Столетняя война
Шрифт:
– И что хорошего, черт возьми, это принесет, по твоему мнению?
– Томас задал вопрос более резко, чем намеревался.
– Просто позволь мне поговорить с ним.
Томас покачал головой.
– Граф Лабруйяд, - сказал он, - злобный ублюдок, жирный злорадный и разгневанный ублюдок, к этому времени он, вероятно, уже пьян, и, разреши я тебе отправиться в его замок, возможно, оттуда ты уже не выйдешь.
– Тогда я останусь там. Я священник. Я иду туда, где во мне нуждаются, - отец Левонн помедлил.
– Позволь мне поговорить с ним.
На мгновение Томас задумался.
– Может быть, если ты останешься снаружи.
Левонн поколебался, а потом кивнул.
– Подойдет.
Томас взял Кина под руку и отвел его во двор фермы.
– Не позволяй отцу Левонну заходить в замок. Они могут сделать из него еще одного заложника.
Ирландец, казалось, на мгновение потерял дар речи, но потом к нему вернулась способность говорить.
– Боже ж ты мой, - произнес он с тоской в голосе, - она так прелестна.
– Она принадлежит Лабруйяду, - резко ответил Томас.
– Она может затмить звезды и обратить разум мужчины в дым, - сказал Кин.
– Она замужем.
– Такое прелестное создание, - продолжал Кин изумленно, - заставляет поверить, что Господь и правда любит нас.
– А теперь найди свежую лошадь, - велел Томас, - вы с отцом Левонном доставите послание в Лабруйяд.
Он повернулся к священнику, который последовал за ними под лунным светом.
– Можешь говорить, что хочешь, отец, но если ты не убедишь графа отпустить Женевьеву, я обменяю графиню.
– Хорошо, - без особого энтузиазма отозвался отец Левонн.
– Я хочу покончить с этим, - резко произнес Томас, - потому что завтра мы отправляемся на север.
Отправляемся на север. Чтобы присоединиться к принцу или чтобы найти Злобу.
Роланд де Веррек почувствовал, что его душа парит, как птица на ясном небе, птица, что может пронзать облака сомнений и подниматься на высоту славы, птица с крыльями веры, белая птица, как лебеди, что плавали во рву замка графа Лабруйяда, где он стоял на коленях в освещенной свечами часовне.
Он осознавал, как колотится его сердце, отбивая барабанную дробь в груди, как будто в унисон с хлопаньем крыльев его взлетающей ввысь души. Роланд де Веррек находился на вершине блаженства.
В тот вечер он узнал об ордене Рыбака. Он выслушал отца Маршана, рассказавшего о целях ордена и рыцарском обете по поиску Злобы.
– Но я знаю про Злобу, - сказал Роланд.
Отец Маршан был ошеломлен, но потом пришел в себя.
– Знаешь?
– спросил он.
– Что именно ты знаешь, сын мой?
– Это меч, который Святой Петр принес в Гефсиманские сады, - ответил Роланд, - меч, который тот вытащил, чтобы защитить нашего Создателя.
– Священное оружие, - тихо добавил отец Маршан.
– Но проклятое, отец. Говорят, что оно проклято.
– Я тоже это слышал, - сказал отец Маршан.
– Проклято, потому что Святой Петр обнажил его, а Христос этого не одобрил.
– Dixit ergo Iesus Petro mitte gladium in vaginam, - отец Маршан хотел было процитировать Писание, но потом остановился, потому что Роланд выглядел несчастным.
– Что такое, сын мой?
– Если злые люди будут обладать этим мечом, отец, они получат такое могущество!
– Именно поэтому и существует орден, - терпеливо объяснил священник, - чтобы убедиться, что Злоба принадлежит лишь церкви.
– Но проклятие может быть снято!
– сказал Роланд.
– Правда?
– удивился отец Маршалл.
– Сказано, - объяснил ему Роланд, - что если клинок отправят в Иерусалим и освятят в стенах храма Гроба Господня, то проклятье будет снято, и меч станет оружием славы Господней.
Ни один другой меч, ни Дюрандаль Роланда, ни меч Карла Великого Жуаёз, ни даже Эскалибур короля Артура не сравнятся со Злобой. Он - самое священное оружие на земле Господа нашего, и проклятье может быть снято.
Отец Маршан услышал благоговение в голосе Роланда, но вместо того, чтобы заявить, что путешествие в Иерусалим столь же вероятно, как и появление Святого Петра, торжественно кивнул.
– Значит, мы должны добавить и эту задачу к задачам ордена, сын мой.
В этой залитой светом свечей часовне Роланда посвятили в рыцари ордена. Он исповедовался и получил отпущение грехов, а теперь стоял на коленях перед алтарем.
Другие рыцари стояли позади него, в небольшом выкрашенном в белый цвет нефе. Роланду было приятно увидеть в рядах ордена Робби, но второй шотландец, костолом Скалли, его шокировал.
Всего нескольких минут присутствия Скалли было достаточно, чтобы поразиться его грубости: постоянной сардонической ухмылке, ругательствам, злобе, насмешкам и жажде жестокости.
– Он и в самом деле грубый инструмент, - объяснил отец Маршан Роланду, - но Господь извлек пользу из простой глины.
Сейчас Скалли переминался с ноги на ногу и бормотал о том, что они теряют время. Рыцари ордена молчали, наблюдая, как отец Маршан молится на латыни.
Он благословил меч Роланда, возложил свои руки на его голову и накинул на его плечи покрывало с вышитыми ключами рыбака.
Пока он молился, свечи в часовне одни за другой угасали. Это напоминало службу в страстную пятницу, когда, отмечая смерть Спасителя, церкви христианского мира погружались в темноту.
И когда догорела последняя свеча, остался только бледный лунный свет из единственного высокого окна часовни и постоянно горевшее маленькое красное пламя, отбрасывающее тени цвета темной крови на Христа, висящего на серебряном распятии, на которое Роланд смотрел с обожанием.