Свет дьявола
Шрифт:
Прищурив глаз и сделав хитрый вид, Станислав Лакоба, историк, поэт, секретарь по национальной безопасности Абхазии, в сухумской кофейне поведал мне ключевой миф. Когда Бог распределял народам места под солнцем, сказал этот добродушный человек с родимым пятном в пол-лица, Он как-то забыл об абхазцах, народ-то маленький, и потому в конце концов отдал им то место у Черного моря, где хотел жить сам. Бог отправился жить на небо, оставив здесь свой осыпавшийся шлейф божеств и русалок, и абхазцы прописались в его земной резиденции.
В результате каждый, кто приезжает в Абхазию, может легко составить себе впечатление о вкусах и ландшафтных пристрастиях Творца. Ни скромности, ни минимализма. Напротив, буйный субтропический Рубенс. Горы, море, розы, эвкалипты, ущелья, долины, мандарины, гроты, озера, форель, гранаты, земляника,
Красоты Абхазии настолько картинны, что не лезут ни в какую картину: иначе она превратится в китчевый образ роскошного ботанического сада, наложившегося на территорию не менее роскошного зоопарка. Маяковский почувствовал китч абхазского эдема: «Вокруг цветы и море синее. То в глаз тебе магнолия, то в нос тебе глициния». Остальные русские писатели, посетившие Абхазию, испытывали по отношению к ней неумеренные восторги. Мандельштам приходил в восторг от сложной абхазской фонетики, шипящих и звенящих звуков, вырывающихся из гортани, «поросшей волосами». Его возбуждало, что все существительные в Абхазии начинаются с буквы «а».
– Не является ли «а» древним артиклем? – На мой вопрос абхазцы отвечали отрицательно, добавляя, что ученые до сих пор не пришли к однозначному выводу. На другой вопрос, правда ли, что по-абхазски лозунг «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!», звучит как «Ленин – хара, Ленин – хура, Ленин – харахура!», абхазцы, слегка обидевшись, объяснили, что это – грузинская клевета.
Так возникает тень грузинской темы. Грузины, с которыми абхазцы как соседи имеют много общего в быту и в застолье, что не мешает им теперь быть смертельными врагами, рассказывают ту же легенду о божественном местожительстве, но только применительно к себе. Это уже повод для конфликта. Сталин решил его просто. В 1936 году он послал своего друга Берию отравить другого своего друга, Нестора Лакобу, глуховатого, популярного коммунистического лидера Абхазии (родственника нынешнего Лакобы). В Тбилиси за ужином Берия отравил Лакобу вином. Вслед за этим началась крупномасштабная грузинофикация Абхазии, которая должна была закончиться депортацией второсортного народа (грузины не считали его себе ровней) абхазцев с Кавказа, но Сталин не успел это сделать – умер. Зато он успел в 1947 году выстроить себе в Абхазии дачу на озере Рица.
Сталин подолгу смотрит вдаль. В воде отражаются снежные вершины Кавказа. Он не был охотником – он был созерцателем. О чем он думал в абхазском уединении? Наверное, оплакивал своего друга, Нестора Лакобу, семья которого, братья, жена, дети, мать, после пыток была истреблена. Писая на сталинской даче в диктаторский унитаз, я был удивлен карликовыми размерами его ванны. Из всех историй о Несторе, которые мне рассказал Станислав, мне запомнилась про связь марксизма с язычеством. Создав в 1917 году свой первый революционный отряд, Нестор привел бойцов к самому почитаемому в Абхазии языческому святилищу на горе Дыдрыпш («Владение Громов»), где они поклялись верности в борьбе за народную власть.
Еще до советской власти Абхазию, с ее 220-километровым черноморским побережьем, решено было превратить в «русскую Ниццу», где средне-январская температура на один градус выше, чем в Ницце. Принц Александр Ольденбурский по приказу родственника, Николая Второго, в начале XX века взялся возводить курорт на месте старой военной крепости. Гагра стала модным местом и конкурентом Крыма: аристократы и купцы выстроили себе шикарные виллы, их жены принимали чудодейственные сероводородные ванны, на набережной появились купальни, в городе – рестораны и казино.
Большевики подхватили курортный запал царя. В 1931 году журнал «Огонек» определил Абхазию как советскую Флориду, а также призвал ее по качеству отдыха догнать и обогнать Калифорнию. Абхазия стала всесоюзной здравницей. Теперь здесь заново налаживают курортное хозяйство. Большинство гостиниц, номенклатурных санаториев сталинской поры (некоторые из них, как «Санаторий имени XVII партсъезда» в Гагре, – волшебные параноидальные дворцы соцреализма) нуждаются в капитальном ремонте, но денег нет, и в потрескавшиеся здания едут непритязательные туристы с ленивыми лицами (главным образом из России). Самшитовые деревья (по рассказам местных жителей, они за сто лет вырастают на один сантиметр) и реликтовые сосны, эти доисторические раритеты, которые, перемешивая свой запах с йодистым зарядом моря, создают обонятельный климат мыса Пицунда, выглядят отчужденно, почти неуместно в окружении совковых построек. Природа – пятизвездочная, а большинство отелей не тянет и на три звезды.
После того, как я объездил все страны Черного моря, я понял, что нам, русским, есть чем гордиться: мы – абсолютные чемпионы курортной гульбы. По сравнению с нами ни золотые пески Болгарии, ни румынские прибрежные камыши, населенные старообрядцами, ни одесский юмор, ни крымские сердоликовые бухты, ни цитрусовый Батуми, ни даже фейерверк босфорских дискотек – ничто не тянет на звание библейского греха. А вот в Сочах – в этом чавкающем слове, в городе, похожем на перезрелый, мутанский, сочащийся гнилью персик, шевелящийся на солнце потому, что он облип мухами, осами и муравьями, – в Сочах вас ждет Содом. И Гоморра. И еще шестьсот шестьдесят шесть удовольствий. Отправьте туда своих сыновей и дочерей – они вернутся домой закаленными воинами греха, многозначительными циниками с плейерами в ушах. Как нам удается из каникул и отпусков на последней, отпущенной Историей полоске субтропической русской Ривьеры, сделать многократный оргазм – это вопрос к русской идее счастья. Нам не к лицу пресные удовольствия. Если гулять, так зажигать. Все включено: на сочинском вокзале ходят старушки с благообразной внешностью, истинные исчадия православия, и говорят приезжим так нежно, так зазывно: «Сынок, девочку хочешь?» Устоять, конечно, можно, но зачем? Взять в руки огромный персик, облиться соком и скушать (на юге мы кушаем, на севере – едим) его целиком, с мухами, осами и муравьями.
Я прилетел в сочинский аэропорт на дребезжащем, как кастрюля с крышкой, советском лайнере, вышел в толпу таксистов со злобно-приветливыми улыбками и оглянулся с растерянным видом. Я был в черных брюках и черной куртке – сочинская ярмарка в горошек и в цветочки, в сандалиях и с полуголыми сиськами глядела на меня с нескрываемым подозрением. В Сочах мне на этот раз нечего было делать. Мой путь, как писали путешественники в XIX веке, лежал в Абхазию. Аэропорт Сухуми не принимал. Он не принимает уже в течение многих лет. Последний раз, когда я читал о сухумском аэропорте, – это была плохая новость. Тогда на подлете к Сухуми сбили пассажирский самолет ТУ-154. Абхазцы потом уверяли меня, что на нем летели боевики с Западной Украины, в полном военном снаряжении – чтобы воевать на стороне Грузии. В нем была моя знакомая – американская журналистка, с которой я как-то обедал в Париже. Я много раз представлял себе последние секунды ее жизни.
Я уже ехал в сторону Абхазии в благополучном «мерседесе» с чудесным долговязым армянским водителем Авиком и никак не мог вспомнить, как звали погибшую журналистку. Так и не вспомнив, я приехал на государственную границу. Мост через Псоу. Псоу, конечно, не речка, а – вино. Приятное абхазское вино. С натуральной сладостью, в которой есть легкая хитрость Востока. Граница, которая в 1990-е годы блокировала въезд в Россию всем абхазцам, кроме стариков и женщин, ныне стала абсолютно вымышленной. Официально я въезжал в Грузию, но об этом нет даже речи. Никаких грузинских «иероглифов», никаких грузинских наименований – все это с корнем вырвали абхазцы. Мне велели взять мой компьютер в руки и встречать машину на другой стороне реки. Российские пограничники отличались привычной солдатской грубостью, но при этом были прозрачными, как родниковая вода: я прошел через них без усилия. Если бы в моей компьютерной сумке был миллион долларов, об этом бы никто не узнал. Но зачем ввозить в Абхазию миллион долларов? На другой стороне горной речки сидел на стуле абхазец полувоенного вида. Я ему кивнул – он мне тоже. Я шагнул в геополитическую пустоту. Надо мной развевался полосатый абхазский флаг с человеческой ладонью.