Светоч русской земли
Шрифт:
Афанасий, человек сложной судьбы, впоследствии, в 1387 году уехал в Константинополь, где поселился в Предтеченском монастыре с несколькими из своих учеников, и жил там до смерти (около 1401 года), трудясь над переводами с греческого и пересылая на Русь иконы старого письма и книги.
В Высоцком монастыре его заменил его тёзка Афанасий, прославившийся чудотворениями. В этой обители сохранялись крашенинные ризы Сергия.
Год спустя после основания Серпуховской обители Сергий положил начало обители на Киржаче, где, после своего возвращения к обители Святой Троицы, оставил игуменом своего ученика Романа. (Скончался в 1392 г.)
В 1378 году, в память победы на Воже, был основан монастырь Успения Богоматери
В 1381 году по случаю победы на Дону великий князь основал Дубенский монастырь, что "на острову", где игуменствовал ученик Сергия, Савва.
Среди учеников Сергия называют и Афанасия "Железного посоха", подвизавшегося там, где теперь - город Череповец, и Ксенофонта Тутанского, основавшего монастырь на реке Тьме в тридцати верстах от Твери, и Ферапонта Боровского, основателя Успенского монастыря недалеко от города Мосальска Калужской губернии.
Предание сохранило нам чудесные явления, связанные с иконой Успения Богоматери, благословением Сергия Ферапонту.
Савва Сторожевский, духовник Троицкой братии после смерти Сергия и временного отречения Никона, шесть лет управлял обителью Святой Троицы, а в 1398 году по желанию звенигородского князя основал вблизи Звенигорода на горе Стороже монастырь во имя Рождества Богородицы, в котором и опочил 3 декабря 1406 года.
Жил в обители Сергия и Яков Железноборский, или Галицкий, поселившийся затем в лесу верстах в тридцати от Галича. В 1415 году случилось ему быть в Москве и предсказать великой княгине Софье Витовне рождение сына (Василия Тёмного).
В число учеников Сергия зачисляют и Григория Голутвинского, основателя (около 1385 г.) Голутвинского монастыря в Коломне, и Пахомия Нерехтского, Никиту Костромского и Никифора Боровского.
Собеседниками и друзьями Сергия были Дмитрий Прилуцкий, познакомившийся с Сергием в 1354 году в Переяславле. Дмитрий тогда подвизался там же в Никольском монастыре на берегу Переяславского озера. В 1371 году Дмитрий удалился в Вологодские пределы, где и основал общежительную обитель во имя Спасителя. Он опочил в феврале 1392 года.
Собеседниками Сергия называют Павла и Фёдора ростовских и суздальского епископа Дионисия, который едва не стал после смерти Алексия русским митрополитом и насаждал общежительные монастыри.
Наконец, необходимо упомянуть и друга Сергия, Стефана Пермского, крестителя зырян, создателя азбуки и письменности на их языке...
Глава 21
Однако не все ученики Сергия были основателями новых обителей. Мы знаем имена знаменитых старцев Сергия, не основывавших обителей. Тут и Михей, и Исаакий-молчальник, и смоленский архимандрит Симон, и Макарий, старец, удостоившийся тех же видений Сергия, что и Михей с Симоном.
Сергий стал общерусским святым, заслонив собой иных, не сразу. В насаждении общежительных обителей суздальский архиепископ Дионисий даже и обгонял сходную деятельность Алексия. Был на Москве и Иван Петровский, "начальник общему житию на Москве", которого прочили в кандидаты на митрополичий престол после смерти Митяя.
Это уже с течением времени имя Сергия перевесило прочие имена, что не умаляет ни Сергия, ни Дионисия, ни множество подвижников той эпохи.
Среди учеников Сергия были как подвижники, удалявшиеся в пустыни и дебри, как создатели новых обителей, так и те, кто не захотели возглавить обители или выбрали себе другой путь, как Епифаний. Были Пересвет с Ослябей, отправленные Сергием на смертный бой, были рядовые иноки, никуда не стремящаяся братия, про которых молчат анналы. Были и те случайные, кто не подходил или не мог вжиться в традиции общины последователей Сергия, кто прибегал в надежде духовных благ, но, испытывая бытовую скудноту, а позже ограничения, связанные с введением общежительного устава, оказывались не способны принять те требования, которые Сергий предъявлял к братии, указуя собственным примером, как надо и как должен жить инок в монастыре.
О двоих подобных, не пришедших ко двору, житиё упоминает в сказании о голоде в обители. Это держатель хлеба Даниил, которого и прежде не любила братия. Он незаметно ушёл из монастыря, когда начали вводить общежительный устав. Он испугался не дисциплины, и не ради поисков молитвенного уединения убрёл. У Данилы были скоплены деньги, их-то он и боялся потерять, когда всё станет общее. Он ушёл за Москву, отыскав очередной особножительный монастырь, и далее следы его затерялись.
Что же касается ругателя, Шухи, то он тоже покинул монастырь, ещё до введения общежительного устава. Он был замечательный работник, умел сбить ватагу, толково расставить людей, но не был он монахом по призванию. Голод переносил плохо, зачастую не мог сдержать и крепкого слова в устах. Не годился Шуха для монастыря! И Сергей это видел. Видел и Шуха. После той сшибки с Сергием он недолго пробыл в обители. Как-то, низя глаза, признался:
– Не могу! Прости ты меня, за-ради Христа?
– Что ж!
– сказал Сергей.
– Прости и ты меня! Иди в мир! Твоя стезя такая! И помни, я не гневаюсь на тебя!
Шуха надолго пропал. Был за Окой, в сторожевой дружине, не раз дрался с татарами. Ни в одной из ватаг не задерживался подолгу. Был он и в дружине Владимира Андреича, и со своим князем участвовал в битве с Олегом Рязанским. В изломе сражения, в сече, потерял правую руку. Долго скакал по полю, прижимая к гриве коня культю, из которой хлестала кровь. В кустах перевязал платком, который тотчас же намок весь кровью. В сумерках, его, обессилевшего, подобрали свои, переправили на левый берег Оки. Он долго отлёживался в Коломне, понимая, что теперь, без руки, он никому не нужен, рука плохо заживала, гнила, в конце концов, сельский костоправ отнял ему обрубок по локоть. Шуха, когда подзажила рука, подался в Москву. Стоял на папертях, собирая куски и медные пула, которые пропивал, опускаясь всё ниже. Как-то повезло попасть на боярский двор, где его, как увечного на брани воина, взяли привратником. И Шуха поправился, стал подумывать о хозяйке, о жизни, как у всех, да грех случился: у боярина пропала серебряная чаша. Прислуга свалила на Шуху, который этой чаши и в глаза не видел. Боярин вызвал Шуху к себе, долго смотрел на него, потом сказал:
– Доводят на тебя!
– В жизни не крал!
– сказал Шуха.
– И в татьбе не замешан!
– Я тебе верю, - сказал боярин.
– Дак мне али всех повыгонять, али тебя одного! Вот, возьми!
– Он высыпал в ладонь Шухе горсть серебра.
Шуха посмотрел в глаза боярину, подумал:
– Я ить к тебе без серебра пришёл!
– сказал он.
– Без серебра и уйду!
И высыпал монетки на край стола.
– Одну возьму, поснидаю хошь...
– сказал он. И пошёл к выходу.
– Ну, как знашь!
– сказал, пожав плечами, боярин.
На ту серебряную монетку купил себе Шуха на Подоле жбан пива, и на голодный желудок захмелел. Спал на куче навоза, простыл, долго кашлял потом. Снова стоял на папертях... Ночевал то в сарае, то в хлеву, то в подклетях церквей. Как-то надумал пойти на двор к Владимиру Андреичу, да так и не решился... Принять-то примет! Да куда я ему нужен такой...
Как-то на паперти разговорился с безногим инвалидом. Оказалось, что когда-то и дрались вместе, не ведая один о другом. Тот посоветовал ходить по монастырям. "Тамо и накормят, и ночлег дадут!
– сказал он.
– А ты хошь меня будешь на тележке возить!
– пошутил он.
– Глядишь, из нас с тобой одного целого мужика слепить мочно!"