Свет с Востока
Шрифт:
Использование рек, особенно крупных, для торгового судоходства даже в пору натурального обмена четко просматривается в стародавних названиях Волги у восточных народов — «Ра» и «Итиль»: в первом нетрудно узнать все то же персидское pax — «путь»; во втором за вычетом древнего определенного члена «т» (этот звук доныне присутствует в разноязычных усложнившихся показателях определенности), сохранившегося, например, в начале слов «Терек», «Атлантида», остающееся -иль представляет собою тюркское обозначение понятия «путь».
В наименованиях рек рассматриваемого сейчас географического круга финское влияние не всегда сосуществует с иранским. Первое
274
Книга третья: В ПОИСКАХ ИСТИНЫ
раздельно представлено в западном Приуральи, где типичное окончание речных имен «-ва» (сравнить «Нева») воспроизводит финское vest— «вода». Иранское влияние раздельно действует на юге: здесь четыре больших реки одинаково обязаны своими названиями осетинскому дон— «река» (Дон, Дне-пр, Дне-стр, Дун-ай, сравнить имена некоторых меньших рек: Цна, Шек-сна, Дре-тунь, Се-тунь).
Если вспомнить об упоминавшемся выше чередовании «д» и «г» (сравнить русские «ангел» и (народное) «ангдел», «для» и (народное) «гля»), то станет очевидной связь иранского, в данном случае уже осетинского, «дон» с проходящим по Сибири именем «ган» («кан») в названиях ряда рек (Аган, Васюган, Большой Юган, Кан); распространение этого слова завершается в северной Корее, где название реки Тэ-донган является крайним восточным показателем и любопытно, быть может, не только своей географической удаленностью от первоисточника, но и в более глубоком смысле.
Если имя реки «Каи» в Красноярском крае располагается на пути движения осетинского слова дон на восток, то столь же короткое «Зея», запечатлевшее себя кроме чистой формы также в названиях Енисея, Бирюсы и «златокипящей Мангазеи», восстанавливает в нашей памяти еще одну среду, где рождались географические наименования. Она уже представала в примерах Оки и Ангары, теперь же остается сказать, что в образе частных видоизменений «Зея», «-сей», «-са», «-зея» предстает еще одно тюркское слово — суу означающее «вода». Небезынтересно и тюркское наименование ленг (турецкое lenk) — «неровный, хромой, кривой», данное, вероятно, из-за множества поворотов русла; русские переосмыслили его в «Лена».
В древности поселения обычно строились на берегах крупных либо мелких потоков, а в крайнем случае — у источников. По рекам отправлялись в торговые походы, одновременно водное полотно приобрело оборонительное значение. Достаточно показательны такие свидетельства, как совет арабскому халифу VIII века Мансуру строить Багдад именно на берегу Тигра, ибо по реке в столицу смогут придти товары, а враг переправиться через нее не сможет; или наличие одинаковых словообразующих согласных в грузинских словах цхсти (цка-ли) — «вода» и цихе— «крепость». Если перейти к России, то и здесь пример упоминавшихся Москвы и Пскова, опоясавших себя с двух сторон реками, показателен. Рядом с ними встают Новгород на Волхове, Ярославль на Волге, Киев на Днепре и многие другие города-крепости. Любопытно, что старое русское
Ороксология
275
обозначение для забора — «тын» — прямо восходит к осетинскому дон — «река».
Киев, «мать городов русских». Известно, что возникновение Киева заключено в границах У-У1 веков нашей эры и связывается с именами трех братьев — Кия, Щека и Хорива. Однако эти имена больше никогда не встречаются, они не вошли в употребление народом и отсюда начинается сомнение. Существует точка зрения, что спутники Рюрика Синеус и Трувор — не люди, а скандинавские обозначения понятий «свой дом» и «верная дружина», с которыми Рюрик и пришел в Россию. Представляется, что имена Кий, Щек и Хорив имеют ту же логику. За южной границей русских земель жили иранские племена, и возможно, что город на Днепре был основан именно иранцами либо же русскими данниками персидского самодержца. Именно в это время в Иране правил царь из сасанидской династии Кеянидов шах Кей Хос-ров (531-579), его имя и стало в русской передаче «Кий-Щек-Хорив», то есть Кий, Щек и Хорив — не имена трех братьев, а три обозначения одного и того же персидского царя: шах Кей Хосров.
Как и в случае географических названий, область личных имен в преданиях древней Руси тоже имеет ясное восточное происхождение. Следует ограничиться наиболее выпуклыми, показательными примерами, помня, что они очерчивают круг источников и общие законы перехода звуков и значений для многих других случаев.
В имени «Еруслан Лазаревич» обе части происходят из одного и того же источника. «Еруслан», как и усеченное «Руслан», возникло из персидского арслан — «лев» (венгерское огаг/аш), «Лазарь» — сокращенный вид персидского лал у зар — «жемчуг и золото», которое в армянский перешло полностью — «Лалазар» (персидский союз -у-заменен армянской соединительной частицей -а-), но в других языках вследствие стечения двух одинаковых слогов один выпал, как это произошло под влиянием беглой речи, например, с русским словом «зна-ме (но) носец».
Вспомнив Руслана и рядом с ним Пушкина, мы сразу думаем о Людмиле. Первая часть этого имени «Люд-», как и слова «люд», «люди», восходит к персидскому лут — «нагой». Подтверждаемая многими примерами возможность чередования «л» и «н», «т» и «к/г» позволяет считать лут видоизменением корня нак в индийском на-кка, от которого произошло слово «нагой». Оно пришло из малайско-индийского круга народов; породившему его слову на-кка соответствуют арабское накий, английское пей итальянское пеНо, одинаково
276
Книга третья: В ПОИСКАХ ИСТИНЫ
имеющие значение «чистый». В персидском же языке на-кка превратилось в лут (сравнить арабское каниса — «церковь» и равнозначное тюркское килиса, турецкое каИ5еу русское «архитектура» и итальянское агккеНига). От персидского лут — «нагой, голый, без волос на теле, без шерсти» произошли русские слова «лютый» и «люди». Что касается второй части рассматриваемого имени «-мила», то она возникла, через иранскую или тюркскую передачу, из арабского корня «М.Й.Л» — «быть склонным». В производных образованиях этого глагола появляется значение «заставлять испытывать склонность, возбуждать склонность, нравиться». Итак, имя «Людмила» следует переводить как «нравящаяся наготой». Это — воспоминание о древнегреческих каллисте-ях— общественных праздненствах в честь красоты человеческого тела, когда эолийские и дорийские обнаженные юноши и девушки, вызывая всеобщее восхищение своим совершенным сложением, устраивали уличные шествия и распевали пеаны и дифирамбы во славу Аполлона и Диониса. Происхождение имени «Людмила» от каллистей подчеркивается тем, что в соседней с греками Болгарии сохранилось и мужское имя «Людмил».
«Владимир-Солнце»: имя князя предстает как перевод персидского, тоже собственного имени «Джахангир» — «завоеватель вселенной, владыка мира». А солнце— показатель верховной самодержавной власти («один, как солнце в небе»); последующее отражение такого представления — персидский орден Льва и Солнца.
Образ Руслана в пушкинской поэме ведет к еще одному имени — старой Наины, встреченной витязем в его скитаниях. Естественная обкатка в живой речи превратила «Наину» в «Нину», и это подчас ведет к поискам истоков этого имени в грузинской среде. Между тем, «Наина» порождено финским словом пшпеп — «женщина».