Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

Да и саму верхушку ломали нещадно, если была на то воля «вождя». Тайная полиция использовала любой случай, чтобы «приручить» того или иного «небожителя». Арестовали жен Калинина и Молотова, посадили брата Кагановича. На других «сподвижников» хранились объемистые досье, которые мож­но было пустить в ход в любой момент. Когда, скажем, Бреж­нева избрали Первым секретарем ЦК, Аристов — другой сек­ретарь, курировавший силовые структуры, принес ему объ­емистое досье на него, Брежнева. Они сожгли его в камине.

Сын Хрущева, Леонид, дважды проштрафился. О нем раз­ное рассказывают. Молотов говорил буквально следующее: «Хрущев в душе был противником Сталина... Озлоблен на Сталина за то, что его сын попал в такое положение, что его расстреляли... Сталин его сына не хотел помиловать. После такого озлобления он на все идет,

только бы запачкать имя Сталина».

На мой взгляд, ближе к истине другая версия. Офицеры пили (обычное дело). Было известно, что Леонид искусный стрелок. Один из участников пьянки пристал к Леониду, что­бы тот сбил бутылку с его головы. Леонид выстрелил и отбил горлышко бутылки. «Подумаешь, горлышко, ты саму бутылку разбей». Леонид выстрелил и попал собутыльнику в лоб. Та­кова чисто гусарская история. Вокруг гибели Леонида было много наверчено. И что он сдался в плен, и даже служил у Вла­сова. И что его самолет во время воздушного боя вдруг вошел в штопор. А вот что рассказывает Рада Аджубей (Хрущева):

— Пили в госпитале, и брат, пьяный, застрелил человека, попал под трибунал. Его послали на передовую.

Так приручали Хрущева.

А завязывал все эти узелочки Сталин. Любопытны ему были люди: одни, умирая от пыток, харкали кровью в морду палачам, а другие, особенно те, кто был ему особенно бли­зок, распадались, как гнилые орехи, молили о пощаде.

После смерти «вождя» партия закачалась, ее власть нача­ла оседать. И в то же время набирали силу карательные службы во главе с Берией. Снова коромысло власти начало съезжать в одну сторону. «Небожители» струхнули. Они еще не забыли, как совсем недавно диктатор начал расчищать пространство для новой генерации «вождей». Судьба таких «зубров», как Молотов, Микоян, Берия, уже была предреше­на. В 1949 году Сталин снова обострил войну в элитных сло­ях общества. Сначала ленинградское дело. Расстрелы. Затем дело врачей. Тюрьмы. Космополитизм. Расстрелы. Перед са­мой смертью — мингрельское дело во главе с Берией. Ины­ми словами, пройдясь косой смерти по партаппарату, по ин­теллигенции, по евреям, Сталин в соответствии со сложив­шейся очередностью снова повернул глаза к карательным службам. Но припозднился, умер или убили. Вот тут-то глав­ные наследники Сталина и решили как бы исполнить волю ушедшего «вождя» и малость отодвинуть спецслужбы от власти. Они расстреляли Берию, возложив на него все пре­ступления, в том числе и свои собственные.

Похоронив «хозяина» и убрав Берию, высшая номенклату­ра заключила как бы негласный договор, что «ныне и прис­но» партийцев из номенклатуры не будут стрелять в чекист­ских застенках. Хрущев при активной поддержке Суслова в какой-то мере убрал партаппарат из-под постоянного колпака спецслужб, хотя чекистские проверки при поступлении на работу в партаппарат и перед поездками за рубеж продолжа­лись. Досье беременели, но роды проходили только по прика­зу нового «вождя». «Священный договор» о неприкосновен­ности высшей элиты долго не нарушался. Только после авгус­та 1991 года несколько высших номенклатурщиков из КПСС и КГБ поселились на нарах — и то временно, а остальные как были, так и остались в несокрушимых рядах бюрократиче­ской элиты. Большевистская Дума вскоре амнистировала пут­чистов. Сработал инстинкт неувядающей социальной памяти. Нынче все из бывшей номенклатурной знати на хлебных мес­тах: кто в Думе, кто в губернаторах, кто в банках, фирмах и т. д. А кто оказался не в состоянии делать что-то конкрет­ное, требующее профессионализма, устроены советниками при «новых русских» — бывших номенклатурщиках.

Несмотря на некоторое снижение влияния спецслужб в первые годы Хрущева, они, разумеется, не сидели сложа ру­ки. Хорошо понимали, что политическое руководство все равно без них не обойдется. Так оно и произошло. Испугав­шись «оттепели» 1956 года, руководство страной вернулось к репрессиям. Карательные органы воспряли духом. В некото­рых случаях они сами провоцировали волнения и конфликт­ные ситуации, чтобы доказать собственную нужность. Так было при Хрущеве в Новочеркасске и других городах, когда применялась вооруженная сила. Так было в Алма-Ате, Фер­гане, Сумгаите, Вильнюсе, Риге уже во время Перестройки.

Небольшие щелочки в «железном занавесе», открытые Хрущевым, положили начало «долларизации страны». Вме­сто делового и здравого отношения

к этому факту спецслуж­бы увидели возможность для активизации своей деятельнос­ти. Во что бы то ни стало надо было знать, откуда появился у советского человека доллар. Шпион, поди! Один за другим посыпались законы, инициированные КГБ, — «Об уголовной ответственности за незаконные валютные операции»; «Об ответственности за мелкие валютные операции»; «О повы­шении ответственности за незаконное хранение валюты». Все они сводились к запрещению иметь на руках иностран­ную валюту. При любых обысках обнаруженная валюта воз­водила ее владельца в ранг преступника. Простой обыватель, получивший, скажем, от какого-нибудь родственника 10 дол­ларов в письме и рискнувший сунуться с этими деньгами в спецмагазин для иностранцев «Березка», тут же нарывался на угрожающие вопросы. Деньги отнимались, о «криминаль­ном» факте сообщалось на работу бедолаги, а сам он, если его в итоге отпускали домой, искренне радовался, что деше­во отделался. Работал со мной в ЦК инструктор по фамилии Бабин. Сидели с ним в одной комнате. Поехал лечиться в Карловы Вары. КГБ сообщил, что он пытался провезти за границу то ли 13, то ли 16 долларов. Долго его «мутузили», а потом выгнали из аппарата ЦК, поскольку «скомпрометиро­вал моральные устои партии».

При Брежневе по инициативе Лубянки был принят пре­ступный по своей сути закон «О борьбе с тунеядцами». Этот закон — вершина бесправия. Он давал в руки чекистской номенклатуры «легальные» возможности расправы со всеми неугодными и инакомыслящими. Не согласился человек стать стукачом или, скажем, брякнул что-то невпопад, его выгоняют с работы, потом объявляют тунеядцем, а там и до тюрьмы два лаптя. Достаточно вспомнить, что одним из пер­вых под каток этого закона попал поэт Иосиф Бродский — будущий лауреат Нобелевской премии по литературе. По­добная участь постигла и многих священнослужителей.

Эпоха Брежнева — золотые годы «Номенклатурии». Это был серьезный этап к захвату полной власти военно-про- мышленным комплексом и установлению военно-чекистской диктатуры. Именно застой в экономике и обстановка всеоб­щей безответственности создавали плодородную почву для перехода власти к силовым структурам. Руководители КГБ делали все возможное, чтобы вернуть себе свою половину власти, окончательно избавиться от хрущевского наследия, связанного с XX съездом КПСС. Наиболее эффективный путь к этому — напугать нового «вождя» растущим инако­мыслием. Показательно в этом отношении письмо председа­теля КГБ В. Семичастного от 11 декабря 1965 года № 237-с., когда Брежнев еще только привыкал к верховной власти. Приведу некоторые выдержки из этого письма — практиче­ской инструкции для Брежнева.

«Докладываю, что на протяжении 1964—1965 годов орга­нами государственной безопасности был раскрыт ряд анти­советских групп, в той или иной форме проводивших подрыв­ную работу против советского социалистического строя, политики КПСС, участники некоторых групп пытались даже пропагандировать идеи реставрации капитализма в нашей стране.

...Раскрытая антисоветская группа в Ленинграде, со­стоящая из молодых научных работников, изготовила про­граммный документ, на базе которого ее участники, наряду с антисоветской пропагандой, пытались привлекать себе сообщников. Документ этот получил достаточно широкое распространение: с его содержанием в различных городах страны знакомилось свыше 150 человек.

В сентябре с.г. в Москве были арестованы авторы лите­ратурных антисоветских произведений Синявский и Дани­эль, которые на протяжении ряда лет по нелегальному кана­лу переправляли свои «труды» за границу, где они издавались и активно использовались в антикоммунистической пропа­ганде, в компрометации в глазах общественности советской действительности.

Следует отметить также, что в течение последних ме­сяцев 1965 года зафиксирован целый ряд антисоветских про­явлений в форме распространения листовок, различного рода надписей враждебного содержания, открытых политически вредных выступлений. Дело иногда доходит до того, как это было, например, в Москве, когда некоторые лица из числа мо­лодежи прибегают к распространению так называемых «гражданских обращений» и группами выходят с демагогиче­скими лозунгами на площади.