Светоч русской земли
Шрифт:
Потрескивала свеча. Митрополит смежил веки. Задрёмывая, возвращался мыслью то к родине, страждущей от турок, то к византийским богословским спорам, то к литовским неспокойным делам... Православная церковь приближалась к испытанию, и неясно даже: устоит ли она в веках, не погибнет ли, попранная латинами, уже днесь, на глазах последних её защитников, последних истинных христиан!
Утром Феогност поднялся рано. Предстоял трудный и хлопотный день: праздничная обедня, а вслед за тем приём просителей, разбор церковных дел и прочее.
На митрополичью службу стеклись попы, чуть ли не со всей волости, откуда-то из лесных глухоманей, из Берендеева и с Нерли. Приезжали кто верхом, кто в телеге,
В перерыве, когда задёргивалась завеса царских врат, Феогност приседал на горнее место, отирал шёлком потное лицо. Когда-то такие многочасовые служения давались ему без труда. Годы катят к закату! Пора вновь и вновь хлопотать о постановлении Алексия на его место, когда Феогносту придёт пора переселяться в Жизнь Вечную...
Выходя со свитой из собора мимо стеснившихся по сторонам прихожан, открывая дорогу главе церкви, Феогност заметил двух молодых мужей, уставившихся на него, судя по платью, монаха и мирянина, видимо братьев. Монах был высок, сухоподжар и широкоплеч, с резким очертанием лица и огненосным взором. А мирянин, его спутник, выделялся в толпе чистотой молодого лица. Схожие в чём-то, в ином они отличались один от другого. Заметив, Феогност замедлил шаги, глянув на братьев, спросил: "Кто - таковы?" - монах проговорил просьбу о встрече.
– Потом, после!
– сказал Феогност, взглядом отсылая просителя к протопопу: пусть разберёт и доложит, может, дело разрешимо и без его участия?
Затем Феогноста отвлекли монашеские дела, и до позднего вечера разбирая поземельные тяжбы, уча и налагая епитимьи, изъясняя тонкости служебного устава сельским иереям, Феогност запамятовал о тех двоих и припомнил лишь перед сном, по докладу келейника, повестившего, что боярские дети из Радонежа, Стефан и Варфоломей, мыслят устроить вдвоём монастырь и пришли за освящённым антиминсом. И о том-де ходатайствует Алексий, прося отнестись к просителям со вниманием. Только тут Феогност вспомнил о приписке, которой сопроводил наместник отчёт о делах в Селецкой митрополичьей волости. Подумав, Феогност вздохнул и решил принять сих просителей, не откладывая.
– Проси!
– сказал он келейнику.
Те двое вступили в покой. Теперь, в свечном пламени, он мог рассмотреть их внимательнее. У монаха и его младшего брата лица были не рядовых мирян, и Феогност, поначалу усомнившийся - мало ли кто дерзает на высокое, не имея и представления о том, что ему надлежит знать, - оживился. Благословив и подняв с колен братьев, он усадил их на лавку и ещё помедлил, разглядывая и раздумывая. Нет, выслушать того и другого стоило!
Стефан, так звали старшего, был иноком монастыря, который - на Хотькове, но желал устроить пустынножительство, и не он даже, а его младший брат.
Феогност выслушал и спросил: не лучше ли младшему также вступить в обитель своего брата, чтобы там пройти подвиг послушания?
Юноша, зарозовев, разлепил уста и, повергнув Феогноста в ещё большее изумление, сказал:
– Владыко! Мы уже и церкву срубили, и хижину с кельей. Токмо освятить осталось! Давняя то наша с братом мечта, и моя... Родителей берёг до успения, не то бы давно уж...
– Он не кончил, смутившись и опустив глаза.
Во всём этом была крестьянская неуклюжесть, основательность и прямота. Так вот работящий смерд, порешивший нечто, взял в руки орудие и сделал потребное ему, а после того как свершил, сказал, почти не прибавляя слов к делу. Срубили церкву! Вдвоём! Без помощи? Братья кивнули головами.
Феогност принялся расспрашивать, какого рода и семьи тот и другой. Оказалось, и роду не простого, из великих, правда, обедневших ростовских бояр, позже переселившихся в Радонеж, почему Стефан научился грамоте и книжному разумению в Григорьевском затворе Ростова Великого.
Удивление Феогноста и расположение к братьям росло. Он, рядом вопросов, заданных как бы между делом и вскользь, проверил литургическую грамотность Стефана, убедившись, что он основательнее подготовлен, чем иные иереи, сущие на церковной службе, и тем паче - чем многие мнихи монастырей, даже столичных. Удивление и уважение к гостю укрепилось, когда Стефан произнёс несколько фраз по-гречески.
Забыв о времени и о сне, Феогност, ударив в подвешенное блюдо, вызвал келейника и распорядился подать то, что осталось от трапезы: холодную рыбу, хлеб, яблоки и брусничный квас, предложив братьям вкусить с ним, и уже за едой смог оценить по достоинству своих гостей. Русичи, сидевшие перед ним, ели опрятно и красиво, с уважением к пище и её дарителю, но отчуждаясь жадности голодного простолюдина, что тоже приглянулось учёному греку. Он всё яснее видел, что эти привычные к труду люди, с рабочими руками, всё же принадлежали к духовно избранным, к лучшей части общества, и принадлежали к ней не только по рождению и своему давнему боярству, но по благородству и нравственному воспитанию, что Феогност не мог не почитать более высоким по лестнице человеческих ценностей, чем родовое, наследственное право.
– Всё же!
– отирая руки полотняным убрусом и откидываясь в креслице, сказал Феогност.
– Всё же почто не вступить вам в один из сущих монастырей, куда по моему слову приняли бы вас даже без вклада?
– Владыко!
– сказал Стефан.
– Пойми и ты нас! Не токмо церковь срублена этими руками, - он приподнял, показав руки в мозолях, с потемнелой и до блеска отполированной рукоятями топора, тесла и заступа кожей, - мы и путь иноческий избрали себе!
Младший разлепил уста и сказал:
– Хотим, яко старцы египетские, в тишине, в пустыне...
– И не окончил, зарозовев.
– Споры и несогласия сотрясают ныне Православную Церковь!
– сказалл Феогност, глядя в лицо Стефану.
– Многомысленные мужи надобны и киновиям града Москвы! Слыхал ты о диспутах во граде Константина Варлаама с Григорием Паламой?
– Фаворский Свет?!
– спросил младший.
– Дошло и до нас!
– сказал, пожав плечами, Стефан.
– Токмо, владыка, не нов - сей спор! Ещё древлии мнихи знали об исихии и были искусны в умном делании. И Григорий Синаит токмо повторил и напомнил сказанное другими учителями церкви: Василием Великим, Григорием Нисским, Дионисием Ареопагитом и иными! Упираю на то, владыка, что спор - не нов, - Стефан поднял на Феогноста взор, - не потому, что жажду умалить труды и старания обоих Григориев, Синаита и Паламы, а затем, дабы указать на их правоту! Варлаам же тщится выказать не токмо то, что ошибаются афонские старцы, но и то, что с первых веков ошибались все подвижники, принимая за образ несотворённого Света призраки их мечтаний, хоть и не говорит о том прямо! А сиё - ересь, жаждущая умалить и извратить учение Христа.