Свет дьявола
Шрифт:
Путешественник колонизирует пространство. Каждая колония обслуживает его различные интересы. Так поступали французы и англичане: в одной стране они сажали арахис, в другой – занимались добычей слоновых бивней, в третьей – получали удовольствие от отдыха. Туристы, особенно на первых порах, не справляются с нахлынувшими эмоциями. Почему бы не оставить на соборе надпись: «Я здесь был!»? В варварском восторге есть своя логика: сохраниться в потомстве. Варвар оставит на памятнике и родное матерное слово как вызов достопримечательности, отказ подчиниться ее воздействию: мы тоже не лыком шиты. Фотографирование, конечно, не сравнится с выцарапыванием надписей гвоздем. Это переход в культурное пространство. Однако жадность до съемки – это тоже потребность вступить в интимные отношения с памятником. Чем дальше от дома, тем более значимым кажется путешествие. Японцы нередко снимают «на цифру» больше, чем видят
Базар сувениров – искушение вкуса. Приехав в Толедо, где кафедральный собор, по количеству культурной информации, выглядит Интернетом в камне, можно, разумеется, купить тарелку с изображением города. В сущности, он мною уже покорен – остается получить сертификат, подтверждающий победу. Сувенир – это трофей, который я вывожу из покоренного города, в свою очередь, будучи им покоренным. А может быть, покупка сувенира – это обмен белыми флагами при взаимной сдаче в плен? Хорошо, конечно, купить майку с названием города и носить ее дома – все, что «на память», то полезно. Можно купить альбом, чтобы пересматривать его, вспоминая увиденное. Но дома почти никогда нет времени пролистать купленную книгу. Она становится мертвой книгой. Не лучше ли купить гравюру? Оригинальная гравюра – не только воспоминание, но и продолжение искусства, излучаемого городом. В Африке я покупаю маски. Африканцы знают вкусы белолицых туристов. Для убедительности они натирают маски из черного дерева черным гуталином. Однако нередко на большом базаре есть то, что называется нетуристическим товаром – такие маски изначально созданы для ритуалов. Возникает парадокс: турист хочет выскочить из шкуры туриста. Преодолевая свое поверхностное покорение пространства, он стремится найти в чужой культуре знаки универсального смысла. В культурах есть два уровня высказывания: локальный и всеобъемлющий. Многие века, до сегодняшней глобализации, различные культуры, существуя автономно, были носителями информации об абсолютных ценностях. Страсть к путешествиям превращается в страсть разгадки всемирных знаков. Но вывести из города китч типа брюссельского писающего мальчика – тоже дело.
Съеден не только ананас, съедены киви с манго. Русские дети запретных плодов, освободившись от пространственного герметизма, будут еще долго оглядываться на свое прошлое и в каждой новой поездке побеждать его, подсчитывая приобретения. Средневековые города на вершинах холмов, пейзажи Тосканы – великая вещь, но никакое пространство не внушит столько уважения к своей красоте, сколько это сделает самовнушение.
Культурный туризм – на колени! Ползком, ползком… Афины и Рим нуждаются в нашем преклонении. Замки Луары следует заселить собой, чтобы лучше понять не только устои монархии, но и значение революции. Или – Иерусалим. Встреча с ним будит тему одиночества. На Голгофе даже Бог богооставлен. Не всегда ясно, зачем, куда едешь и что найдешь. Непредсказуемость составляет подпольную сладость поездки.
Эти миры, как две собаки, долго принюхиваются друг к другу: путешествие – встреча внешнего мира путешественника с его внутренним миром. Сейчас они разбегутся, или начнется собачья свадьба. Значит ли это, что к путешествиям нужно готовиться, как к школьному экзамену, обложившись справочной литературой? Встреча обладает свежестью не замыленного зубрежкой «ах!». Но глупо прийти на свидание полным невеждой, не знающим элементарных правил.
Когда входишь в римский собор Святого Петра, похожий на старый вокзал для святых, не надо жадничать, гоняться за искусством – одной Пиеты хватит на целый день. Можно отметить, что Микеланджело создал свой шедевр в 26 лет, а можно увидеть колени Христа, в которых собрана скорбь и беззащитность мира.
Чем неустойчивее внутренний мир путешественника, тем больше он нуждается в подпорках, которыми его обеспечивает гид. Гид – инструмент сводничества. Он расхваливает красоту выставляемого предмета, повышая его ценность бесчисленным количеством подробностей. Цена предмета растет на глазах. Все зависит от того, как использовать трещащего и бурно жестикулирующего сводника. Можно с его помощью развить вкус, но вполне может быть, что вы навсегда окажетесь в плену его суждений, боясь сделать собственный выбор.
Если в путешествии момент завоевания играет серьезную роль, зачем скупиться? Завоеватель, считающий каждую копейку, мало что завоюет. Стильная машина, взятая напрокат, напомнит вам о колеснице полководца. Ресторан с изысканной едой – не только тщеславие, хотя эмбрион тщеславия всегда живет в сердце путешественника. Есть разница между Парижем, в который вы выходите из молодежной ночлежки и который наблюдаете с балкона пентхауса. На границе Индии и Непала я жил в гостинице за один доллар в день, где в номере было бесчисленное количество саранчи, – в Париже мне доводилось жить в роскошных апартаментах за 8000 евро в сутки. Возможно, чтобы понять, что представляет собой «третий мир», надо погоняться полночи за саранчой, но, когда на Париж смотришь не снизу вверх, а как будто ты с ним на равных – это сильное впечатление даже для души, далекой от буржуазности. То же можно сказать о горнолыжных курортах. Альпы лучше обозревать в хорошей лыжной экипировке. Сегодняшняя культура, потеряв представление о верхе и низе, имеет такое же отношение к лыжным ботинкам, как и к Джоконде. Джоконду можно посмотреть и в альбоме, но Джоконда в Лувре – ваше личное достижение, фактически – знакомство. Это знакомство требует от вас хороших лыжных ботинок. Или что-то здесь непонятно?
Современная жизнь выносит на первый план принцип удовольствия. Кто не с нами – те мимо нас. Устав от культурных скитаний в поисках совершенства, лучше всего сесть за руль и поехать по винным дорогам. Путешествовать по Европе на машине – театральное удовольствие. Пожирание автострадных километров или медленная езда по провинциальным дорогам имеет характер различных медитаций. На автостраде вы превращаетесь в спидометр, единую стрелку пространства и времени. Когда же, съехав с трассы, вы оказываетесь в гуще чужой жизни, стоит остановиться в незнакомом городке и выпить кофе – невольно превратитесь в инопланетянина. Вот рядом с вами сидят две студентки. Одна – в черных широких брюках, другая – в короткой юбке и в черно-белых чулках. Где вы? Кажется, в Инсбурге. Вы откусываете кусок штруделя, поднимаете голову: они целуются. На глазах у всех. Взасос. Вы протираете усталые от долгой дороги глаза. Или вам показалось? Девчонки с хохотом выбегают из кафе, хлопнув дверью.
Виноградный пояс, опоясывающий мир в Северном и Южном полушариях, – возможно, лучшее место для жизни. Ближе к экватору – жарко и влажно, ближе к полюсам – волки, снежное поле. Виноградные листья, особенно осенью, – знак щедрости жизни. Вино – свидетельство того, что в нас теплая кровь. Я готов зимой и летом часами смотреть на виноградные поля. Мне нравится мускулистость лозы, ее сплетения, сжатые кулачки сочленений. Виноделы – народ, как правило, краснощекий. Такое впечатление, что они только что вернулись с удачной прогулки. В виноделии есть наваждение. И почему всех так тянет спуститься в погреба, понюхать запах винных бочек? Чтобы проверить, что запасы жизни еще не исчерпаны?
Недаром хвост моих ананасов похож на пальму. Русская культура посадила пальмы не только в кадки престижных офисов и кремлевских поликлиник, не только высадила их в сочинский грунт – она вбила нам в головы, что пальмы лечат от невзгод. Путешествие в земной рай окружено заботой пальм. Это могут быть Караибские острова, Бали, Панталлерия (вулканический итальянский остров между Сицилией и Тунисом) – хорошо отдыхать на островах. Это отдых от безбрежности родины. Но дело не только в этом. Остров с пальмами и золотым пляжем – победа рекламы над честным обывателем. Все соответствует картинке с точностью до миллиметра. Не стоит гнушаться обывательских уподоблений. Иногда надо потакать растительному человеку в себе, порой полезно лениться. Этнические танцы лучше всякой диеты. Когда в Африке видишь женщин, которые, согнувшись в пояснице, танцуют под тамтам, похожие на глазастых гусениц, – понимаешь красоту человека. И только в Исландии нет национальных танцев – поди, потанцуй на сквозняке.
Путешественник не только конквистадор, он еще и рак-отшельник. Он хочет забыться. Ему нужны пространства саванны, чтобы затеряться. Возможно, охота – отрыжка человеческой кровожадности, но сафари в любом случае лучше войны. Фанатики риска плывут на яхте через Атлантику. Если бежать – то на край света. В Южной Африке солнце движется против часовой стрелки. Пойти вместе с солнцем в обратную сторону целебно. Некоторые обожают скалы и ледники. Я тоже люблю Аляску. Летом она пахнет березовым веником. В Африке бывают такие грозы, что симфонии Бетховена кажутся по сравнению ними Шопеном. Мне же дорог тихий час дня, после пяти, когда солнце медленно, словно на стропах парашюта, спускается к горизонту, чтобы затем раскаленной монетой погрузиться в его копилку. То ли потому, что в Африке меньше машин, чем в Лондоне, то ли камни и песок имеют там религиозную силу, но баобаб вместе со стаей шумных птиц на закате приобретают янтарную завершенность. Густота и прозрачность заката, запахи трав, перемешанные с тонкой гарью костра кочевников, заунывность тропиков, похожая на тоску животного после совокупления, – все создает ощущение, что боги близко: вот там, за песчаной дюной.