя радость,найдешь без труда.– А где ж этот ясный огонь?Почему не горит?Сто лет подпираю я небо ночное плечом…– Фонарщик был должен зажечь,да, наверное, спит,фонарщик-то спит, моя радость…А я ни при чем.И снова он едет одинбез дорогиво тьму.Куда же он едет,ведь ночь подступила к глазам!…– Ты что потерял, моя радость? —кричу я ему.И он отвечает:– Ах, если б я знал это сам…

1962

КАРАВАЙ

Вы видели, щиток приоткрывая,в задумчивой и душной глубинеприщуренные глазки каравая,когда он сам с собой наедине?Когда очнуться не хватает мочи,когда румяный край – под цвет зари,о чем он думает?О чем бормочет,ленивые глотая пузыри?А в нем живут сгоревшие поленья,старанья мастериц и мастеров.Он, как последнее стихотворенье,и добр, и откровенен, и суров.И задыхается на белом блюдеот радости рожденья своего…И кланяются караваю людии ломтики уносят от него.