Страстотерпцы
Шрифт:
— Из-за неслухов ижемцев да устьцилемцев тюрьму в этом году не построили. По-человечески перезимуете.
17
Господь чело наморщил — море, невозмутимое, гладкое, как лёд, покрылось вдруг бороздами волн.
Братья-немтыри изумились мгновенной перемене, но старец Пахомий, стоявший с ними в дозоре, сказал:
— Матёрый подул. От царя-батюшки, от Москвы-матушки ласка. Потеплеет.
— Гы! Гы! — Авива схватил Пахомия за плечо, тыча пальцем на море.
— Парус!
— Гы! Гы!
— Господи! Четыре, пять! — Голос у Пахомия дрогнул. — Тепло! Как бы горячо не стало. Надо в колокол стукнуть. Пожаловали.
Всполошный звон взбудоражил каменное гнездовье. Заметались чёрные птицы по двору, понасаждались на стены, на башни.
Старец Пахомий объяснил братьям-немтырям:
— Мы самодержцу московскому письмо писали: вели-де, государь, на нас свой меч прислать и от сего мятежного жития переселити нас на оное безмятежное, на вечное житие. Вот и прислал.
Громогласые дьяконы позвали иноков, бельцов, всех насельников монастырских в Спасо-Преображенский собор для общей молитвы и совета.
Перед братией на амвон поднялись бывший архимандрит Саввина монастыря Никанор — любимец великого государя, келарь Азарий, казначей Геронтий. Игумена в Соловецком монастыре не было. Год тому назад вселенские патриархи со святейшим Иоасафом, с освящённым собором, рассмотрев челобития соловецких монахов, не пожелавших принять новопечатные книги, прислали на игуменское послушание архимандрита Иосифа. С ним приехал для сдачи дел прежний настоятель монастыря архимандрит Варфоломей.
Соловецкая братия соборному постановлению не подчинилась, Иосифа в монастырь не пустили, а прежнего настоятеля Варфоломея за отступничество отдубасили. Разорвали в клочья клобук, драли за волосы, ополовиня голову и бороду.
— Собака в церковь вскочит, — кричали, — церковь святить надобно! А ты, иуда, хуже собаки-то! Собаку ушибить жалко, а тебя — и греха не будет.
Варфоломей, пережив позор, отправился в Москву за новым назначением. Иосиф переплыл море и сел управлять монастырскими вотчинами: Сумским острогом, Кемским городком да двадцатью двумя усольями.
Нового игумена соловецкая братия выбирать пока не стала, признав, однако, за начальника крепкого в вере Никанора.
Архимандрит Никанор не охочий был до ярых взоров, до словес, от которых зарницы полыхают, стоял перед Царскими вратами покойно, ждал, пока братия соберётся до последнего человека.
Словолюб Геронтий не вытерпел, начал первым:
— Давно ли вопрошали мы стоявшего на этом вот месте архимандрита Сергия, соборного старца, зачем в молитве «Господи Исусе!» собор отъял имя Сына Божия? Зачем в книгах Никоновой печати вместо Исус написано Иисус? Спрашивали смиренно, а в ответ слышали собачий лай да львиный рык... Явились ныне паруса на море, идёт на нас, верных преданию прародителей, святым заветам соловецких чудотворцев, войско с ружьями... Некого нам ныне спросить, самих себя спросим: кому поклонимся — царю или Богу?
— У них ружьишки, а у нас наряд, — ответил Геронтию старец Никита, начальник над пушками, а их было в монастыре девяносто.
— Братия! — раздался несильный, высокий голосок Никанора. — Помолимся иконе Богоматери Боголюбской, на коей писаны жития отцов наших Зосимы и Савватия... Дело-то вы своё знаете. Как помолимся, идите все на свои места, по росписи. Пушки да пищали-то затинные скорёхонько зарядите, ворота затворите... На пяти-то ладьях сколько поместится? Сотни полторы, не больше. А нас, иноков, с бельцами, с работниками, со странниками — больше тысячи. Как-нибудь устоим молитвами преподобных отцов.
Соловецкие монахи во время войны со шведами, одиннадцать лет тому назад {55} , были повёрстаны в ратные звания: кто стал сотником, кто десятником, кто рядовым стрельцом. Одни воинское послушание несли при пушках, другие научены были стрелять из мушкетов и ручниц.
— Дозвольте, братия! — на амвон взошёл больничный келарь, бывший келейник Никона, старец Кирик. — Приготовим себя к вечному пути, посхимимся, братия.
Молчание повисло под сводами храма, поставленного святым мучеником Филиппом. Пали ниц иноки в молитвенном смирении, и многие из них пошли под пострижение в великий ангельский образ, в схиму, возложа на себя вместе с высшим монашеским чином обеты строжайшего служения Господу Исусу Христу.
55
Соловецкие монахи во время войны со шведами, одиннадцать лет тому назад... — Соловецкий монастырь был важным стратегическим пунктом, из которого исходила защита всего северного Поморья; лишь только где появлялся враг — соловецкие войска бились с ним до прибытия подкрепления из Москвы. В начале XVII в. на соловецких монахов стали смотреть как на единственных защитников Крайнего Севера. Монахи так освоились с военным делом, что в 1637 г. последний соловецкий воевода сдал настоятелю монастыря все письменные дела, крепостные ключи и отбыл в Москву. Во время Ливонско-шведской войны при царе Алексее Михайловиче вся братия в числе 454 человек призвана была к оружию.
Келарь Азарий, разумный старец, попытался образумить мятежные сердца.
— Братия! — воззвал он со слезами на глазах. — Не предаёмся ли мы наваждению? Коли война-то пойдёт, обитель привоза лишится. Всех соляных, всех рыбных промыслов. Свежей рыбки тогда уж не покушаешь.
— У нас припасов на пятнадцать лет, — возразил Азарию Никанор. — По рыбке заскучал...
Монахам речь Азария не понравилась, тотчас избрали другого келаря — Нафанаила Тучина, человека в ратном деле сведущего.
Сотниками над бельцами поставили Исая Воронина, казака Бородина, старца Протасия. Пожалели братья-немтыри, что нет с ними донских казаков Евтюшки да Федьки с товарищами. Вместо Соловков казаки пошли в Невель, было у них там какое-то тайное дело.
Ладьи уже близко подошли. Архимандрит Никанор поднялся на стену в облачении, кропил святою водою пушки, приговаривая:
— Обороните нас, матушки! Надежда вы наша! Галаночки разговорчивые! Скажите словечко царскому воеводе, пусть будет вежливым в гостях.
Стряпчий Игнатий Волохов не помышлял встретить от монахов большой противности, вёл свои ладьи к монастырской пристани. И пушкари вдруг поняли: не сумеют помешать царскому воинству пристать — лес надёжно закрывал кромку берега.
— Так Господу угодно! — сказал пушкарям Никанор. — Может, дело до нас у воеводы мирное? А фитили, старец Никита, вели запалить.
Недолго ждали. Показалось войско. Впереди на лошади ехал стряпчий Волохов, за ним несли икону и знамя, стрельцы шли двумя рядами, было их немногим больше сотни.